– Ну что я сделаю, сейчас такими все стали, все за деньги, обнаглели, совесть потеряли. А Мараби сейчас не со мной, кооператив Албаста возглавляет, что-то они там выдумывают… Во-во, смотри, сейчас меня покажут.
На экране появилась физиономия Докуева Домбы-Хаджи. Он говорил недолго, вкрадчиво, повелительно. Раз десять назвал фамилию Ясуева, потом читал выдержки из Корана на арабском языке, подтверждающие правильность выбранного пути на суверенитет и роль лидера в этом поистине мирового масштаба событии.
Докуев отмечал исключительность вайнахов в данный исторический момент для развития мировой цивилизации вообще, и для исламского мира, в частности.
– Раньше только мне мозги пудрил, а теперь всем, – съязвила Алпату.
– Ой, тоже мне умная! – ублаженный своей речью расплылся довольный Домба-Хаджи. – Ты лучше слушай, как я говорю!
– Говоришь красиво, а вот что дает нам эта декларация?
– Все! Свободу!
– Свободу воровать?
– Замолчи!
– Так на что еще ты и Ясуев годны?
– Замолчи, я тебе сказал! Вот вышвырну тебя из дому, будешь в своем Ники-Хита в нищете помирать.
– Я не из нищих, в отличие от некоторых, и, может, голодной буду, но нищей – никогда.
– Замолчи, дрянь! – Домба-Хаджи вскочил, для острастки замахнулся, однако бить жену он давно не бил, раньше сам ее боялся, а теперь, хоть и вредная, но преданная, душа. – Великое дело сделали, а ты, дура, ничего не понимаешь! Да мы… – на полуслове телефонный звонок оборвал заготовленную в телепередаче тираду. – Да-да. Албаст – ты? Что так плохо слышно? Из Ники-Хита, по рации? Ты на самбиевском участке? Ой извини, извини! Конечно, твоем… Да, точнее на нашем родовом… А бук как? Стоит?
– Хе, – усмехнулась Алпату. – «Наш, родовой!»
– Да, Албаст, – продолжает Докуев-старший разговор с любимым сыном, взмахами указательного пальца успокаивая жену, – да-да, все сделаю, завтра заеду… А Мараби только уехал…
Домба-Хаджи с умиленной улыбкой положил трубку.
– Хоть с одним сыном нам повезло, – то ли жене, то ли самому себе сказал он. – Достойным вырос человеком.
– Человек-то он достойный; вот только достоинство из семьи должно исходить, да и этот «родовой» надел как бы нам боком не вышел?
– Что ты запричитала, дура. Там мои отцы жили, спроси у людей, у мулл.
– Правильно, жили, в землянках, холуями были. А эти так называемые муллы – твоего фасона.
– Замолчи, гадина! – не на шутку разозлился Домба-Хаджи.
– Ты на меня не кричи и не отмахивайся от правды. Лучше подумай, как от Самбиевых отмахиваться будешь. Не оставят они ваши проделки, не говоря уже о наделе.
– Больше Самбиевы сюда не вернутся, можешь в этом не сомневаться.
– А ты забыл, что у покойного Денсухара три внука растут, против твоего одного. Ты об этом подумал? Дальше своего чревоугодливого носа ничего не видишь!
– Да замолчишь ты или нет? – завизжал Домба-Хаджи, однако в голосе нет той злобы; напоминание о Денсухаре задело какие-то струны, напрягло их, натянуло до предела. – Принеси мне успокоительную настойку, – уже на просящий изменился его тон, а про себя он читает свое заклинание: «Я спокоен. Я абсолютно спокоен. Я счастлив. Я богат».
От внушений и настойки Докуев немного успокоился. Умом он понимает, что в корне жена права, и действия его сыновей в принципе восторга и у него не вызывают, однако ныне противиться им он не в силах, к тому же от них он понемногу приумножает свой капитал.
– Слушай, жена, подай-ка мою папку… На, вот тебе Албаст передал твою долю, – на стол упала нераспечатанная банковская пачка кредиток.
– Это за что? – удивилась Алпату, с жадностью хватая пачку, любовно осматривая, ощущая милый хруст новеньких банкнот.
– Как «за что»? Ты ведь у нас крупный предприниматель! – говоря это, Домба-Хаджи достал несколько документов из папки, положил на стол. – На-ка, подпиши вот здесь, здесь и здесь.
Не раздумывая, полуграмотная Алпату везде поставила свои подписи.
– Ты хоть объясни, что я делаю, а то вдруг что, как я объясняться буду, – явственно ощущая тепло от пачки денег в кармане халата, от этой неожиданной благодати возбуждаясь, добрея, податливым тоном затеребила она.
– Ну что тут объяснять? – вальяжно раскинулся в кресле муж. – Ты, как сама знаешь, председатель кооператива, директор малого предприятия, а теперь и президент ассоциации крестьянских и фермерских хозяйств горных районов республики. Так вот, из бюджета выделяются деньги на развитие малого бизнеса и предпринимательства, и твои предприятия получают льготные кредиты… Это все присказка! Ну Албаст, просто гений! Весной в горах были оползни, для ликвидации последствий выделена огромная сумма, и ее распределять будет «твоя» ассоциация. Поняла? Во масштаб! Вот это возможности! Просто ничего не делая, ничем не рискуя, – миллионы из бюджета в карман! В мое время это и не снилось!
– Так значит люди пострадали, без жилищ остались, а деньги от моего имени будут разворовываться? – очнулась Алпату.
– Какое тебе дело до этого люда? Они добра все равно не понимают, да и на всех денег нет. Одному дашь – другой обидится.
– Ведь это грех! На чужом горе благодать строим?
– Ныне это называется предпринимательство.
– Не нужно мне это, – на стол полетела пачка денег, – можно жить бедно, но не грязно… Скажи Албасту, чтобы прекратил эту подлость, а то я сама властям пожалуюсь.
– Каким властям? – усмехнулся Домба-Хаджи. – Ведь он ныне сам власть! К тому же – суверенная!
– Ах вот для чего суверенитет нам нужен! – как в былые годы подбоченилась Алпату.
Зная, что данная поза – предвестник бури, муж засобирался в ванную, готовясь ко сну.
– Ты, старый черт! – вдогонку крикнула Алпату. – Ты хоть огороди сыновей от неверного пути, подскажи им! Ведь это к добру не приведет.
– Как не приведет! А это что? – и он поманил ей, как конфеткой, брошенной ею же пачкой. – Что, хочешь верну? Еще не жалеешь? Ничего, к утру передумаешь, и учти, только половину получишь за свои происки… Больше меня не тревожь, сегодня великий день! Я, как гражданин суверенной республики, свободен! Я впервые в жизни ощутил эту независимость, это счастье! Впредь я независим, я свободен, больше я не подневольный, я блаженен!
– Хм, дурень! Размечтался, – проворчала вслед Алпату, но муж из виду исчез, и ее дальнейшие рассуждения были в пустоту: – Декларациями свободу не получают. Для свободы дух нужен, честность нужна, порядок и справедливость.
* * *
В час, когда возбужденный суверенитетом Домба-Хаджи усиленным внушением нагонял на себя сонливую истому, его старший сын устраивал первый прием на «родовом» наделе в Ники-Хита.
На огороженном участке ударными темпами возвели легкие летние постройки, со всеми причиндалами светского пикника. Прямо под буком веранда из резного дерева, здесь же мангал, оборудованная терраса, окаймленная вечнозелеными кустарниками и разноликими цветами; от террасы – аллея, прямо к реке, вдоль нее – скамейки, фонари – словом, все как в красивых фильмах или в городских парках советского застоя. Только запах невысохшей краски и не застывшего цемента чуть-чуть подвел хозяина, а так он вроде доволен, однако важнее реакция сверхжеланного гостя, признанного лидера нации.
Как и положено, Ясуев прибыл позже основной группы, с небольшой охраной. Его ожидает тоже немногочисленная когорта – в основном члены элитарного клуба – ныне члены Правительства, руководители высшего ранга, единомышленники, верные соратники, преданные сподвижники. Это многократно доказано клятвами, если не на Коране, то на хлебе точно, в сопровождении мощных ударов толстых кулаков об такую же грудь во время нередких застолий, в хмельной искренности, и дело уже до того дошло, что Ясуеву поднадоела однообразная лесть, и он просит от голословности переходить к фактам, к делам, к осязаемой верности, преданности навек.
– На сколько веков он запасается? – думают подчиненные, но все равно улыбаются, боятся вслух, даже близкому «одноклубнику» что плохое о Ясуеве сказать.
Вначале, как студент на экзамене, Албаст Докуев демонстрирует достоинства «родового» надела.
– Понимаете, с приходом Советской власти эти голопузые босяки завладели нашей кровной собственностью, однако теперь все, слава Богу, становится на места…
– Ты что, хочешь сказать, что и Советская власть уходит?
– Нет, нет вы не так поняли…
– Что?
– Ой, простите, я не так выразился… Простите, пожалуйста! – задрожал голос хозяина.
– Надо следить за языком, – строго поучает лидер, глубоко вдыхая кристальную свежесть горного воздуха. – Какой воздух! А тишина! Просто блаженство!… Так ты утверждаешь, что этому буку-великану более трехсот лет?
– Ага, – еле выдыхает Албаст; он уже боится лишнее слово сказать.
– Могуч! Могуч! – любуется Ясуев черным силуэтом купола кроны на фоне угасающего в поздних сумерках летнего неба. – Здесь надо хороший особняк возвести, с баней, с бассейном, с другими удобствами.
