Желтых жилетов у него не было, зато было ведро с теплой водой. И две руки.
Он принес ведро с водой и две сухих тряпки, вытащил одного из поросят за заднюю ножку. Крепко перехватил его под мышками и окунул в воду. Поросенок брыкался, как одержимый, и вопил, будто его проткнули раскаленным прутом. В свинарнике вдруг стало совершенно тихо, все внимательно прислушивались.
— Расслабься, я тебя не убиваю. Я ведь живу за твой счет, глупышка!
Через несколько секунд протесты затихли, и на рыльце появилось блаженное выражение. Еще через несколько секунд поросенок, опущенный в теплую воду, спал в его руках.
Ноги затекли. Сколько, интересно, тот поросенок в желтом жилете находился в воде? Он не помнил, возможно, об этом даже не упоминали.
Надо было сесть на сноп соломы. Теперь уже поздно. Он стоял, пока не заломило спину, а поросенок вроде прогрелся. Тогда он вынул его из воды, обернул сухой тряпкой и немного потер.
Малыш даже не проснулся, он положил его к остальным посреди кучки, отодвинув сопротивляющихся поросят в сторону. Потом отправился в мойку, добавил в ведро еще горячей воды и повторил процедуру со вторым поросенком, а потом и его положил посреди кучки собратьев под лампой, рядом с первым. Придется более удачливым братьям и сестрам принять тот факт, что не они здесь решают.
Он подмел солому в проходе, вылил горячую воду из ведра на пол, прошелся еще раз шваброй и, опершись на нее, встал в задумчивости. Надо бы помыть весь свинарник, не только пол, но и стены, потолок. Если придет инспектор санэпидемстанции, скорее всего, придется платить штраф. Но в такой мороз об этом лучше не думать. Тем не менее, мысль о внезапном появлении инспектора поселила в нем страх. Не выполнив все требования, он рисковал снижением закупочной цены. Поэтому он принес еще несколько ведер, плеснул воды там и здесь и как можно тщательнее смел коричневую жижу. Потом хорошенько прополоскал швабру, прошелся по потолку, срывая паутину, провел шваброй по лампам, и сразу же стало лучше. В мойке он протер скамейки тряпками, которыми вытирал поросят, посмотрел на плитку. Когда-то она была белой, а теперь стала совсем грязной. Он открыл шкаф и порылся в дальнем углу полки. Как он и думал, там обнаружилась древняя банка моющего средства. Картонный цилиндр сморщился от влаги, и порошок отказывался высыпаться сквозь дырочки. Он срезал верхушку и посмотрел на слипшиеся лепешки порошка, после чего запустил туда отвертку. Вооруженный тряпкой, порошком и теплой водой он накинулся на плитку и почувствовал, как ему хорошо, он справляется с ситуацией, все под контролем. Бутылка с порошком напомнила о минувшем времени, теперь таких уже не продавали. То, чем пользовались сейчас, называлось по-другому, и это был не порошок, а гель. Мать же всегда пользовалась стальной мочалкой и обмылками, и все было чисто.
Вернув порошок на место, он стоял и разглядывал нижнюю полку шкафчика. Там было акевита на донышке бутылки, примерно столько же датской горькой настойки в высокой темной бутылке и несколько бутылок пива, остатки с Рождества, которые он принес сюда, чтобы допивать в одиночестве. К тому же, старик все равно не переносил алкоголя.
Он достал одну бутылку с пивом. Как он и боялся, она вот-вот собиралась замерзнуть, за коричневым стеклом уже начали образовываться кусочки льда. Тогда он взял все бутылки и занес их в свинарник, положив в проходе у ящика для новорожденных.
Уходя из мойки, он оставил воду течь тоненькой струйкой, чтобы не замерзли трубы. Теперь он созрел для сытного завтрака и прогноза погоды, а потом можно сесть на трактор и отправиться в магазин.
На следующий день приехала домработница. Температура поднялась до минус десяти. Едва зайдя на кухню, она объявила:
— Я здесь последний день.
— Но…
— Нет-нет, у вас будет домработница, только мы тут поменялись маршрутами, так что у вас будет другая.
Он уже привык к ней. Она не рыскала по дому, делала свое дело и уезжала. Во время уборки она затыкала уши наушниками с музыкой и подпевала. Отец был этим очень недоволен, он хотел общаться. Не понимал, что молодой девушке вроде нее совершенно неинтересно слушать болтовню старого хрыча о погоде и войне, и о том, как жили раньше, и как ужасно, что решили отдать плодородную землю под поле для гольфа.
— Тогда мы лучше откажемся от домработницы, — сказал Тур.
— Что за чушь?! Вам же нужна уборка. Сегодня я загружу машину рабочей одеждой, так что принесите, что вам там надо постирать. И, кстати, это называется помощница по дому, домработница — слово устаревшее. Да и помощницей по дому вообще-то это тоже не называется, теперь есть слово «уборочное звено». Но это так глупо звучит, что даже я его не употребляю, хотя фактически этим уборочным звеном и являюсь.
— В любом случае, мы лучше откажемся, как бы оно ни называлось…
Но тут он вспомнил, что уборку оплачивал Маргидо, который тут же обнаружит, что от нее отказались. Он выругался про себя. Бесполезно. И все — ради Турюнн…
— И кто же это будет? — спросил он.
— Понятия не имею. Увидите, когда она приедет. Так вы принесете мне рабочую одежду? И носки, и все прочее пока я вытряхиваю этот жуткий пластиковый коврик.
Он обнаружил их, заглянув на секунду к свиньям с комбинезоном в руках. Три жирных крысы в самом конце прохода пожирали сухой корм, который он обронил утром.
— Мать вашу!
Крысы проскочили вдоль стен в кормовую, он прыжками помчался за ними. Но в кормовой во всех стенах были трещины, готовые ходы и в амбар, и в старый уличный туалет, и на силосную башню.
— Крысы! Я не потерплю крыс у моих свинок! — крикнул он и ударил кулаком об стену. Даже представить себе страшно, что на это скажет инспектор санэпидемнадзора… Мыши, и те в крестьянском хозяйстве не допускаются, а уж крысы! Он забежал к домработнице, отдал ей комбинезон, снова выскочил из дома и, не успев опомниться, уже заводил трактор. В местном магазине покупать ловушки и яд опасно, слухи могут поползти очень быстро. Придется ехать в город. Там можно припарковаться прямо перед входом в магазин. Тяжелым шагом вернулся он в дом и пошел прямо в ванную, чтобы привести себя немного в порядок. Лишь бы «Вольво» завелась в этот проклятый мороз!
— Я съезжу в город, ты, наверно, уже закончишь, когда я вернусь. Так что спасибо тебе за помощь, — сказал он уже внизу, надевая парку. Она мыла пол и не реагировала. Пришлось толкнуть ее в плечо пальцем, чтобы она вытащила наушник. Он был крошечный и повис на черном проводе. Удивительно, как такая мелочь могла издавать звуки.
— Вы что-то сказали? — переспросила она.
— Я еду в город, ты, наверно, закончишь, когда я вернусь. Так что спасибо!
— Да не за что. Это — моя работа. Ну, удачи!
Он кивнул и вышел. Отец в гостиной, вероятно, слышал, что он сказал, так что смысла повторять все в третий раз не было.
Фьорд был ледяным и зеркально гладким, даже ряби не было, на другом берегу сквозь голубую морозную дымку проглядывала деревенька. В соседний фьорд заходил метеор, белый, длинный с пунктиром иллюминаторов. По-зимнему белесое солнце с каждым днем поднималось все выше, но еще почти не грело. Он подумал, каково сейчас куликам, наверно, они промерзли до смерти. Тур представил себе их длинные красные ноги в ледяной воде при минус двенадцати градусах. Двигатель работал неровно, еще не прогрелся, и ему долго приходилось соскабливать наледь изнутри лобового стекла.
Новая домработница. И крысы в свинарнике.
Не далее как вчера он снова почувствовал радость оттого, что справляется с работой, что все опять идет как по маслу. Вот дурак-то! Как можно судить о не прожитом еще дне? Вся суть как раз в том, что не все так просто.
Эрленд стоял перед стеклянным шкафчиком и рассматривал свои хрустальные фигурки от Сваровски. Сто три миниатюры из ограненного хрусталя, крошечные шедевры, освещенные точечным светом и выставленные на зеркалах и стекле. Фигурки животных и цветы, бокалы шампанского высотой в несколько сантиметров, насекомые с малюсенькими серебряными рожками, идеальные копии настоящих вещей, точные до малейшей детали, даже мобильный телефон из хрусталя и золота длиной всего четыре сантиметра, на котором с помощью лупы можно разглядеть цифры и эмблему Сваровски — лебедя — на дисплее.
Шкафчик был символом его великой страсти коллекционера. На полке посередине стояла шахматная доска из прозрачного хрусталя и гагата. Он использовал шахматную задачу из газеты, редактором которой был Крюмме, разместив фигуры на доске так, что черным грозил мат в два хода. Крюмме, разумеется, моментально решил задачу, способности этого человека не знали границ. Но когда Крюмме в первый день нового года предложил сыграть в хрустальные шахматы, Эрленд решительно ему отказал. Играть можно на старой деревянной доске деревянными фигурами. На хрустальной доске могут появиться царапины, а какая-нибудь фигура, упаси Бог, упадет на пол, к тому же, он, как всегда, проиграет. Но за этой шахматной доской, которая вся светилась и переливалась, он всегда будет победителем, потому что она принадлежит ему одному.
