– Я так думаю, что со своего магазинчика он имел какую-никакую прибыль. Интересно, что он делал с этими деньгами? – поинтересовался толстяк.
– Да с какими деньгами, ваше превосходительство? Миранда ведь игрок был. Порой так заигрывался в карты, что просаживал все, оставлял только самый необходимый минимум, чтобы пополнить запасы товара. Тут всегда так, ваше превосходительство. Сельва – она такая. Хочешь не хочешь, она проникает в тебя и подчиняет тебя своим законам. Если у человека нет определенной цели, он так и будет ходить по кругу, раз за разом возвращаясь на одно и то же место.
Выслушав товарища, остальные охотники согласились с ним с чувством какой-то извращенной гордости. В этот момент входная дверь открылась, и прямо с порога Антонио Хосе Боливар Проаньо ошарашил всех неожиданными словами:
– Ребята, там еще один труп.
Все бросились к выходу и вскоре, поливаемые дождем, уже стояли над обнаруженным стариком покойником. Тот лежал на спине со спущенными штанами. Его плечи были исполосованы ягуарьими когтями, а на шее зияла уже до ужаса знакомая охотникам рана. Рядом с трупом торчало воткнутое в землю мачете, которым несчастный так и не успел воспользоваться.
– Я, кажется, понимаю, что здесь произошло, – негромко сказал старик.
Охотники обступили труп, готовые выслушать версию Антонио Хосе Боливара. Судя по пыхтению алькальда, тот судорожно пытался оценить обстановку, чтобы догадаться о том, что старику казалось очевидным.
– Этого человека зовут – точнее, звали – Пласенсио Пуньян. Он и у Миранды-то бывал нечасто, а в поселке совсем не показывался. Похоже, они с Мирандой решили вместе пообедать. Видели там, на сковородке обгоревшие хвосты игуан? Это Пласенсио принес их. Эти твари тут у нас не водятся. Он, наверное, подстрелил их где-то в нескольких днях пути отсюда, ближе к предгорьям. Вы-то, наверное, его не знали. Он был камнеискателем. То есть, понимаете, не золото искал, как большая часть этих сумасшедших, что приезжают в наши края, а драгоценные камни. Говорил, что где-то там, в скрытых сельвой скальных грядах, можно найти изумруды. Помню, он не раз рассказывал про Колумбию и про зеленые камни размером чуть ли не с кулак, которые там добывают. Жалко, что все так получилось. Судя по всему, в какой-то момент он захотел облегчиться и, выйдя из хижины, отошел сюда, в ближайшие кусты. Тут-то тигрица и напала на него – на корточках, без штанов и без мачете – абсолютно беспомощного. Она набросилась вот с этой стороны, спереди. Вонзила бедняге когти в плечи и впилась зубами в глотку, видите – до самых позвонков. Миранда, должно быть, услышал крики Пласенсио, выскочил из дома и увидел самое страшное. Потом он бросился прямиком к лошади, чтобы как можно быстрее покинуть это место. О том, чтобы заскочить хоть на секунду в дом – захватить ружье и выключить керосинку, – он даже подумать не успел. Впрочем, далеко уйти ему тоже не удалось, как мы все уже видели.
Один из охотников приподнял и повернул труп на бок. К спине прилипли остатки экскрементов.
– Ну ладно, – сказал охотник. – Хорошо еще, что парень перед смертью успел сделать то, ради чего выходил из дому.
Труп перевернули и оставили лежать ничком, чтобы безучастный ко всему дождь смыл с покойного следы последнего дела, задуманного и исполненного им при жизни.
Оставшуюся часть дня они занимались мертвецами.
Обоих покойников завернули вместе в гамак Миранды, положив лицом друг к другу, чтобы им не так страшно было входить в мир вечности. Как-никак всегда веселее, если с тобой рядом старый знакомый. Затем из старых простыней и одеял был сшит саван, к углам которого привязали четыре тяжелых камня.
Получившийся сверток охотники дотащили до ближайшей глубокой заводи, подняли на руки, посильнее раскачали и по команде алькальда бросили в воду подальше от берега. Мешок с громким всплеском пробил дыру в покрывавшей заводь ряске, увлекая за собой множество растений и пугая многочисленных жаб, дремавших по соседству.
Когда охотники вернулись к дому Миранды, над сельвой уже стали сгущаться сумерки. Алькальд поспешил распределить очередность дежурства.
По его решению, двое охотников должны были бодрствовать, прислушиваясь к тому, что происходит снаружи, через четыре часа их должны были сменить двое других. Сам же алькальд на правах командира решил выспаться до утра.
Они поужинали рисом с жареными бананами. Поев, Антонио Хосе Боливар промыл и почистил свою челюсть. Он уже было завернул ее в носовой платок, как вдруг задумался и, к удивлению спутников, поменял решение: вставные зубы снова заняли свое место во рту старика.
Сказав, что он собирается дежурить в первую смену, Антонио Хосе Боливар дал понять, что намерен оставить в своем распоряжении карбидную лампу.
Его напарник по дежурству с удивлением наблюдал за тем, как старик водил лупой над рядами непонятных значков, выстроившихся на страницах книги – редкой диковины в этих местах.
– Слушай, старик, так, оказывается, люди не врут – ты и вправду читать умеешь?
– Ну да, худо-бедно умею.
– А что сейчас читаешь?
– Роман. Только ты лучше молчи. Когда ты начинаешь говорить, огонек в лампе дергается, и мне становится трудно следить за буквами. Они словно прыгать начинают.
Напарник отодвинулся к дальнему концу стола и продолжил наблюдать за стариком издали. Тем не менее увлеченность, с которой Антонио Хосе Боливар водил лупой по странице, настолько поразила деревенского охотника, что он не мог удержаться от вопросов.
– Ну и про что там, в твоей книге?
– Про любовь.
Услышав такой ответ, напарник подсел поближе.
– Да ты что? Про любовь, говоришь? Это про таких жарких женщин с большой грудью, таких фигуристых?…
Старик резко захлопнул книгу, отчего язычок пламени в лампе затрепетал так сильно, что чуть не погас.
– Нет. Я же сказал тебе, что эта книга про другую любовь, про настоящую. Про такую любовь, от которой страдают, от которой бывает больно.
Охотник был явно разочарован. Он пожал плечами и сел в дальний угол комнаты. Хлебнув водки, он закурил и стал от нечего делать точить мачете, доводя до совершенства лишь слегка затупившийся за время перехода по сельве клинок. Делал он это не столько по необходимости, сколько по привычке, исполняя своего рода ритуал с поплевыванием на точильный камень, рассматриванием лезвия на свет и его проверкой ногтем.
Антонио Хосе Боливар Проаньо продолжал заниматься своим делом. От чтения его не могли отвлечь ни ритмичное чирканье точильного камня, ни шум дождя, барабанившего по крыше. Старик водил лупой по странице и шевелил губами, повторяя чуть слышно прочитанные слова, отчего становился похож на молящегося в церкви усердного прихожанина.
Так, почти в полной тишине, они провели некоторое время. Затем охотник, раздираемый любопытством и не знающий, чем еще заняться, не вылезая из своего угла, попросил:
– Слушай, старик, ты бы читал чуть-чуть громче.
– Ты что, серьезно? Тебе интересно?
– А то нет. Я как-то раз был в Лохе и сходил в кино. Там показывали мексиканский фильм – тоже про любовь. Кому другому я, может быть, и не сказал бы, но тебя-то чего стесняться: я плакал, как девчонка.
– Ну ладно… Только боюсь, что тогда придется читать тебе все с самого начала, чтобы ты сразу понял, кто в книге хороший, а кто плохой.
Антонио Хосе Боливар Проаньо вернулся к первой странице. Он читал ее уже столько раз, что помнил текст наизусть.
«Поль сладострастно целовал ее, в то время как гондольер, соучастник любовных приключений своего приятеля, делал вид, что глядит куда-то в другую сторону. Гондола, на мягких подушках которой обосновалась целующаяся пара, неспешно скользила по безмятежной глади венецианских каналов…»
– Эй, старик, не так быстро, – послышался в комнате еще один голос.
Антонио Хосе Боливар оторвал глаза от книги. Все трое охотников стояли вокруг стола и слушали. Лишь алькальд продолжал мирно похрапывать, устроившись на мешках в дальнем углу.
– Тут есть такие слова, которых я и не слыхал никогда, – признался первый.
– Ты-то сам все понимаешь? – спросил другой охотник.
Антонио Хосе Боливар Проаньо был вынужден пуститься в пространные объяснения, по-своему трактуя встречавшиеся в тексте незнакомые слова, над пониманием смысла которых он бился столько времени.
То, что касалось гондол, гондольеров и, самое главное, сладострастных поцелуев, стало более или менее ясно после двух часов обмена мнениями, сдобренного немалым количеством похабных анекдотов и всплывавших в памяти охотников историй из жизни. Тем не менее таинство существования города, в котором, чтобы передвигаться по улицам, жителям не обойтись без каноэ, так и осталось для слушателей непостижимым.
– Черт его знает, может быть, у них там в Венеции дождь никогда не прекращается?
