— Если вы не в состоянии оспорить доводы оппонента, вы, точно недоросль, пускаете в ход брань, — сказал Хортон. — Вы выпили…
— Вот это самое здравое из высказанных до сих пор суждений, — сказал Боб Ландис. — Так что предлагаю добавить.
— Норман, — попросила Белла, — ну, пожалуйста..
— Послушайте, — сказал Норман, — вы все — мои друзья…
— Для меня — это новость, — сказал Бадд Грейвс.
— …но, к сожалению, должен сказать, что вы — все до одного — меня разочаровали. За этот вечер чего только я об Эрнсте не наслушался — россказней из вторых, из третьих рук. По большей части небылиц. Да, он состоял в гитлерюгенде, как и все. Он несет всякую чушь, что есть, то есть, но разве хоть один из вас взял на себя труд обойтись с ним по-человечески?
— Мы единодушно, — объявил Боб Ландис, — единодушно решили, что твой приятель просто-таки Пол Джонс[83] нашего времени.
— Может, он и впрямь гад, — сказал Норман. — Как знать. Но я хотя бы готов взять на себя труд выяснить — так ли это.
— Теперь, когда возговорил Билли Грэм, — сказал Бадд Грейвс, — я…
— Послушайте, — сказал Норман, — чуть не всем нам пришлось много через что пройти дома. Так вот, не показались ли вам знакомыми хортоновские приемы допроса?
— Это уж слишком, — сказал Хортон. — Вы что, обвиняете меня в маккартизме?
— Вот именно. В силу утверждений такого рода, — сказал Норман. — Вы переворачиваете мои слова, как вам угодно.
— Ты что, хочешь, чтобы мы миловались с нацистами? — сказал Бадд Грейвс. — Так тебя надо понимать?
— Нет, — сказал Норман. — Но я хочу, чтобы вы перестали молиться на коммунистов. И если мне отвратительны такие процессы, как процесс Розенбергов, то не менее отвратительны и такие, как процесс Сланского[84].
— Весьма разоблачительное высказывание, — сказал Хортон.
— Возможно, и так.
— Извините, — сказал Хортон. — Я на минутку отлучусь. Если что-то упущу, потом расскажете.
— Хортону досталось от охотников за ведьмами, — сказал Бадд Грейвс, — и это надо понимать. Как ты мог…
— Какого черта, — сказал Норман. — Что толку?
— Норман, не кипятись. — Боб Ландис хлопнул его по спине. — Ну что ты так завелся.
Но тут в комнату ворвался Хортон и схватил Нормана за шиворот.
— Вы, вы…
Норман стряхнул его.
— Эту мерзость на зеркале в туалете написали вы?
Вот черт, подумал Норман. Напрочь забыл.
— Извините, — сказал он упавшим голосом. — Это шутка.
— Шутка? Агент ФБР. По-вашему, это смешно? — Хортон торжествовал. — Он написал на зеркале: «КОЛИН ХОРТОН РАБОТАЕТ НА ФБР».
Боб Ландис грохнул хохотом, но Зельда пнула его по ноге, и он притих.
— Норман, — сказала Джои, — что за детские выходки, как ты мог?
— Сколько тебе, ты говоришь, лет? — спросил Бадд Грейвс.
— Будет тебе, Бадд, — вступился Боб Ландис. — Вечно ты цепляешься к Норману.
Норман отступил на шаг, размахнулся и, что есть силы, врезал Хортону, тот рухнул.
Норман нагнулся за упавшими на пол очками.
— Черт-те что, — сказал он. — Вообще-то я не даю рукам волю. — Он порывался поднять Хортона, но тот отпихнул его.
— Извините, — сказал Норман.
Все отшатнулись от него. Норман повез Эрнста и Салли домой.
— Извините, Эрнст. Мои друзья вели себя безобразно.
— Тебе не в чем себя винить, — сказала Салли.
— Есть, знаешь ли, есть в чем. Я что хочу сказать… Идем ко мне, выпьем на сон грядущий.
Норман, не разбавляя, разлил виски по бокалам — всё молча. Ему было и горько, и стыдно.
— Все произошло так быстро, — сказал он.
Салли — от огорчения она не находила себе места, грудь у нее вздымалась — ходила взад-вперед по комнате. Дойдя до камина, она сняла с полки фотографию Ники. На фотографии Ники кормил голубей на Трафальгарской площади.
— Это твой брат? — спросила она.
— Да. — Норман обратился к Эрнсту: — Я хотел бы помочь вам.
— Я развел вас с друзьями. Мне очень жаль.
— Возможно, мне удастся добыть для вас какую-нибудь переводческую работу. Посмотрим.
— Вы очень добры.
Неожиданно Норман расхохотался.
— Меня уже давно подмывало вломить Хортону, — сказал он.
Эрнст ухмыльнулся.
— В другой раз, — сказал он, — померяемся силами со всеми скопом вдвоем.
— Мне это подходит, — сказал Норман.
— Ишь какие крутые, — сказала Салли. И, так и не вернув фотографию Ники на место, подсела к Эрнсту. — Вы, оба-два.
Норман снова зашелся смехом. Бил себя по коленям.
— Господи, — сказал он, — поглядели бы вы на лицо Хортона, когда он упал.
— Фашист, — Салли передразнила Хортона, — фашистский гаденыш.
Эрнст вскочил, изображая следователя, затряс перед лицом Нормана пальцем.
— Эту мерзость на зеркале в туалете написали вы? — вопрошал он.
Салли пьяно закачалась из стороны в сторону.
— Мы единодушно, — сказала она, — единодушно решили, что твой приятель просто-таки Пол Джонс нашего времени.
Троица покатилась со смеху и долго не могла остановиться. Эрнст согнулся вдвое, держался за бока. Салли повалилась на кровать. Норман бил себя по коленям, тер глаза. Когда они утихомирились, Норман, не переставая смеяться, отхлебнул виски, закашлялся, обтер рот, и на них снова напал неудержимый приступ смеха.
Наконец они отсмеялись. Салли вытерла глаза, заметила, что все еще держит в руке фотографию Ники и передала ее Эрнсту.
— Смотри, — сказала она, — это брат Нормана.
Эрнст побледнел так, будто от его лица отхлынула кровь.
— Как он умер, — спросил он, — при каких обстоятельствах?
— По-видимому, на маневрах. — Норман уже несколько протрезвел. — Подробности мне не сообщили.
Эрнст встал — его прошиб пот, — положил фотографию на место.
— Нам, пожалуй, пора спать, — сказал он Салли.
— Да ладно, — сказал Норман, — останьтесь, выпьем еще.
— Я не против, — сказала Салли.
— Нет, — сказал Эрнст, — я устал.
Салли поднялась — ей было и неприятно, и неловко.
— Может, оно и лучше, — сказала она.
Эрнст взял ее за руку.
— Спокойной ночи, — сказал Норман.
В дверях Салли чмокнула Нормана в щеку, крепко обняла и тут же высвободилась.
— Спокойной ночи, — сказала она, — и спасибо.
VII
— А теперь изволь объяснить, почему мы не остались выпить еще, в чем дело? — спросила Салли, когда они вернулись к себе.
— Я устал.
— Ты был груб с Норманом.
— Мне его защита не нужна.
— Он из кожи вон лез, чтобы расположить своих друзей к тебе. По-моему, ты должен быть ему благодарен.
— Я не нуждаюсь в его одолжениях.
— А он уже оказал тебе одолжение, и очень серьезное. Мне казалось, ты хотел с ним подружиться.
— Тебе не понять. Мы никогда не смогли бы подружиться.
— Почему?
— Норман опасен, он… я имел дело с такими, как он. Они раскалываются первыми. Они…
— Хорошие?
— Да, — сказал он. — Ненавижу хороших людей, до чего же я их ненавижу.
— Я тебя не понимаю.
— А я и не рассчитываю, что ты поймешь. А вот Карп, тот понял бы меня. Карп, он это знает.
— Мне не нужно обращаться за объяснениями к Карпу. Теперь я знаю, что хорошие люди тебе ненавистны, и с меня довольно. Ты ведь так сказал?
— Тебе не понять.
— Мне не понять. Ты уже это говорил. Раз мне не понять, значит, не понять. Тебя это устраивает?
Эрнст ударил ее рукой наотмашь так, что она опрокинулась на кровать.
— Салли?..
Она молчала, скрючилась на кровати, уронила голову, лицо ее завесили волосы.
— Я тебя сильно ушиб?
Она закрыла лицо руками.
— Прости, я не хотел, — сказал он.
В глазах ее, когда она отняла руки, не было слез. Она была так потрясена, что даже не заплакала.
— Я не помнил себя, — сказал он.
Салли встала, убрала со стола, принялась раздеваться, одежду при этом складывала с особым тщанием.
— Сердишься? — спросил он.
— Давай ложиться. Ты устал.
Он подавленно и вместе с тем волнуясь смотрел, как она скидывала белье, вешала на спинку стула комбинашку, лифчик, трусики, надевала пижаму.
Он присел на край кровати.
— Прости, — сказал он.
Салли продолжала чистить зубы.
— Я не сознавал, что делаю.
В конце концов Салли подошла к нему, притянула к своему ровному, теплому животу, так что его голова уткнулась ей под грудь. Ее пальцы, точно корни, поползли по его волосам, добрались до шрама, змеившегося по затылку.
— Откуда он у тебя? — спросила она.
— Схватился с одним парнем.
— А что тот парень?
— Он мертв.
Салли отдвинулась от него:
— Я не думала, что ты и в самом деле…
— Первый парень, которого я убил, был вервольфом. Знаешь, кто такие вервольфы?
