— А кто вас туда посылает? О каких вызовах речь?
— Ну, я слышала раньше,… — замялась Люба.
— Раньше… Пока вы сидели в своём колхозном далеке, времена-то изменись. Теперь никого в номера посылать на надо, сами бежали бы, да мы не пускаем. В парикмахерскую работать пойдёте? В ту, что попроще, или в хороший салон?
— В любую. Я раньше даже конкурсы выигрывала… Только не в дамский зал…
— Решим. — И он жёстко притянул её к себе, зарылся лицом в платье, замотал головой, углубляясь носом дальше…
Люба вырвала из его рук ладони, просунула их между его лицом и платьем, выдохнула с силой:
— Отстаньте, ради бога, Вячеслав Кириллович!.. — и соврала: — Я не в форме.
Паков откинулся в кресло, торопливо, будто кто-то входил сейчас в кабинет, поправил пятернёй волосы, спросил, чуть задыхаясь:
— А что, нет других способов?
— Каких ещё способов? Вы о чём?
— Да всё о том же… В ваши-то годы пора бы и уметь… Или орёл Сокольников не научил? И старый анекдот не рассказывал?.. Не у вас ли в деревне это было?.. Пришла молодуха к попу, говорит: «Батюшко, я великим постом у мужа… в руках держала. Это грех?» — «Пост-от у нас великий, значит и грех большой». — «Как же мне замолить-то его?» — «Отче наш читай, Богородицу… А главно, дочь моя, завтра, в Чистый Четверг, выйди на речку и хорошенько помой руки. И другим бабам скажи на случай». На другой день поп велит служке с утра сбегать на речку, поглядеть, исполняют ли его наказ? Служка сбегал и докладывает: «Што деется-то, батюшко! Бабы всем селом на реке: котора руки моет, котора заголилась, подмывается, а которы и рты полощут!».. Ясно, о чём речь? — улыбаясь, поднял к ней глаза Вячеслав Кириллович.
— Ясно. Но я бы откусила к чёрту! — сорвалась Люба и отпрянула от кресла Панкова.
Он резко встал, прошел к столу, рывком открыл ящик, выбросил оттуда сколько-то рублей, пропуск, скомкал их, шагнул к Любе, сунул этот комок ей в ладонь, до боли сжал её и выдохнул прямо в лицо:
— Пшла вон! И чтоб сегодня же я тебя здесь не видел!
Люба развернулась к дверям.
— Стой! — крикнул Панков. — Иди сюда. Садись.
Люба остановилась, медленно прошла к креслу, села поглубже, упёрлась ему в лицо твёрдым, чуть прищуренным взглядом.
— Слушай. Куда ты пойдёшь? Что у тебя есть? Двести рублей? И ни кола, ни двора? — заговорил он.
Люба подняла к глазам слёзы, они задрожали на краешке век, готовые теперь и в самом деле пролиться на ресницы.
— Ой, только вот этого не надо! Не терплю бабьих слёз… Ну, что тебе надо? Работать в салоне? Устрою. Но, что ты там получишь? Ну, максимум триста в месяц. В ме-е-сяц! А могла бы в день получать столько же. Понравишься кому, замуж возьмут. Сколько уж таких здесь было? И прекрасно живут, письма сюда пишут. Не хочешь здесь оставаться, давай позвоню соседу, у него гости из других стран живут. И тоже, бывает, женятся, увозят к себе… Скажи чего-нибудь, чего молчишь?
— Спасибо, Вячеслав Кириллович. — Люба промакнула слёзы поданным им душистым платком. — Спасибо за заботу о моей судьбе. Только, знаете?.. У меня не тапочка на шнурках, чтобы вышла из номера, шнурки подтянула и — в следующий номер. Я вот туда хочу пойти работать, — показала она рукой на громоздкий выключенный телевизор. Я туда ехала…
— Там, думаешь, лучше? Никто твою… «тапочку» примеривать не будет? — усмехнулся Панков.
— Думаю, это будет зависеть от меня…
— Ну, думай. А я точно знаю, что от тебя будет зависеть только то, в какую сторону пошлют подальше. Раньше там шибко партийный дедушка заправлял, так и он, по-моему, не брезговал своими дивами. А теперь новый мужик командует. Я даже знаю его. Он, правда, всюду за собой одну помощницу таскает… У меня даже где-то визитка его была. Хочешь — возьми, авось пригодится. — Панков порылся в ящиках стола, нашёл тёмно-синюю карточку. — Не знаю только, новые ли тут телефоны. Ну, и мою возьми… Вдруг пригожусь по старой дружбе?
Игорь гулял. Обшарив старый отцовский гараж от крыши до ямы, он выкопал в её замусоренном углу свёрток вощёной бумаги с тремя тугими пачками сторублёвок. Разодрал пачки, тут же, в яме, стуча зубами от вспыхнувшего жара или озноба, пересчитал чуть влажные, отдающие плесенью — сто лет, что ли тут лежали? — купюры. Тридцать тысяч! Гуляем! Тем же днём заказал стол в ресторане, позвал пару коллег-инструкторов, тройку «чувих» и «гудел» с ними едва ли не до утра. Выпили хорошо, наплясались и наобжимались ещё лучше. Весь следующий день промаялся головной болью — намешал, кретин, всего и всякого, обрадовался. Ломило и под животом — разрядки вчера не получилось: ни у кого не оказалось «крыши». А это означало для Игоря, что надо как-то менять жизнь — или требовать у райкома квартиру, или просить мать и брата разменять их хоромы на пару или даже тройку отдельных квартир, или вступать в кооператив. Благо, есть теперь чем расплатиться. Жалко только, что в гараже откопался всего один свёрток. Летом надо будет перекопать дачку и съездить опять в деревню, навестить вдову, если никуда не рванула. А пока надо кончать с этой дурацкой работой, начинать своё дело. Народу разрешено открывать мастерские, торговые лавки и магазины, создавать строительные бригады: выбирай — не хочу. Вон завотделом уже устроился: шьёт плащи и куртки, молчит, правда, где берёт ткань… Снял в доме быта помещение под мастерскую, успел. Швей перетащил оттуда же, барахло пока сдаёт барыгам, но хочет отобрать у них палатку на рынке…
Ладно, а на что способен инструктор райкома Сокольников? Пить умеет, но пока без разбора… Умеет раскинуть «пульку», подколоть слегка колоду под «очко»… Жорку Сметанина в субботу разделал, как пацанчика на «американку» …У него на ТВ навалом всяких построек, вот и пусть отдаст пока одну. Подо что? Ну, был бы угол, дело найдётся. Если бы вчера был угол, «не болела бы грудь, не стонала б душа!» А где у мальчика душа? В подгузниках у малыша!.. А чего на неделе приезжал Анжей? Хотел купить десяток-другой электродрелей. Кто ему помог? Инструктор райкома Игорь Сокольников. На какие «шиши» Анжей купил дрели? За эти «шиши» он продал рулон индийской джинсовки… Вывод? Анджей привозит новые рулоны джинсовки, Игорь покупает Анжею дрели и шьёт из индийской джинсовки вполне американские джинсы… Дело за малым: расколоть Жорку на помещение, поставить туда пяток машинок, посадить за них столько же дур,… достать гарнитуру, лейблы… И можно за всё это хотя бы стопарём коньячку-у поправить бедную голову будущего кооператора?..
Он встал с дивана, пошарил по серванту. Ничего, кроме звона пустых бокалов и рюмок, стука столовых и кофейных сервизов… Но в углу уцепил пузырёк тёмного стекла. Понюхал — маманин спирт. На безрыбье, как говорится… Чем растирать чистым этанолом ноги, лучше промочить им горло. Но разведённым. Развёл, махнул стопарик и снова рухнул на диван.
Ну вот, на душе потеплело, в голове посветлело, можно приниматься за дело. Дотянулся до телефона:
— Але, Жорик? Сокол ясный на проводе. Должок помнишь? Како-ой? «Американку» кому продул?.. Надо метров пятьдесят-семьдесят производственной площади. Можно сто. Под маленький швейный копчик, в смысле — кооперативчик… Могу взять тебя в долю, или цех — в аренду… Райком? А хрен с ним, пусть без меня людям мозги пудрят… Ну, тоже — дело! Только тогда придётся брать соучредителя… Не, без сопливых. Ты пойдёшь? Уставной капитал — мой. За тобой — твоё звонкое имя… На кой хрен нам юрист? Мент, только что снял папаху и как раз ищет? А он нас не разденет?.. Лады! Тогда ты за него в ответе. Рыбу устава возьму у шефа, у него тоже — швейник.
Покончив с разговором, Игорь позволил себе вытряхнуть в фужер остатки этанола, развёл его апельсиновым соком. Варево получилось кисловато-горькое, но прошло. Позвонил на работу, что берёт на сегодня отгул, а завтра может подать заявление. И, чтобы шеф понял его правильно, попросил «рыбу» устава швейного кооператива. Шеф понял, сказал, чтобы Игорь не дурил с заявлением, ибо, хоть совмещение в райкоме пока и не поощряется, но одно другому не мешает, а иногда очень даже полезно: человек становится ближе к жизни.
Едва договорился с шефом, позвонил Анжей: он в Москве и хочет, чтобы Игорь приехал обсудить интересное предложение. Какое? Не по телефону. Но бардзо интересное!
Уложив оставшуюся наличность в дипломат, Игорь вечерним поездом рванул в столицу. Хотел сначала ехать на машине, но передумал: путь не близкий, дорога скользкая, а жизнь ещё молодая. Билетов в СВ и даже «общих» на фирменный скорый не оказалось, подвернулось место в купе на проходящий, благо прибывают они в Москву, хотя и на разные вокзалы, но почти в одно время.
Проводница, глянув в билет, сказала:
— Поедете, молодой человек, в «малиннике».
Игорь раздвинул дверь в купе и замер. К нему разом повернулись три одинаково кудрявых, круглолицых и пухлогубых молодух в цветастых байковых халатах, и пахнуло кислым запахом чего-то съестного.
