Старый Иаков заговорил снова:
— Нет, и не то и не другое. Да, он мог быть знатным саддукеем, если бы пожелал, ибо кровь его — чистый сок великого священного древа, его кость — от костей Аарона и Надава, а рукам его дано приумножать и порабощать, если бы к господству мирскому были направлены его склонности. Мог он быть и уважаемым фарисеем, который испил чашу мудрости в храме и в синагогах, и, будучи человеком набожным по природе, потянулся бы к несчастным, жаждая их любви. Мог он быть и ессеем, чистым и непорочным, ибо ненавидит богатство, рабство и войну и влечется к целомудрию, труду и учению. Мог быть и упрямым зелотом, ибо не знает страха и с охотой дал бы себя прикончить за свои убеждения. Но нет, он и не то и не другое, дети мои, он — сам пророк Илия во плоти, возвращения которого мы так долго ждали. Он — здесь, могущественный и прозорливый, как Илия; упорный враг идолопоклонства и лжи, как Илия. Он — глас, вопиющий в пустыне, предсказанный Исаией в его Книге пророчеств. По прошествии пяти столетий молчания и мрака явился в пустыне израилевой настоящий пророк. Он очищает от камней и крапивы путь Мессии, идущего вослед. А заодно очищает наши души той светозарной водой, которой нас крестит.
Фома, рыбак с рыжей квадратной бородой, снова засомневался:
— Никак он хочет отмыть наши души от грехов, окуная наши тела в гнилые заводи Иордана, в верблюжьи лужи и в ослиную жижу?
Гамалиил, садовник, добавил в свою очередь:
— Я слышал, как на базарах левиты[5] говорили, что обряд погружения в речную воду с просьбой простить прегрешения существовал уже в давние времена в других верованиях, среди других народов.
Терпение старого Иакова было крепостью неприступной. Он погладил свою белую, как хлопок, бороду, сделал два шага в сторону сомневающихся и заметил:
— Крещение от рук пророка не упоминается ни в одной книге, разве лишь в прорицаниях Иезекииля, где сказано, что Бог очистит людей, употребив для того безгреховность воды. Не важно, что сегодня — это грязная вода Иордана, а завтра — невинно-чистая вода источников, ибо не пальцы Крестителя ее источают, дабы отмыть человечье тело, а служит она ему, дабы в своем же теле вызрел другой человек. Иоанн берет наши раскаяния, смывает грехи наши водой крещения и выпускает нас в иную жизнь.
Мисаила-водоноска под конец добавила:
— Сильнее его взгляда только его голос — это ураган, который срывает с нас платья; его голос — трубный глас, который волнует наши души, но его голос — это и свирель, которая нас утешает.
(Его голос — как рев рабов, устрашающий господ; как праведная молния, карающая разбойников; как заря, разгоняющая лесную темень. Мисаила проползла бы на коленях всю пустыню, если бы так было нужно, чтобы послушать его речи.)
И тут все приумолкли, словно опомнившись, ибо солнце уже село, о чем возвестило воркование горлицы, а на западе разлилась молочно-розовая река. Люди вместе потянулись вниз среди пустынных земель и островерхих скал. Старый Иаков тащился сзади, то бормоча псалмы, то сетуя на жизнь. Со дна ущелья поднималась густая спираль дыма — там метался огонь костра. Заглушая шум реки, возносясь над гудением толпы, гремел голос Иоанна Крестителя:
— Я — глас вопиющего в пустыне, чистый голос разума и крови; я — грохот грома, возвещающий о сильных ливнях; я — дуновение ночи, которая взыграет всеми огнями и красками над скалами, где кузнецы Господни куют рассвет.
Я — голос, разносимый ветром, я сам ветер, который свищет в песках, дабы восславить приближение Царства Божьего, ибо уже видимы его неповторимые черты, ощутимы волны его аромата и слышна победная дробь его барабанов, различима амброзия его снеди, уловимо совершенство его духовного образа Я — глас вопиющего в пустыне; наследный голос других голосов, уже мертвых; тысячекратный голос, который снимает с вас гнет грехов ваших, ибо лишь очищение ваших сердец приведет вас на празднество в Царство Божие. Я возвещаю вам пришествие Царства Божьего, которое уподобится морю равенства, разливающемуся по земле правдой и справедливостью. Я возвещаю вам явление огнища, которое испепелит дом ростовщика, и топоров, которые вырубят корни деспота, и каменьев, которые размозжат череп предателя. Стервятники в ярости склюют глаза и требуху всех, кто превратил свой народ в орудие притеснителей, свою власть — в ярмо для несчастных, свою религию — в бич, свой род — в секиру.
Я говорю вам, что высокомерие — это трава ядовитая, что спесь — это аспид, затаившийся в щелях души, что дух касты — это гиена, пожирающая доброту человеческую.
Мы — сыны Авраама, это истина, но слеп тот, кто не ведает, что десница Божья может сделать и так, чтобы дети Авраама родились на скалах, дети Иакова — в грязи, дети Моисея — на поленнице, если будет на то его святая воля.
Ни место, где родился, ни цвет кожи не есть те добродетели, что спасут человека от геенны огненной, а спасение его — тот крохотный улей, где согревается его сердце, где голубой фитилек пробуждает в нем совесть.
Более достойны быть в лоне Господа Бога голодный араб, оборванный вавилонец, нищий египтянин, чем богатый и могущественный израильтянин, если он приумножил свои богатства, ложно толкуя Святое писание, и укрепил свою власть, заведомо искажая написанное, дабы погубить обездоленных.
Клубок змей, воедино свитых сластолюбием и алчностью, злопыхательские уста, брызжущие слюной наговора и лжи; хищные руки, окропленные слезами бедняков и кровью невинных; лицемерные святоши, смердящие блевотой пьяниц и затхлым потом всех блудниц, не вам принадлежит слава Израиля, которым вы завладели; не вам называться сынами Сиона, который вы так бесчестите.
Царство Божие близко, я возвещаю о нем, в радости и упоении, и предупреждаю вас — да не войдут туда ни разбойники, ни злоумышленники, ни кровопийцы, ни воры, ни совращатели.
Чтобы спуститься к излучине Иордана, где Иоанн крестил людей, приходилось с трудом преодолевать скалистые гряды — эти морщины веков и буранов, застывшие в конвульсиях серебристые извилины, эти затвердевшие волны дюн. Неожиданно, как мираж, перед глазами возникало оливковое дерево с желто-зеленой листвой, но через несколько шагов снова начинались владения песка и скал, скал и песка, желтизны и белизны — этих земных отпечатков солнца.
Паломников было великое множество, и оставалось лишь идти за процессией, чтобы без всяких расспросов попасть к берегу Вифанийской заводи, где Иоанн очищал души кающихся. Взоры, тусклые от бесконечно сурового пейзажа, снова оживали при виде маленького залива, где свершался обряд. Трудно было сказать, действительно ли эти прозрачные, почти недвижные воды вливаются в Мертвое море, или каким-то непонятным образом поднимаются к другому устью, или вообще остаются там стоячей лагуной. Об этом знали только камыши, склонявшиеся над вялым течением, и пальмы, тайно ловившие с берега его отблески, и кустики дикой ежевики, зло сцепившиеся среди реки.
Толпами шли те, кто сеял пшеницу на холмах Хоразина, кто жал оливковое масло в маслодельнях Гефсимании, кто пас коз и овец на лугах Ефрона, кто торговал кувшинами для вина на базарах, кто мастерил сандалии из кожи жертвенных телят, кто продавал голубей и ягнят у входа в храм, кто ударами молота гнул неподатливое железо и бронзу, кто прял и ткал шерсть в самых грязных предместьях Иерусалима, кто превращал ткани в прекрасные хитоны и шали с кистями, кто делал из ливанского дерева столы и ложа, кто помогал роженицам и облегчал страдания недужных, кто вырывал из тела каменоломни ее гранитные и мраморные позвонки. Вместе со всеми шел обагренный кровью мясник, и побеленный мукой пекарь, и тот, кто вывозил грязь и навоз из конюшен, и тот, кто охранял могилы от надругательств и грабежей, и ненавистный мытарь[6], и солдат, улизнувший из лагеря Ирода Антипы, и раб, понявший, что он свободный человек; и даже продажная женщина, которая еще вчера ночью спрутом извивалась от сладострастия на циновках в злачных местах.
Почему они шли? Долгое время израильтяне находились в рабской зависимости, терпели поражения, подвергались гонениям, но никогда не теряли своего национального достоинства и своей веры в Яхве[7]. Греки обладали философской и эстетической мудростью куда большей, чем они; наука египтян оставила далеко позади их невыносимую догматику, но ни одна другая нация не была привержена такому экзальтированному верованию в существование единого Бога, их избравшего, одного-единственного Бога, который сегодня их наказывает, а завтра спасает. Бог обещал им в пророческих книгах доблестного Исаии и бесхитростного Малахии, что громоподобный голос возвестит о пришествии Христа, что сам Илия наведается в Палестину, чтобы предуведомить о неизбежности великого и судного дня Господня. Тем не менее Малахия стал последним ветхозаветным пророком, а после его смерти на народ Израиля обрушились еще четыре века всяких пертурбаций и несчастий, когда воины-язычники спускали с него по три шкуры, когда его грабили купцы-идолопоклонники, когда его одурачивали фальшивые пророки, а обещанный Мессия так и не приходил, не приносил освобождения.
