– Почему это непонятно?
– Потому что это ненормально.
– Да нет больше ничего «нормального», Хельга! Ты что, не въезжаешь? У тебя, у меня – теперь все навсегда ненормально! И потом, я же тебя не граблю. Я, скорее, прошу взаймы.
– Но почему у меня?
– Потому что ты виноват.
– Перед тобой? В чем?
– Ты мне наврал.
– Я тебе не…
Я топаю костылем, и мы оба вздрагиваем. Он упирается взглядом в резиновый наконечник, вдавленный в пол, и замолкает.
– Ты сказал, что мне повезло больше всех в отделении, помнишь?
Он бледнеет и как будто еле удерживает равновесие. Или это я еле удерживаю?..
– Но это было правдой, – говорит он. Я снова топаю костылем. Он быстро добавляет: – Это и сейчас правда! Я ни в чем не виноват.
Вообще-то он прав. Но дело в том, что я – тоже ни в чем не виновата.
– Ты сказал, что тебе можно верить.
Он кивает. Он много чего мне говорил. Ни во что не надо было верить. Ни во что.
– Мне просто нужен друг, – говорю я, смягчая тон. Это неправда, в отличие от следующей части сообщения. – И еще баксов триста, чтобы доехать до Сиднея. Там живет моя тетя Мэри. Она меня ждет.
Я как доеду – сразу все верну Прямым переводом, могу с процентами, если надо.
Он продолжает стоять, сложив руки на груди, и молчит. И смотрит на меня. Высматривает правду. Я стараюсь делать непроницаемое лицо. Главное – не отводить взгляд, иначе я пропала.
– Мия, я не о деньгах беспокоюсь.
Так, так, так, плакать рано, плакать можно потом, в автобусе, когда я буду ехать к чертовой матери отсюда, куда-нибудь далеко, где никто не будет спрашивать, что у меня с ногой, и откуда я приехала, и от чего бегу. Нужно свалить как можно дальше, пока сама не забуду, о чем мне хотелось плакать.
Я выдавливаю из себя улыбку и даже смешок.
– Обо мне точно не надо беспокоиться, Зак, – я специально называю его по имени. Сработало: он тут же расплывается в улыбке. Но мое сердце колотится с такой силой, что он, чего доброго, услышит. Блин, чувак не заслуживает этого дерьма. Но у меня нет выбора.
– Послушай, ты мне друг. Настоящий. Я тебе доверяю. И я обязательно верну деньги, честное слово. Мы договорились с тетей, что я приеду… она живет в месте, откуда виден Харбор-Бридж, там очень круто. И со мной все будет в порядке. Поверь.
Он смотрит на меня своими серо-голубыми глазами. И, кажется, заглядывает глубже, чем мне бы хотелось. Я не знаю, что он там видит.
Потом он расслабляется и кивает.
Черт. Ну трындец обоим.
– Квадроцикл… это номер шесть… в списке… запрещенных вещей!.. – он пытается перекричать шум двигателя, пока мы подскакиваем на каждой выбоине грунтовой дороги. Квадроцикл трясет и кренит то влево, то вправо. Зак за рулем, к его спине прижаты мои костыли, а я сижу, крепко вцепившись в поручни. – Доктора говорят… слишком большой риск… навернуться!..
– Значит, смотри не навернись! – кричу я в ответ.
Квадроцикл подбрасывает, и я стукаюсь подбородком об его плечо. Рот наполняет горьковатый вкус крови.
– Тогда не ерзай! – отвечает Зак.
– Я и не ерзаю!
Мы наконец выезжаем на автостраду, где Зак переключает скорость. Я придерживаю парик рукой и наклоняюсь вперед. Его волосы щекочут мне губы.
– Чего так медленно? – кричу я.
– Это предельная скорость!
Зак ведет квадроцикл по полосе между автострадой и обочиной, а мимо с ревом проносятся большие машины. По правую руку – деревья, деревья, сырный завод, пивоварня, грушевая ферма… я шла этой дорогой вчера вечером из хостела, но ничего этого не видела в темноте. Смотрела на гравий под ногами и переставляла костыли. Это заняло целую вечность. Я устала как собака.
Дальше мы проезжаем крикетное поле и школу, затем сворачиваем в сторону города. Зак избегает главной дороги и выбирает объездной путь. Наконец, мы паркуемся на пустынной стоянке за каким-то зданием.
Он переключает скорость и глушит двигатель.
– Ты как?
Я отпускаю поручни и потягиваюсь.
– Я жива.
– Мама меня убьет…
Я навострилась довольно быстро передвигаться на костылях с рюкзаком за плечами. Зак еле поспевает.
– Откуда в тебе такая прыть?
– Многократная «Спортсменка года» в младших классах, потом два года легкой атлетики.
К старшей школе я стала еще быстрее, была центральной нападающей на нетболе, но потом до меня дошло, что вставать рано утром по воскресеньям – отвратительно. Оказалось, что есть куда более интересные способы проводить выходные.
– А ты всегда такой тормоз? – спрашиваю я, хотя это наезд не по делу. Я видела его фотографии в Фейсбуке, а также ролики, которые выкладывали в группе его футбольной команды. Я знаю: он вообще-то очень быстрый.
Ну, или был быстрым. Постоянно спохватываюсь, что многое осталось правдой только в прошедшем времени.
– Да тебя моя бабушка обгонит!
– Ты же говорила, что она умерла?
– Вот именно!
Вывеска банка! Я прибавляю скорость. Костыли больно впиваются в подмышки, нога ноет, но цель близка, нельзя сейчас раскисать. Никаких дополнительных объяснений насчет денег, никаких долгих прощаний, просто сяду в автобус и все.
Но автоматические двери не раздвигаются передо мной. Я делаю шаг вправо, потом шаг влево, в надежде разбудить сенсорный датчик, но фиг.
– Блин, только не это!
Я достаю телефон, чтобы проверить время. 8:50, ну конечно! Банки еще тупо закрыты. На экране – сообщение от Шаи:
Не ожидала от тебя, подружка
И еще одно от мамы:
Где тебя черти носят?
Удалить. Удалить. Кидаю телефон обратно в рюкзак.
– А как ты добралась сюда без денег?
Я складываю ладони лодочкой и вглядываюсь через стекло. Ну же, где персонал?
– На междугороднем «грейхаунде», Перт-Аде-лаида.
– То есть, у тебя был билет?
Я достаю его из кармана и показываю Заку.
– Водитель останавливался на перекур на каждом долбаном углу. Я здесь вышла, чтобы взять колу в автомате, и увидела рекламу вашей фермы.
– Прямо в автомате с колой?
– Рядом, на стенде с буклетами… Потом пришел трансферный автобус, и я подумала: почему нет?
– Ты была на ферме? Я тебя не видел.
– Ты меня не заметил. Я думала, что сяду потом на другой автобус, но водители задрали придираться. Блин, где все? Я сейчас обдуюсь!
– Все сидят по домам. Сегодня воскресенье.
Черт, и правда. Вот гад, почему он сразу не сказал? Издевается надо мной?
– Я и сам затупил, – оправдывается он. – Не выспался что-то. Но здесь в квартале есть банкомат.
Отлично, но мне дико нужно в туалет. Зак как будто считывает и эту мысль:
– Туалеты там, – он кивает на бежевый домик. – Ты иди, я схожу за деньгами. Встретимся здесь через пять минут.
– А ты крутой чувак, – говорю я.
Он улыбается, и улыбка идет ему больше, чем я могла представить. Я поневоле любуюсь им. Надеюсь таким его и запомнить.
– Давай, иди.
– Ага. Подержишь рюкзак?
Я мчу к туалетам на всех парах. Пожалуй, и на костылях я бы побила пару школьных рекордов.
Я провожаю ее взглядом: скрип, цок, скрип, цок, скрип, цок. Светлый парик колышется в такт движениям. Левая нога присогнута под странным углом.
Нырнув за угол банка, опускаюсь на корточки и быстро обыскиваю ее рюкзак. А что мне остается? Внутри все наспех скомканное. Шмотки, бинты, таблетки. Кошелек с наличными, временное водительское удостоверение со старой фотографией: длинные волосы, вишневая помада, улыбка как с рекламы. Она из тех красавиц, ради которых пойдешь на все, лишь бы получить такую улыбку в награду. И я бы хотел, чтобы она мне так улыбалась. Но не такой же ценой.
Нахожу мобильник. На букву «М» нет никакой Мэри; на букву «Т» нет никакой тети. Ни одного исходящего звонка за десять дней. Сохранилось несколько старых сообщений – все от матери, которая спрашивает, куда она пропала. Ни одного ответа.
Ну уж нет. Я не стану еще одним болваном в длинной череде болванов, которых она привыкла очаровывать и использовать. Не знаю, что она затеяла, но денег она не получит.
Я слышу скрип, цок, оповещающий о ее возвращении, быстро застегиваю молнию на рюкзаке и выхожу ей навстречу. Мы останавливаемся в районе мясной лавки.
– Хорошо-то как! – смеется Мия. Даже сейчас, когда она в дешевом парике и на костылях, улыбка у нее совершенно сногсшибательная. Наверное, она привыкла получать от жизни все, чего захочет. Перед такой внешностью нереально устоять.
– Прости, у меня какая-то сложная связь между мочевым пузырем и мозгом, – объясняет она. – Если хочу в туалет, башка отключается.
– Осталось всего тридцать баксов, – говорю я, показывая ей карточку, как бы в доказательство. Улыбка моментально исчезает с ее лица, и мне это не нравится. Это неправильно, что я всерьез помышляю отдать ей свои сбережения в обмен на иллюзию, что улыбка адресована лично мне.
