Мы вошли в столовую через вращающиеся двери, взяли пластиковые подносы и встали в очередь к раздаче, а за нами тут же выстроились гуськом другие студенты. Пришлось замолчать.
Я положил себе в тарелку жирный бекон, яйца и тост, наполнил кружку сероватым дымящимся кофе. Меня мутило. Судя по тому, что Фрейзер ограничился кукурузными хлопьями, у него тоже аппетита не было. Мы нашли место в уголке, но не успели опустить подносы на стол, как к нам подсели.
— Привет, незнакомец!
Это была Мэнди, моя девушка, — озорная, длинноногая чувиха не промах родом из Йоркшира. Выглядела она как юная ведьмочка: длинные черные как смоль волосы, прозрачно-голубые глаза, в ухе — целая шеренга серебряных колечек. Одна из пяти звезд чердачной фотовыставки. При виде ее Фрейзер напрягся.
Слово «незнакомец» было тонким намеком — я не навещал Мэнди уже два дня.
— Мэнди, это Чарльз.
— Где-то я тебя видела, — благодушно сказала она. — А нос куда совал?
— Споткнулся на лестнице.
Мэнди быстро потеряла к нему интерес и повернулась ко мне:
— Ну и где ты пропадал?
Фрейзер вытаращился на меня. Похоже, струхнул насчет того, много ли я расскажу Мэнди. Я разыграл целый спектакль, тщательно намазывая на тост масло.
— Пропадал? Дай-ка сообразить. Где же это меня носило?
Повисла пауза. Мы с Фрейзером молча пялились друг на друга.
— Вы что, пыхнули с утра пораньше? — с отвращением спросила Мэнди.
— Нет, — честно ответил я.
Она шутя отвесила мне подзатыльник — одна из ее привычек.
— Врешь. — Мэнди явно что-то учуяла, но никак не могла взять в толк что. — Если нет, то почему ведете себя как укуренные?
Я залег на дно, сделав вид, что страшно увлечен своим завтраком. Спустя какое-то время Мэнди накрыла мою руку своей — смуглой, с серебряным браслетом на запястье. Я взглянул на нее, и она улыбнулась. В тот же миг около раздачи кто-то уронил нагруженный поднос. Такие события, не знаю уж почему, студенты всегда встречают бурным ликованием. Фрейзер отвлекся, а Мэнди сделала мне большие глаза: мол, какого хрена я с ним связался?
Ответить я никак не мог, и вскоре Мэнди заторопилась на лекцию по социологии. Собирая посуду, она спросила:
— Слыхал о Сэнди Инглиш?
Я навострил уши. Фрейзер тоже. Сэнди была активисткой студенческого Христианского союза, а также одной из девиц, державших в строжайшей тайне свои порочные сексуальные наклонности.
— А что с ней?
— Ты в курсе, что у нее была аллергия на арахис?
— В курсе.
— Она поехала на свадьбу. Съела на фуршете сэндвич с крошкой арахиса — и привет.
— Что?!
Мэнди посмотрела на Фрейзера.
— Сэнди была одной из бывших подружек Уильяма, — пояснила она, а потом неизвестно зачем добавила: — Одной из его многочисленных бывших подружек.
Чего она не знала, так это того, что Сэнди была одной из пяти девушек с фотографий.
Фрейзер сглотнул.
— Такое случается сплошь и рядом, — сказал он.
— Какое такое? — опешил я. — Смерть от арахиса?
Я был в ужасе. Мы недолго встречались, но я знал родителей Сэнди. Приятные люди. По сути, предки Сэнди нравились мне больше, чем она сама. Я попытался представить, что они сейчас чувствуют. Должно быть, совсем раздавлены.
— Вот именно, — сказал Фрейзер.
Я покачал головой. Мэнди пора было уходить, так что я договорился встретиться с ней позже. Фрейзер протянул ей руку — что, надо сказать, было у нас категорически не принято.
— Пока. Рад был познакомиться.
Мэнди пожала его руку, но на лице у нее было написано, что сразу после этого она прямиком направится на поиски умывальника.
— Ух какая! — произнес Фрейзер, едва она ушла.
— Что значит «ух какая»?! — взбеленился я.
Нет, ну я прекрасно понимал, что он хотел этим сказать. Редкий мужик в колледже, будь то студент или препод, не ухнул бы, оказавшись рядом с Мэнди. Это было все равно что стоять возле раскаленной печи. Меня возмутило другое: этот гад всего минуту назад услышал, что одна из пяти девушек погибла, и у него еще хватает наглости облизываться на мою подружку!
— Просто хотел сказать, что тебе повезло, — пояснил Фрейзер.
— Да? Уж лучше помолчи, ладно? Сиди и молчи.
— Не кипятись.
В девять тридцать у меня начиналась лекция по Александру Поупу. Недолго думая, я решил ею пожертвовать. Сказал Фрейзеру, что ему тоже придется пропустить занятия. Он пытался возражать, но я плевать на это хотел: взял наши подносы, вернул их на раздачу и потащил его обратно во Фрайарзфилд-Лодж.
Я велел ему как можно точнее показать мне все, что он тогда делал.
— Хочешь, чтобы я повторил ритуал заново?
— Ты что, дебил? Просто опиши подробно, что ты делал и как.
— Это никак не связано, ты ведь понимаешь? Ну, с новостью про Сэнди.
— Я-то понимаю, придурок ты хренов. Думаешь, я совсем тупой? Я просто хочу знать, что именно ты натворил.
Фрейзер снова впустил меня в свою комнату, в которой, как мне теперь казалось, воняло мухоморами и поганками. Продемонстрировал целый набор причиндалов: подсвечники, солонки, курительные палочки из сандала, мирры и пачули. Поведал, как разрисовал чердачный пол, и пробубнил какие-то заклинания.
Тут я его прервал:
— А откуда ты вообще знал, что делать? Что именно рисовать на полу, какие произносить слова и все такое?
Он посмотрел на меня с удивлением:
— В книжке вычитал.
— В какой еще, нафиг, книжке?
— Ну, я одно время собирал всякие книжки по теме. Потом случайно нашел и эту.
— Так ты что, просто действовал по инструкции? А там не сказано, как… ну, избавиться от этого… этой дряни?
— Не-а. Она была не целая.
— Не целая? — У меня вдруг возникло нехорошее предчувствие.
— Ага, листы вырваны. Я нашел их на чердаке — саму книжку и еще рукопись.
Комната поплыла у меня перед глазами.
— Ты нашел на чердаке рукопись?
— Ну да. Она просто валялась там, как будто ждала меня.
— Покажи! Покажи эту книгу! — У меня закружилась голова. Накатила тошнота.
— Ладно-ладно, успокойся. Здесь она, сейчас достану.
Он полез в тайничок, в котором, очевидно, и уберег ее от дотошных глаз Дика Феллоуза. Вытащил один из ящиков комода и перевернул его вверх дном над кроватью, вывалив все содержимое — носки, трусы, майки — на замызганное одеяло. К наружной части днища был приклеен скотчем пухлый коричневый конверт. Фрейзер отодрал его, вскрыл и достал ту самую книгу. Точнее, пожелтевшие останки книги. Обложка куда-то подевалась, корешок был выдран, вдобавок не хватало доброй половины страниц. А те, что уцелели, были переложены несколькими листами светло-коричневой кальки, на которых виднелись схемы и описания ритуалов, каллиграфически выведенные черной индийской тушью.
Взяв ее в руки, я чуть не лишился чувств. Понимаете, эта книга была мне прекрасно знакома. Ведь она принадлежала мне. Более того, автором приложенной к ней рукописи был я.
В тот день в «Гербе водопроводчиков» мы оба выпили по пять или шесть бокалов вина, при этом болтая невесть о чем. После второго бокала я сказал, что мне пора возвращаться на работу, а Ясмин сказала, что ей тоже пора. Но я сказал: «Да черт с ней, с этой работой, давай еще по бокальчику», а она ответила: «Почему бы и нет, черт побери». После третьего бокала она позвонила своему начальнику по мобильному и сказала, что не сможет вернуться на работу, потому что съела за обедом какую-то дрянь. Говоря все это, она смотрела мне прямо в глаза.
Вот вам и молодежь. Соврут — и глазом не моргнут. Безответственные выдумки. Вопиющее пренебрежение к последствиям. Небрежная ложь, которая, как они воображают, делает жизнь восхитительно непредсказуемой. Я достал свой мобильный и набрал Вэл. Сказал ей, что немного прихворнул и, надо думать, в конторе сегодня уже не появлюсь.
Мы не обменялись ни единым словом о том, как поступили. Словно и эта ложь, и то, что мы высвободили себе несколько часов, только чтобы провести их вместе, были в порядке вещей. Зато теперь мы как будто переключились на более медленную передачу и оба наслаждались тем, что на трассе перед нами открылся просвет. А чтобы отметить это, заказали по четвертому бокалу.
Можно ли влюбиться в женщину из-за ее манеры подтягивать бретельку платья? Неужели хитросплетение случайностей, именуемое любовью, может начаться с такого пустяка? Тем не менее, пока мы сидели и болтали, я нетерпеливо, чуть ли не жадно, ожидал повторения этого жеста. И вот еще что: казалось, Ясмин кого-то мне напоминает. Но я не относился к этому всерьез, потому что такое уже было, когда я познакомился с Фэй. Хитрость природы, фокус-покус, фантом. Ты чувствуешь, что знал ее в какой-то другой жизни; что всегда ждал, когда она займет в твоем мире надлежащее место, словно недостающий элемент головоломки или пропущенный аккорд. Видишь это по ее глазам: по сокращению зрачков или блеску радужки. Ты узнаешь ее, как старую знакомую, и в то же время совсем не знаешь; ты убежден, что дело тут не в чудовищной биологической случайности; нет, это судьба, что-то вроде духовного воссоединения, второго рождения, озарения или парада планет.
