– Как?
– Если ты с ней подружишься, она станет точно так же вести себя с тобой.
Кошка спокойно сидела у ног Миру и пристально смотрела на меня. Ее голубые глаза словно спрашивали: кто ты такая? Я разложила рис в три миски, впервые ужинала в этой комнате вместе с другими людьми. Я использовала всю посуду из шкафа, чтобы разложить закуски, рис и подать суп. Как только стол был накрыт, Миру взяла с моего письменного стола чистый лист бумаги и карандаш, написала дату и название каждого блюда на столе: «Суп из просвирника, рис, кимчи из листьев периллы».
– Что ты делаешь? – спросила я.
– Записываю все по порядку, чтобы потом переписать в свой дневник.
– Что?
– Миру записывает все, что ест, – ответил за нее Мен Сё.
Записывает все, что ест? Не обращая внимания на мой изумленный взгляд, Миру продолжала записывать названия блюд.
– А зачем ты все это записываешь?
– Только так можно почувствовать, что все это настоящее.
– Что настоящее?
– Ощутить, что сегодня мы живем по-настоящему.
– Ты с детства записываешь все, что ешь?
– Конечно нет! – Миру усмехнулась.
– Тогда зачем? Какая у тебя цель? – Я не выдержала и рассмеялась. Я засыпала Миру многочисленными вопросами, как заправский интервьюер.
Мы взяли ложки и принялись поглощать наш первый совместный ужин.
Кошка свернулась калачиком у ног Миру. Мен Сё, вероятно, сильно проголодался, потому запихнул в рот полную ложку риса, потом, жадно причмокивая, проглотил всю тарелку супа. Миру не притронулась к рису, но съела несколько ложек супа. Я положила часть своего риса в миску с супом, что щедро сдобрило его специями. Зеленые листья просвирника оказались нежными на вкус. Розовые спинки креветок мелькали в зелени листьев просвирника. Я все еще не могла поверить, что мы ужинаем втроем. Я взяла лист периллы и положила его поверх риса в миске Миру. Именно так делала для меня мама. Когда она сама успевала поесть? В моей памяти сохранились воспоминания о том, как она подкладывает еду в наши тарелки, но я совершенно не помнила, как она ела сама. Она светилась от гордости, глядя, с каким аппетитом ест отец, и всегда ставила мне его в пример. Отец действительно любил поесть, пока мама была здорова. Наблюдая, с каким воодушевлением он поглощает приготовленные мамой блюда, я сама с жадностью набрасывалась на еду. И хотя наши трапезы всегда проходили за одним столом, казалось, что отец ест не то, что остальные, а какую-то особенную пищу. После смерти мамы, оставшись вдвоем, мы всегда чувствовали ее присутствие с нами за столом, хотя никогда не говорили об этом. В течение того года, что я провела в родительском доме, это были, пожалуй, самые печальные и наполненные одиночеством дни моей жизни. Мама обожала смотреть, как ест отец. Она постоянно подставляла нам тарелки с закусками или подкладывала самые вкусные кусочки поверх риса: «Ешьте, пока теплое», «Ешьте, пока вкусно», «Ешьте, пока не пропал аромат». Могла ли я когда-нибудь повторить то, что делала она? Подчас я ловила себя на том, что придвигала к отцу тарелку с закусками. А отец клал на ложку с рисом в моей в руке немного сушеной морской водоросли. Возможно, именно поэтому мы чувствовали мамино присутствие за столом. Когда ее не стало, отец никогда больше не ел тыкву так, будто это редкий деликатес, выбирал постную рыбу, выпивал суп, словно это вода, или добавлял в рис кунжутное масло. Он почти всегда оставлял недоеденный рис в миске.
Миру обернула листом периллы ложку с рисом и, запихнув ее в рот, улыбнулась мне с набитым ртом. Я улыбнулась ей в ответ. И представить себе не могла, что когда-нибудь буду сидеть в своей комнате вместе с ними, ужинать и смеяться. Маме непременно понравилось бы смотреть, как ест Миру. К моему удивлению, она ела с воодушевлением, как и мой отец. Мама наверняка похлопала бы Миру по спине, одобрительно улыбнулась бы и сказала, что, когда человек ест как Миру, это приносит удачу. Что бы ни случилось в жизни, мама непременно воспринимала происходящие события через еду. Если происходило плохое, она говорила, что всему виной излишняя привередливость в еде, а если случалось хорошее, она заявляла, что так всегда бывает, если простую пищу воспринимать как изысканный деликатес.
– А ты ешь с воодушевлением, – сказала я.
– Я?
– Да.
Глаза Миру округлились от удивления, будто она никогда не слышала ничего подобного.
– Моей маме понравилось бы смотреть, как ты ешь, – продолжала я. – Она всегда говорила, что люди должны научиться наслаждаться тем, что едят, именно так мы всегда сможем получить свою долю, куда бы мы ни отправились. Люди, которые умеют наслаждаться пищей, понимают ее ценность.
Мамины слова все еще звучали у меня в ушах. Я вспомнила, ей потому и нравился Дэн. Когда бы он ни появился на пороге нашего дома, она доставала для него столовое серебро и не отпускала, пока он не поест. Она придвигала к нему тарелки с закусками и салатами и даже подкладывала кусочки еды в его миску с рисом. И точно так же делала это для меня и для моего отца.
– Давай как-нибудь навестим твою маму.
Если бы мы только могли! Если бы только я могла когда-нибудь ее увидеть!
– Она умерла.
Я впервые сказала неродному человеку, что мама умерла. Они оба молча смотрели на меня. Как и в тот момент, когда Мен Сё возник передо мной, словно луч света в охваченном беспорядками городе, меня снова остро пронзило осознание маминой смерти. Она умерла. Эти слова я впервые произнесла вслух, они эхом звучали у меня в ушах. Меня сковал ледяной холод, словно повеяло свежим утренним ветром, но это чувство вскоре исчезло. Возможно, я уже смирилась с ее смертью, печатая стихи в рукописи «Мы дышим». Миру положила в мою миску лист периллы. Я обернула этим листом немного риса, положила в рот и принялась жевать. Я вспомнила слова мамы: «Наша Юн так хорошо ест!» Как только я проглотила лакомство, Мен Сё подложил мне в миску еще один лист. Эти перилловые листья выполняли для нас роль разговора. Я тоже положила ему лист в тарелку, а он положил лакомство в миску Миру. Мы втроем собирали листья периллы, оборачивали ими рис, одновременно засовывали в рот и, радостно улыбаясь, жевали.
Я взяла кусочек грудинки и протянула кошке, но Миру остановила меня:
– Ей нельзя ничего с солью или с луком.
– Правда? – Тогда я запихнула кусочек грудинки себе в рот.
– Кошки не переносят соль.
– Чем же нам покормить ее? Она, наверное, проголодалась.
– Что бы ты ей ни предложила, она не притронется, уж очень самодовольна. И не ест между основными кормлениями.
– Ты серьезно?
– Да.
Миру взглянула на кошку, словно говоря: «Разве это не так?» И поскольку кошка сидела рядом и не проявляла ни малейшего интереса к мясу, которое я держала у нее перед носом, я решила, что Миру права. Да, мало я знала о кошках.
– Интересно, почему они не выносят соли?
Ведь соль раскрывает вкус пищи.
Так говорила моя мама.
– Точно. Ты говоришь правильно. Я слышала о кошке, которая живет на соляном озере.
– На соляном озере?
– Да, где это? Кажется, в Турции? Или в Греции? Дорога к озеру покрылась соляной коркой. Ночью лунный свет отражается от соляной поверхности, и дорога светится белым светом. Меня так поразило описание этой тропы, что я до сих пор представляю ее себе. В конце белой соляной тропы находится озеро. Больные и умирающие ищут озеро, а кошка помогает им, ведет за собой. Они погружаются в соленую воду и рассказывают кошке о своей жизни. Говорят, кошка очень внимательно слушает человеческие истории, поэтому всегда сидит перед озером и ждет людей. Когда приходят больные, изможденные люди, кошка провожает их по белой соляной тропе до самого озера.
– Где ты услышала эту историю?
– Прочитала в книге.
– А как она называется?
– Не помню. А знаешь, как называлась та книга сестры? – спросила она у Мен Сё.
Он склонил голову набок, словно пытаясь вспомнить.
– Эта соляная тропа мне казалась такой прекрасной, изо всех сил я старалась сохранить в памяти это волшебное озеро. Но моя глупая сестричка заявила, что большинство кошачьих болезней вызывает соль, и очень беспокоилась о кошке на соляном озере.
– Наверное, она много знала о кошках.
– Она не всегда была такой. Помню, как она впервые принесла нашу кошку домой. Кошка ее друзей родила пятерых котят, и этот котенок был самым маленьким. Старшие братья и сестры отпихивали ее от еды, и она почти всегда оставалась голодной. Когда сестра увидела, что бедная крошка недоедает и вечно ходит с покусанным хвостом, то забрала ее к нам домой. Эта кошка была тогда очень слабенькой. Мы постоянно ее теряли. Стоило ей спрятаться в каком-нибудь пакете, и мы не могли ее отыскать. Она словно маленький белый клубок шерсти кружила по полу. Несмотря на небольшие размеры, у нее оказались острые когти. И это было удивительно. Ее когти росли, и она поцарапала всю мебель. Мама и Мире постоянно из-за этого ссорились.
