В тусовке Анну не любили, да и она не жаловала «клуб жен». Жила параллельно, стараясь не сходить с заданного курса, но шла при этом в собственном стиле. И причина не в том, что она была суперженщиной. Отнюдь! Она просто боялась этих роскошных, холеных, гламурных дам. Находясь в их обществе, она не понимала скрытого подтекста общего разговора, принятых в этом кругу шуток и вообще плохо владела светским жаргоном. Даниэла Стил, – так прозвали ее в тусовке, хотя тайком каждая из светских львиц осилила хотя бы одну книгу, написанную Анной.
В октябре, когда ей стукнуло тридцать три года, произошли два знаменательных события – одно хорошее, а другое совсем плохое. Первое – она подружилась с новыми соседями, дипломатическими работниками из Пекина и теперь часто гостила в квартире рядом, болтая по-русски с Мэй-Мэй, женой дипработника, и с малышом Хо – по-китайски. Китайский давался нелегко, но малыш, как ни странно, ее понимал.
Плохое событие – у Сереги врачи обнаружили очень серьезную болезнь, которая почти не излечивается. Он сидел часами за кухонным столом, пил коньяк и не мог понять, как и когда одна обезумевшая клетка в его здоровом организме принялась разрушать его прекрасную жизнь. Полгода жила надежда. Квартиру в Париже продали, зато у Сереги были лучшие швейцарские врачи и хирурги. Следующие полгода стали для Анны Голгофой. И Сергей, и Анна видели избавление в одном – спасительном уколе… Но эвтаназия в нашей стране запрещена… Горькую чашу пришлось испить до дна.
Когда все было позади и Анну стали называть вдовой, к ней пожаловали юристы. Выходило, что до конца жизни у нее останется вполне приличное содержание, московская квартира, парк авто, любовно собранный Серегой, и загородный «домик». Прочее – ценные бумаги, дополнительные счета и еще что-то, что было обозначено в сложных юридических терминах, отходило к совету директоров.
Анна была согласна со всем. Потянулись тоскливые вдовьи дни. Тусовка вытолкнула ее как инородное тело, хотя не без зависти, – многие гламурные девушки мечтали избавиться от своих «папиков» и получить пожизненное содержание.
У Анны опустились руки. Только сейчас она осознала, что ей стало очень не хватать Сереги – не как мужа, а как друга, советчика, брата. Жизнь шла мимо, но Анна не спешила в нее возвращаться. К тому времени малыш Хо с родителями отбыли на родину. Анна стала много есть, изобретала сложные блюда с массой специй и с удовольствием угощалась ими. До момента, пока прямо на кухне не рухнула в обморок. Гипертония. Врач, старательно подбирая слова, растолковал, что если Анна не изменит своим привычкам и не избавится от депрессии, то дело может закончиться плохо. Анна впервые за долгое время встала на весы и чуть повторно не рухнула в обморок – стрелки бесстрастно показывали: за полгода, что не было Сережи, она набрала десять лишних килограммов. В это невозможно было поверить, но факты – упрямая вещь.
Оправившись от шока, она рассудила, что и этот вес, и эта жизнь ее устраивают. Но не тут-то было. Не особо докучавшие ей в период замужества старые друзья стали позванивать, заезжать, приглашать на семейные праздники. Анна иногда принимала приглашения, но в душе оставалась равнодушной ко всему, что происходило вокруг. Однажды, сидя на веранде чьей-то дачи, опустошая вазочку с вареньем из черной смородины, она услышала слово «волонтеры».
В ее мозгу это понятие ассоциировалось с чем-то военным – что-то типа народного ополчения – и еще с исторической фамилией Гарибальди.
Как оказалось, речь шла о поездке в Индию, в забытое цивилизацией поселение, где два года назад открылась школа, но до сих пор не было ни одного школьника. Требовались учителя-волонтеры.
Анна проснулась словно от внезапного толчка. Сердце сильно колотилось в груди. За окнами царила темнота, часы показывали половину четвертого. Спала ли она или все это время находилась в вязкой паутине своих воспоминаний? События ее прошлой жизни внезапно вырвались из-под того спуда, под которым Анна держала их последнее время. Постепенно ее пульс успокоился. Чувство нереальности и легкое головокружение исчезли. Скоро наступит новый день, принесет новые заботы. Она босиком пробежалась по полу, бросила горсть чайных листьев в чашку, залила кипятком из термоса. Ожидая, когда чай заварится, она смотрела в свое крошечное оконце на синий бархат чужого неба. На чем остановились ее воспоминания о прошлом? Да, верно, на истории с волонтерами. После рассказа о школе в Индии, о том, что ни один ребенок из заброшенной индийской деревушки не может ходить в школу, потому что до сих пор нет ни одного учителя, Анна долго думала. В конце концов в Дели полетели три женщины – Анна и две подруги. Изначально группа собиралась в большем составе, но потом посыпались извинения, оправдания, и в результате в душном аэропорту города Дели стояли три совершенно растерянные женщины. Ту поездку Анна не забудет, до сих пор слезы наворачиваются на глаза. Вот и сейчас закипели слезинки в уголках глаз. Она отпила глоток чая и посмотрела на свое отражение в оконном стекле. А с весом, тем самым, который она так быстро набрала, расстаться было несложно. Индия, треволнения, скудный рацион – килограммы таяли на глазах. И опять ведь ее выручил шоколад «Конфаэль». Она щедро делилась им с детьми – некоторые вообще впервые узнали вкус шоколада, и себе отламывала по маленькому кусочку, когда становилось совсем невмоготу.
Вернувшись, Анна вспомнила балетный экзерсис, затверженный еще с детства и заброшенный в годы замужества. Она пригласила частного преподавателя хореографии, чтобы вспомнить все, и теперь, как и раньше, каждое утро начинала с упражнений у станка. Где бы она ни находилась, во что бы то ни стало.
Если бы все проблемы так легко таяли, как лишний вес… Она вздохнула и снова забралась в постель. Китай… Просто не верится, что она здесь. Хотя почему бы и нет? После первой поездки в Индию она побывала там еще два раза, потом вместе с друзьями-единомышленниками объездила Россию, забираясь в дальние уголки, где в помощи нуждались дома ветеранов, детские дома, позабытые государством еще в прошлом веке.
Какой, однако, интересный человек, этот Чарли! – внезапно ее мысли приняли совсем иное направление – внешне он так похож на евразийца, но он китаец, китаец из Гонконга, урожденный шаньдунец. Кто-то сказал, что мужчины-китайцы после тридцати пяти лет похожи на плюшевых панд. Но это не про Чарли, точно. Крепкий, поджарый, наблюдательный, с мгновенной реакцией – в нем чувствовалось столько внутренней силы и спокойствия, что все время хотелось быть рядом. Это немного пугало. С тех пор как Анна осталась одна, она была совершенно равнодушна к мужчинам. В памяти всплыли некоторые эпизоды, покачались словно мыльные пузыри и лопнули. Она снова стала думать о Чарли. Он женат, богат, доволен своей жизнью. У него счастливый джосс. Через три месяца они разъедутся по домам, а дальше каждый отправится по своей колее. Она взглянула на часы – за размышлениями и охами да вздохами прошли почти три часа. В семь надо быть на завтраке, в половине восьмого начинаются занятия. «Ты лучше об уроках подумай, – укорила она себя, – возьми себя в руки. Тебя дети ждут».
Так и полетели дни. На уроках Анна рисовала простой иероглиф, рядом слово на английском, потом на русском. И дети заучивали вслух:
тунджи – comrade – товарищ
пэнъю – friend – друг,
Чжун-го – China – Китай
и так далее.
Два класса, в которых преподавала Анна, буквально влюбились в свою учительницу, не расходились после уроков, окружали ее плотным кружком, что-то спрашивали. Конечно, возникали недоразумения с пониманием, нередко Анна сама смеялась над своими промахами и ошибками. Она полюбила своих пытливых, порой непослушных черноголовых учеников, и они платили ей тем же.
С Чарли она сталкивалась в школьных коридорах, в столовой, в гостинице. Они подолгу стояли или бродили по городу, разговаривая, иногда даже спорили. Всегда находилась тема, которую просто необходимо было обсудить. Правда, со свободным временем становилось совсем сложно. Доктор Пелетье получал все больше запросов о помощи, и Анна решила вести по вечерам уроки хореографии для девочек. Как ни странно, ее инициатива была встречена педагогическим коллективом школы в штыки. Доброжелательные и приветливые педагоги вдруг категорически выступили против уроков танца.
«У нас уже есть кружок народного танца, – таков был главный аргумент, – не нужно нам чужих традиций». Понадобилось вмешательство секретаря парткома школы, чтобы решить вопрос. И по вечерам Анна, вспоминая свое обучение в хореографической школе, преподавала азы классического танца всем желающим.
– Почему они так на меня ополчились? – поинтересовалась Анна у Чарли. – Я же предлагаю занять детей, чтобы по улицам не бегали, а учились чему-то полезному.
– Ты заняла столько места в сердцах детей, – как всегда мудро рассудил Чарли, – что в твоих китайских коллегах заговорила ревность.
