«А почему бы и нет?» – подумала Марина Леонидовна и дерзко разделась.
– Компрессионное бельё тоже снимайте, через месяц после операции уже можно, – распорядился психолог.
Марина Леонидовна осторожно сняла компрессионный бюстгалтер и впервые за месяц вздохнула полной грудью.
Депрессия сделала маленький шаг назад, потому что появилась возможность дышать…
Психолог обошёл вокруг Марины Леонидовны, словно вокруг новогодней ёлки.
– Красиво, – диагностировал он. – Очень красиво. Соблазнительно. Не понимаю вашего мужа и молодых драматургов.
– Я тоже не понимаю, – кивнула Марина Леонидовна и повернулась вокруг оси, красуясь новыми формами.
– Ложитесь, – приказал психолог, кивнув на кушетку, и куда-то ушёл.
«А почему бы и нет? – подумала Марина Леонидовна, ложась на кушетку. – Всё деньги не на ветер за операцию…»
Она вздохнула, прислушиваясь к чёрной депрессивной дыре внутри, но ничего сверхъестественного не ощутила, кроме равнодушия перед незапланированным сексом. Всё-таки, она рассчитывала на долгий, подробный, душеполезный и оптимистический разговор, но… уж как получилось.
Секс так секс.
Может, она почувствует себя молодой, яркой, задорной и нужной?! Может, полюбит мужа, драматургов и Валентину Семеновну?! Может, забудет про несколько тысяч долларов, потраченных на эту чёртову операцию?!
– Что вы тут разлеглись, будто я печень вам буду щупать? – с лёгким раздражением спросил психолог, заходя в комнату. Отчего-то он был не раздет. Отчего-то держал в руках цветные карандаши, мольберт и ватман.
– А вы не собираетесь меня щупать? – удивилась Марина Леонидовна.
– Нет, я собираюсь вас рисовать. Расслабьтесь и примите красивую позу.
Марина Леонидовна разрыдалась.
– Даже вы меня не хотите! Даже голую! Даже согласную! Даже с грудью!! Зачем я сюда пришла?! Зачем разделась?! За что заплатила?!
– Прекратите истерику! – заорал вдруг психолог. – Вы заплатили за то, чтобы выйти отсюда счастливой! За то, чтобы быть довольной собой и не жалеть о деньгах, потраченных на операцию!
– Почему вы не спрашиваете меня, отчего я решила увеличить грудь?! – всхлипнула Марина Леонидовна.
– Решили и решили. Это ваше право. Вы же не спрашиваете меня, почему я пытаюсь курить трубку, не умея курить её.
– А почему-у вы пытаетесь ку-урить тру-убку, не умея ку-урить её? – прорыдала Марина Леонидовна, чувствуя, что слёзы потоком льются на вожделенный пятый размер.
– Потому что с трубкой я чувствую себя увереннее. Импозантнее. Симпатичнее, наконец. Мужчина с сигаретой смахивает на импотента, а с трубкой на самца.
– Вот и я думала, что с пятым номером буду симпатичнее! Третий номер у каждой есть, а пятый… только у тех, у кого есть деньги! Скажите, почему вы хотите нарисовать меня? Я вас не возбуждаю?!
– Нет. То есть да! То есть… у меня есть жена, я её очень люблю и совсем не придерживаюсь мнения, что все мужики полигамны. Я моногамен, чёрт побери, как лебедь, как волк, как… Но я очень ценю женскую красоту, очень! Как Тициан, как Гоген, как Кустодиев, как…
– Вы тоже считаете, что я толстая?! – в панике схватилась за грудь Марина Леонидовна.
– Тьфу! – плюнул психолог. – Я вас сейчас нарисую, а вы посмотрите, толстая вы или нет. Каким карандашом вас нарисовать?
– Чёрным, – буркнула Марина Леонидовна, чувствуя, что её депрессия уверенно берёт суицидальное направление. – Чёрным!! – закричала она.
– Так… – Психолог закрепил на мольберте ватман и достал из пачки розовый карандаш. – Чёрным так чёрным, – кивнул он и быстрыми, отрывистыми движениями начал набрасывать на ватмане какие-то линии.
Марина Леонидовна замерла в эффектной позе. Слёзы всё ещё капали на её восхитительный пятый размер.
Она просидела так полчаса.
Психолог то хмурился, то светлел лицом, то длинно чертил бесконечную линию, то штриховал, то, отойдя на шаг, задумчиво осматривал своё творение, бросая быстрые взгляды на Марину Леонидовну.
– Готово! – наконец сказал он. – Хотите посмотреть?
Марина Леонидовна нехотя подошла к мольберту и взглянула на ватман.
Портрет был… гениальным.
В нём чувствовалась рука профессионала, талант, тонкая душа гения, умение видеть и чувствовать. В нём был объём, движение, трепет, дыхание и фантастические оттенки красок, несмотря на то, что он был розовый. Марина Леонидовна, изображённая на бумаге, лежала вполоборота, и её чудесная новая грудь, каждой складочкой, каждой линией дышала, трепетала, любила, хотела и обещала…
– Это я?! – удивлённо спросила Марина Леонидовна у психолога, чувствуя, как слёзы вновь закипают в груди, а депрессия из чёрной становится розовой.
– Вы гораздо лучше. Мои скромный возможности художника не дают перенести на бумагу и половины вашей красоты и прелести, – заверил её психолог и попытался заново раскурить трубку.
– Спасибо. – Марина Леонидовна быстро оделась. – Спасибо вам! Кажется, я больше не боюсь лопнуть! Кажется, я готова читать новые пьесы! Кажется, мне плевать, что думает о моих формах Валентина Семёновна!! Можно, я заберу портрет?
– Конечно. Я для вас его рисовал. Повесьте этот портрет в спальне, и я посмотрю, как муж не заинтересуется вашей новой грудью! – Психолог мучился с трубкой, которая никак не желала ни зажигаться, ни куриться.
– Для трубок есть специальные зажигалки, – улыбнулась Марина Леонидовна.
– Да?! – удивился психолог. – Не знал.
– Попросите вашу жену купить такую зажигалку в специализированном отделе универсама.
– Попрошу. Обязательно попрошу!
– А вообще, вас и сигарета нисколько не испортит!
Пока психолог отчаянно смущался от её комплимента, Марина Леонидовна скрутила портрет в рулон и бережно уложила в сумку.
Она уже уходила, когда решилась задать интересовавший её вопрос:
– Скажите, а почему вы взяли розовый карандаш?! Я же просила чёрный!
– Розовый? – искренне удивился психолог и вдруг сильно смутился. – Извините. Я безнадёжный дальтоник, поэтому стал психологом, а не художником, как мечтал.
Марина Леонидовна захохотала и ушла, удивляясь, как такая ерунда, как распирание в груди, заставила её обратиться к психологу.
А психолог-то хорош!
Как хорош, зараза, – глаза с прищуром, трубка, волосы назад, и жену, паршивец, любит. А рисует как! И после этого говорят, что все мужики – сволочи?
Все мужики – психологи.
Марина Леонидовна прилетела домой как на крыльях.
– Дорогая, ты?!! – уставился муж на её декольте.
– Я, – сообщила Марина Леонидовна мужу. – И у меня теперь пятый размер!
– Какой к чёрту размер, у тебя в глазах зов предков, – пробормотал муж и утащил Марину Леонидовну в спальню вместе с портретом, с компрессионным бельём и с чувством счастья, распиравшим её изнутри. Она словно лишилась невинности заново, и это было возвышенно, утончённо, это был чудесный подарок мужу. Муж одурел от любви и секса, и, конечно же, не заметил изысканности её чувств и мыслей.
«Надо бы и его на приём к трубке сводить, – весело подумала Марина Леонидовна. – Пусть подучится рисовать!»
Портрет она спрятала. Решила, что это будет её талисман. Тайный и безотказный.
Вдруг ей ещё раз захочется увеличить грудь?!
В театре все заметили, что Марина Леонидовна «безумно похорошела», а Валентина Семёновна отметила, что она «сбросила лет десять и килограмм пятнадцать».
Сразу у трёх молодых драматургов появился реальный шанс увидеть свои пьесы на подмостках знаменитого художественного театра…
– И как тебе всё удаётся? – спросила как-то Марину Леонидовну замотанная помощница режиссёра. – И грудь у тебя, и талия, и осанка, и улыбка, и оптимизм и обаяние! А глаза, глаза-то как светятся, все просто падают и не могут встать! Скажи, как такого добиться?
– Возьми розовый карандаш и нарисуй себя в розовом цвете, – улыбнулась Марина Леонидовна.
– Тогда уж лучше нацепить розовые очки! – засмеялась помощница.
– Нет, именно розовый карандаш. Но главное, чтобы портрет был гениальным!
Из цикла «Здравствуйте, вызывали?»
– Здравствуйте, доктора вызывали?
– Ох, вызывала, милый! Плохо мне, плохо…
– Что случилось?
– А что может случиться в восемьдесят два года?
– Много чего. Инсульт, инфаркт, пневмония, остеопороз, маразм, наконец. Извините…
– Проходите, проходите, шутник! Ой…
– Осторожнее, что ж вы падаете—то?
– Сами говорите – остеопороз, пневмония, инфаркт, инсульт, маразм, извините.
– Ложитесь. Вот так. Руку давайте, давление измерим. Что чувствуете?
– Господи, что я только не чувствую! Голова…
– Болит?
– Очень. В глазах…
– Мушки?
– Много-много отвратительных разноцветных мушек.
– Ещё и подташнивает, наверное?
– Да, словно беременную. И сердце…
– Давит?
– Слушайте, а откуда вы всё знаете?
