Лиза засмеялась.
— А мне кто-то из ребят сказал, что ты в городе, но я не поверила…
Он почему-то понял, что она уже знает про него все и специально приехала сюда, чтобы посмотреть на него. «Смотри, смотри…» — про себя пробурчал Глеб. Злоба просто душила его. С ней все было понятно: содержанка или, в лучшем случае, жена богатенького деятеля новой формации. И теперь ей потребовался Глеб, чтобы продемонстрировать свои достижения на постельной ниве… А Лиза, вроде бы не замечая Глебова плохого настроения, продолжала что-то говорить. Почти пела своим красивым голосом. Ага, она приглашала его встретиться где-нибудь вечером, посидеть, вспомнить прошлое. Глеб согласился, решив про себя, что он еще покажет ей, чего стоит, хотя в глубине души понимал, что его одолевает желание увидеть ее еще.
Вечером он долго и придирчиво разглядывал себя в зеркало. Отеки под глазами сошли, но фейс был изрядно потрепанным. Глеб попробовал оценить себя глазами режиссера, подбирающего актера на роль. И сделал вывод, что он еще вполне годится на героя-любовника, этакого демонического любимца нимфеток… А вот зрелая женщина непременно разглядит «золотое клеймо неудачи» на его тридцатипятилетнем челе. «Да, дважды в день глядеться в зеркало — это уже слишком», — подумал Глеб и быстро оделся в те шмотки, что привез еще из Франции. Вещи были настолько добротны, что и теперь выглядели прилично. Еще он достал оставленный для квартплаты стольник, прекрасно понимая, что этих жалких денег на приличный ужин не хватит… «А может, она феминистка и на американский манер платить за себя не позволит…» — понадеялся Глеб.
Лиза выбрала для встречи недорогой, но приличный ресторанчик, где в закрытом дворике под кронами старых лип можно было спокойно поговорить. Она уже сидела за столиком в ожидании Глеба. Он отметил, что для подружки нового русского выглядит Лиза слишком утонченно. Простое пепельно-серебристое платье, нитка жемчуга, волосы собраны в высокую, намеренно небрежную прическу… Заказали ужин, вино. И Глеб насторожился в преддверии первых Лизиных шагов. Вот сейчас она даст понять, кто есть кто на этом празднике жизни. Лиза и впрямь начала разговор, что называется в тему:
— Ты думаешь, я содержанка? Неправильно думаешь. У меня фирма. Филиал крупного косметического объединения.
Глеб укорил себя за ошибку. Действительно, эта манера держаться, этот прикид не соответствовали бы низкому социальному статусу. Оба закурили и начали лениво перекидываться словами.
— Итак, гений современной режиссуры соблаговолил заглянуть в наш тихий уголок, понюхать дым Отечества… Почему же не подошел парижский смог?
Глеб усмехнулся.
— Ты рада, что у меня все не очень хорошо?
— Напротив. Я огорчена. Добивалась всего в поте лица, чтобы оказаться вровень с тобой… А стараться и не нужно было. Стояла бы себе спокойно на базаре рядом с Танькой и барахлом торговала.
Впервые Глебу кто-то посторонний дал понять, что он теперь собой представляет. И неожиданно для себя он не встал, не вышел вон, а продолжил неприятный разговор.
— Жаль, что разочаровал тебя… Ты хотела увидеть светило, чтобы можно было ткнуть пальцем и заявить: вот мое увлечение молодости.
— Это было не увлечение. Это была любовь.
И они замолчали надолго… В сумерках, среди еще летнего тепла и едва уловимого сентябрьского холодка в кронах деревьев. Лиза хотела бы бросить ему в лицо горькие слова о годах нищеты и труда, слова о том, как черств был ее кусок хлеба. Как болели и трескались руки после мытья подъездов, как капризны были избалованные дети, которых она нянчила. Лиза выбирала семьи с пользой для себя, не тех, что больше платили, а тех, кто мог ей помочь продвинуться в жизни. Одна молодая пара устроила ее на курсы бухгалтерии от своей фирмы. Еще одна женщина занималась с ней английским: три часа с ребенком стоили одного часа занятий. Мать спивалась. Ее сожители становились все страшнее и наглее. Лиза рискнула договориться с участковым, и под их совместным давлением мать подписала документы на продажу их квартиры, располагавшейся в хорошем районе. Лиза купила такую же двушку на окраине и разницей в деньгах оплатила свое обучение в Институте менеджмента. Потом была маленькая фирма, повышения и надежный заработок. Но Лиза снова рискнула и ушла на смешную должность секретаря-референта в государственную структуру, чтобы покинуть ее через два года, будучи знакомой со всеми чиновниками среднего звена.
Затем три года труда на частной фирме, в результате чего хозяева объединения дали ей возможность стать совладелицей дочерней фирмы. Цена всего этого — невозможность расслабиться ни на секунду и одиночество — была незаметной для окружающих. Ни друзей, ни врагов — только партнеры и приятели… И все эти годы в душе жило предчувствие встречи, когда Глеб оценит ее наконец и осознает, от чего отказался. Пару лет назад она окольными путями узнала о его жизни, узнала, что он в Париже, что с театром не сложилось, и ей разонравилась ее жизнь. Ее постигло острое разочарование. У него, у Глеба, было все, в чем ей судьба отказала: талант, добрые родители, книги, друзья… А он швырнул все на ветер, и ее мечта потеряла смысл. С того самого момента как незримый тяжелый занавес рухнул перед ней, она знала, что вернется в это залитое огнями пространство победительницей, хозяйкой. Но тот, для кого все эти десять лет велась изнурительная, расчетливая игра, ушел со сцены. Настало время торжествовать, но в Лизе не было торжества. Только жалость и недоумение. И после тяжкого, но понятного для обоих молчания она спросила:
— Почему?…
— Почему со мной так вышло? — Глеб устало вздохнул. Он мог солгать этой красивой женщине, которую вспоминал иногда. Вспоминал с неясной тоской и сожалением, словно упущенную мысль или оставленный на потом праздник, который уже не случится. Да, он мог солгать, надеть привычную маску пофигиста, по собственному желанию выбравшего свободную и ленивую жизнь человека, не обремененного делом. Но ему надоело лгать себе и другим. Он знал наверняка, что ей действительно хочется знать о нем правду, и Глеб ответил честно:
— Пороху не хватило, Лиза, воли. Мне ведь все шло в руки само, играючи. Я даже к экзаменам в своих институтах никогда не готовился. Знал, что повезет, что вытащу билет, который знаю. А когда сорвалось раз, другой, я обозлился. Ах, не хотите меня, гениального, так пошли вы к черту! Мне все казалось, что они спохватятся, опомнятся, прибегут…
Попросят меня: сделайте, поставьте пьеску… А никто не бежал и не просил. Да и время, оно ведь так быстро летит. Сначала ты все еще мальчик, подающий надежды, а потом раз — и ты безнадежный неудачник… А ты, Лиза? Расскажи о себе! Почему ты не пошла в театральный?
— Бог с тобой, какая я актриса, только на одну роль…
И они вновь замолчали, но уже теплее и проще, словно какая-то ниточка восстановилась и протянулась от одного к другому.
Потом еще долго сидели в ночном дворике в круге мягкого света лампы на столике и говорили о последних фильмах, книгах. Лиза рассказывала Глебу о ребятах из студии. Сказала, что Валерка нелепо погиб еще в начале 90-х. А Эллу Львовну она навещает иногда. Однажды в особо тяжелые времена Лиза жила у нее с месяц. Когда Лиза расплачивалась за ужин, Глеб отвел глаза и промолчал. Потом они, оставив Лизину машину на стоянке, пошли бродить по центру города. В одном из полутемных переулков Глеб не выдержал и сделал то, чего ему невыносимо хотелось с первой минуты встречи. Он крепко, почти мучительно прижал Лизу к себе и всем телом ощутил ее худобу, гибкость и нежность. Так, обнявшись, они постояли несколько определяющих все их будущее минут, пока Лиза осторожно не высвободилась и не потянула Глеба за руку:
— Пойдем.
И они поехали к Глебу.
Некоторые вещи и книги в комнате Глеба были знакомы Лизе по давним дням. Она помнила и этот томик Ходасевича, и этот клетчатый плед на диване. У нее не было вещей, знакомых с детства, несущих память о прошлой жизни, и теперь она испытала томительное чувство возвращения в себя прежнюю. На какое-то время она стала нескладной девчонкой, обожающей и отвергаемой. Но тут же, вернувшись в себя теперешнюю, отчетливо поняла, что она сильна и свободна. Лиза положила на полку затрепанный томик и глянула на Глеба, сидящего в кресле. В ней больше не было восхищения и сладкого ужаса, но чувство, охватившее ее, оказалось не менее сильным. Ровное и теплое, будто отныне он стал ей братом или другом. Она подошла к нему и обняла, и легко, словно и не расставались никогда, они соединились как две половинки высшего существа в любви и покое. И ночь была темна, горяча и нежна… И слова были просты, а шепоты жгучи…
На рассвете, когда Лиза вдруг уснула на полуслове, тяжелая тоска, почти ощутимая физически, упала на него. Вглядываясь в ее бледное, даже во сне страстное лицо, он ясно увидел их будущее, подробно и беспощадно. Он увидел много таких ночей в любви и счастье и много дней, для нее заполненных делом, а для него — ожиданием ночи. Он представил себе ее знакомых, которые будут лениво наблюдать за ними и, понимающе усмехаясь, станут спрашивать при случае: чем вы занимаетесь? И Глеб будет отвечать, что он, вообще-то, режиссер, но как-то пока не складывается, что когда-то он поставил спектакль в Москве и знает такого-то и учился с таким-то… И Лиза будет издали тревожно следить за разговором и улыбаться ему ободряюще и устало… Утром Глеб проводил ее сдержанно, почти холодно.
