А еще через два дня она появилась у него вновь, с дикой идеей. Лиза предложила Глебу выйти к ней на работу одним из директоров. Она сразу назвала сумму оклада. Глеб, рассеянно глядя мимо нее, уже почти произнес слова отказа, но вдруг понял, что сможет видеть ее ежедневно, и вместо твердого «нет» у него вырвался вопрос:
— Что же я буду там делать, ведь я в твоей работе ничего не смыслю?
— Не переживай, все у тебя получится. Займешься представительскими вопросами. Будешь общаться с нашими партнерами из Франции. Ты говоришь по-французски? В остальном я тебя поднатаскаю.
По-французски Глеб говорил прилично. Идея уже не выглядела такой сумасшедшей, и он согласился.
Первые два месяца показались ему кошмаром. Не радовали даже деньги. Офис и его обитатели наводили на Глеба непроходимую тоску. Разговоры о деле казались птичьим щебетом без смысла. Вставать по утрам под будильник было невыносимо. Он что-то тупо набирал в компьютере. Изучал какие-то договоры и брезгливо разглядывал красивые флаконы и баночки. Сам себе он казался инородным телом в этой плотной среде. Вокруг ходили самоуверенные и деловые юнцы, сновали прелестные барышни и тяжело, но стремительно рассекали пространство мужчины в серых костюмах. Но Лиза почти ежедневно говорила с ним, давала мелкую и понятную работу, спрашивала совета, предварительно объяснив суть вопроса. Когда он совсем терялся, она смеялась и требовала: «Представь себе, что все это — спектакль… Теперь все проще, правда?» Постепенно в его голове уложились сведения о фирме и партнерах, данные о парфюмерных линиях и рекламных компаниях. В чужих деловых разговорах стал проявляться смысл. Но, видимо, он все же не выдержал бы всей унизительности положения случайного человека, если бы не приезд французских партнеров.
Глеб возил их по филиалам и магазинчикам, переводил Лизины объяснения и все время ловил на себе взгляд немолодой француженки, восторженный и теплый. Наверное, из-за того, что давно никто не поглядывал на него с такой симпатией, на фуршете он разошелся не на шутку, показывал какие-то смешные сценки из парижской жизни. А потом, уже не совсем трезвый, принялся разглагольствовать о сути запахов. О каком-то театре теней и ароматов. О том, что запахи должны провоцировать… О том, что мир утонул в сладости и требуется шокирующая нота естественной горечи, а девиц для рекламы духов и кремов нужно брать из трущоб. Француженка не прерывала его, более того, спросив разрешения, записывала что-то за ним в блокнотик и кивала.
Наутро Глеб с отчаянным стыдом вспоминал свое выступление, Лизин тревожный взгляд и радовался, что она не понимает французский. Но уже через неделю из Парижа пришел факс, и с ним оформили договор на покупку его авторской идеи для новой рекламной кампании. Подписывая бумаги в Париже, Глеб все еще не верил, что происходящее не идиотская шутка и что его невнятные образы принесли ему немалые деньги. Лиза радовалась за него, но где-то на дне ее светлых глаз таился вопрос. С той первой ночи Глеб избегал близости, и они виделись лишь на работе.
Через полгода работа стала доставлять Глебу некоторое скучное удовлетворение, люди вокруг обрели глубину и характеры, а у него самого появилась ровная и уверенная манера настаивать на своих оценках и предложениях. Глеб научился без выкрутасов и напрасных метаний преодолевать участки мертвой волокиты, свойственной всякому коммерческому предприятию, и искать небольшие островки творчества, которые в их с Лизой деле все-таки имелись. Ему нравилось обсуждать с ней подробности, и он частенько излишне затягивал эти обсуждения без посторонних, чтобы еще и еще смотреть на нее близко, слышать, как она говорит: «Отлично, здорово сочинил». Родители радовались за него и смотрели умиленно. А «мусенька» иногда спрашивала: «Глебушка, почему Лиза так редко заходит?» Мать, в отличие от папы, прекрасно помнила тот давний роман, и Лизин успех в спектакле, и Глебов с ней скоротечный разрыв. Лиза действительно заходила редко, но была весела и спокойна, охотно болтала с его стариками. А с мамой делилась какими-то своими секретами. Именно ей она сказала то, чего никогда не говорила Глебу: что она очень переживает за свою маму, которую лечили лучшие врачи, кодировали и применяли иглотерапию, но та по-прежнему пьет… Рассказывая об этом Глебу, «мусенька» смотрела в сторону, словно хотела заговорить о чем-то другом, но так и не решилась.
Глеб не знал, что за ровным Лизиным тоном, за ее веселостью скрывается отчаяние. Дни шли, а Глеб не заговаривал об их отношениях, ничем не намекал на возможность близости. Иногда он пристально смотрел на нее, и ей казалось, что во взгляде его — любовь. Но вновь накатывала рутина дел, встреч и звонков, и все исчезало, словно и не было. Она ругала себя, что в первые дни не прояснила для себя главное и важное: любит ли он ее, не продолжила естественно и просто вести себя как его женщина. А теперь время было упущено, и Лиза не решалась сделать какой-то шаг. Лиза видела, как меняется Глеб, становится все увереннее и напористее. Роль, так злившая его вначале, прирастает к нему, делается свойством если не характера, то поведения. И поначалу он нравился ей в этой роли, ибо напоминал молодого успешного Глеба времен студии. Но все чаще он вспоминался ей сидящим в кресле, с усталым и помятым лицом, и что-то родное и трогательное в его тогдашнем облике Лиза не могла забыть и терзала себя. Она сама тащила его в свою жизнь, подталкивала, помогала, советовала и вот начала сожалеть об этом, и стыдилась своего сожаления, и не могла отделаться от мысли, что такой он ей нравится меньше… А главное, она не могла понять, почему, ну почему он охладел к ней и даже не пытается хотя бы обнять, прижать к себе, как когда-то в полутемном переулке старого города. И ночами одна в своей красивой и чистой квартирке она боролась с искушением набрать его номер и крикнуть: «Приезжай, ну пожалуйста, приезжай!»
Прошел год. Снова сентябрь чуть-чуть горчил в воздухе. И в сумерках Лизиной квартиры зазвонил телефон. Это был Глеб. Он хотел к ней приехать. Торопясь, она выбирала платье — не слишком нарядное, чтобы не показаться смешной, и не слишком домашнее, чтобы не быть совсем будничной. Быстро доставала из холодильника какие-то припасы, включила микроволновку… И все думала, что Глеб всю прошедшую неделю был странный, словно обеспокоенный чем-то… И почему-то ей вспомнилось, что последнее время он часто общался с Машкой, ее секретаршей. Заставлял ее правильно ходить, держаться, поворачивать голову… Лиза смотрела на эту смешную муштру с легкой ностальгией, и только. Но вот теперь ей вдруг пришла в голову ужасная, невозможная мысль: вдруг Глеб ей сейчас скажет, что влюбился в Машку?… И Лиза встретила Глеба с горестным лицом и горящими от гнева глазами. Поэтому он сразу спросил:
— Что случилось?
И, вместо того чтобы промолчать, отшутиться или задать встречный вопрос, она вдруг так бурно разрыдалась, что Глеб сразу прижал ее к себе. Они оба почувствовали, как бешено колотится его сердце, и уже через минуту эти частые, глухие удары заполнили все пространство комнаты.
Разговаривать они начали лишь через несколько часов. Огонек его сигареты иногда короткой вспышкой высвечивал блестевшие в темноте глаза Лизы и изгиб руки, привольно закинутой за голову…
— Что произошло с тобой? — спросила она.
— Я ухожу с фирмы.
Лиза почти ахнула. Ей показалось, что предчувствие сбылось, и все, что только что случилось с ними, было лишь нежным прощанием. А Глеб, не замечая ее оторопи, уже рассказывал что-то. И только через несколько минут до нее дошло, что он спрашивает:
— Но ты не оставишь меня? Ты будешь со мной? Ты меня простила?
— Простила? За что?
— За то, что я тогда с тобой сделал.
— Ты глупый мужчина, Глеб. Я всегда была тебе благодарна за то, что ты сделал со мной…
Глеб подумал, что никогда ничего не понимал в ней, и снова упал в нежность и желание.
— Почему ты так долго не шел ко мне? Почему весь этот год мы не были вместе?
— Я не мог, Лиза… Мне казалось, что так будет лучше, правильнее…
— А теперь почему?
— Ты разве не слышала? Я все уже рассказал тебе! — И Глеб заново принялся объяснять, что он уже был в их драмтеатре и договорился ставить у них пьесу.
Лиза ужаснулась:
— Да у них же денег нет!
Глеб засмеялся.
— Ты — капиталистка, Лизка! Но я уже придумал кое-что. Денег мы с ними заработаем. Главное — будь со мной, люби меня…
Лиза смотрела на балконную дверь. Штора чуть колыхалась от ветерка, а ей казалось, что это — занавес, который вот-вот поднимется, а за ним…
Вы хотите знать все с самого начала? Началось все с ерунды, все самое важное начинается с какой-нибудь ерунды… Олега прислала ко мне подруга. Ну, не то чтобы подруга, а скорее приятельница, если вы улавливаете разницу. Старая знакомая по заочному. Некогда мы встречались с ней в столице, на той затяжной пьянке, что гордо именуется сессией. Среди заочников я была самой младшей, остальные уже много лет работали, имели семьи. Вот и моя знакомая была замужем, растила сына, этого самого Олега.
