— Да, да, я понимаю, — сказал Иван, — все это очень хорошо, но только дело в том… неясно, как сделать следующий шаг… ну, в общем, как заговорить, как познакомиться.
— Если ты не понимаешь, как одно тут соотносится с другим, то на кой хрен я вообще перед тобой распинаюсь? Мы не на курсах повышения самооценки, чувачок, не на дебильном тренинге по закреплению навыков коммуникации, где учат якорящим фразам и прочей лабуде. Ну-ка скажи мне, что там выдал Google на твой запрос «как познакомиться и уломать девчонку»? Тренироваться перед зеркалом с набитым ртом, быть остроумным, использовать различные клише типа «не можешь мне помочь? Мне кажется, что у меня спина испачкалась»? Твое несчастье, братец, коренится в представлении, что существуют некие волшебные слова, которые мгновенно переключают девок в положение лежа. С таким подходом, брат, ты вечно обречен идти на девушку, будто на танк со связкой гранат, и будешь раз за разом подрываться, так и не вымучив оригинальной первой фразы. Секс, он везде, всегда, он — вещество всей жизни, уяснил? Не где-то далеко, на Джомолунгме, — здесь! Набухшие почки, зеленые листики, которые слепо тянутся к солнцу, вот воробей, который пьет из лужи, — все это он и есть. Ты должен это чувствовать как реку, которая тебя несет. Не надо вычленять, не надо говорить себе: «Сейчас я занимаюсь этим, а сейчас вот этим». Они же ведь чувствуют, когда мы на них смотрим, да? Ну вот пусть и почувствуют. Увидят, что ты в восхищении, увидят, что ты на волне, что для тебя тянуться к ним — естественное дело. Цветок раскроется и выставит на обозрение свои тычинки сам собой. Ты должен быть искренен, безыскусен и искренен, как аппликация для мамы на Восьмое марта — «вот тебе, родная, в женский твой денек цветик-семицветик, ясный огонек». Конечно, есть десятки разных трюков, но все они лишь производное от хищного зрения, от любования, о котором я уже говорил. Да и вообще хорэ нам тут с тобой теоретизировать, сейчас придешь в себя, поспишь немного, и выдвинемся на разведку боем… ну, как тебе такое предложение?
Иван кивнул и окончательно поверил, что промежуточное это состояние, в котором пребывал все эти годы после детства, как куколка, в которой смутно брезжит будущая жизнь, теперь закончилось и начинается под руководством Эдисона что-то новое: родная и чужая небывалая Москва, по улицам которой мать ходила им беременной, великая пустошь привольной и нищей страны, соленый железистый вкус русской речи, которым ты опять ошеломлен, как в детстве — вкусом собственной горячей жирной крови, которая течет из свежего пореза на костяшках или рубиновой капелью шмякается в прах — как будто из испорченного крана, из носа, сокрушенного чужим мосластым кулаком… и женщины, которые проходят мимо, нечаянно, бездумно задевая тебя душистым краем своей здоровой силы и отмытой молодости…
Все это — родина, язык и женщины — соединялось в целое, в единую густую, горячую субстанцию, которая должна была вот-вот прорваться, вспыхнуть, хлынуть из свежего пореза, ссадины, пробоины… прав, прав был Эдисон, когда он говорил про «первобытный синкретизм»… и подхватить его, Ивана, вечной неумолимой убийственной тягой, той самой, которая в осенний гон сшибает лося с летящей по шоссе машиной и торжествует над диктатом разума или защитного инстинкта в каждом существе, будь то сторожкий селезень или себя стыдящийся, пугливый, неуклюжий парубок уже с колючей жесткой щеточкой над верхней губой.
Полуторатонный нагульновский крейсер, сияя черным лаком кузова и хромом мощной радиаторной решетки, со скоростью сто километров в час прошел, распугивая встречных и параллельных тихоходов, по Суворовской, свернул на территорию Черкизовского рынка — угрозно посигналив пасущимся парнокопытно, жвачно дебилам в камуфляже ЧОП «Центурион» — мгновенно узнали, подняли шлагбаум, впустили.
Мимо стеклянных павильонов с контрафактным видео, мимо обменных пунктов и киосков лотерей, мимо салонов операторов мобильной связи, мимо колбасных лавок и витрин с цветами прошел и подрулил к бревенчатому терему кафе «Золотой петушок» — неофициальной штаб-квартиры страшного майора, здесь он за чашкой чая, рюмкой или бутылкой «Нарзана» принимал районных чебурашек; сюда шли с просьбой, жалобой, данью и подношением окрестные купчишки; здесь он обедал, оценив дешевую и сытную жратву… а где еще найдешь в районе свиной шашлык за полтораста, нормально сделанный из свежей туши специально для дорогого гостя?
Майор ввалился, огляделся, ища среди привычных, знакомых рож назначившего встречу коммерса: барыга, Шорников, устроился в углу — цветущий, плотный, дюжий, гастрономического выкорма, лет сорока, детина, в той форме, когда энергичность еще не задавлена пустой рыхлой массой тела, с лоснящейся и подкопченной нездешним солнцем мордой; пальто из чистой шерсти брошено на спинку стула, рубашка за косарь примерно зелени… хряк, впрочем, малость спал с лица от приключившихся с ним явно не грошовых неурядиц… не спится по ночам, жена не понимает, шепчет — «что?»… глаза тревожно бегают, простуженно мигают, пальцы — с отполированными маникюршей ногтями — чечетку отбивают на столешнице.
Хотел уже шагнуть к нему, как в спину крикнула стоящая за стойкой знакомая официантка:
— Эй, где твое «здравствуй»?
— Ну, здравствуй, Натэлла. — Что ж так стареют быстро бабы, страшно, как жестко им кладет предел природа — до тридцати пяти, привлечь самца горячей плотью, крепким выменем, зачать и выносить, и все, под горку — сохнуть, выцветать, дряхлеть.
— Чего сегодня будешь? Баранину? Свинину?
— Давай свиной две порции.
— Салат?
— Не надо. Скажи, чтоб хлеба свежего подали, черного. И соус тоже свежий. Бутылку «Нарзана» мне дай.
— Армен с тобой хотел поговорить. Проблемы. Рэкет, — с какой-то детской важностью, со вкусом она произнесла давно позабытое слово.
— Что ты мелешь, овца? Какой на хрен рэкет?
— Приехали какие-то. С Арменом говорили, он сказал. Еще сожгут нас. Менты какие-то чужие.
— Лады, поговорю с Арменом… — Нагульнов двинулся к барыге, спросил: «Вы Игорь?», хотя нужды в том не было, конечно.
— Да, да, — подался тот навстречу, как в кабинет к врачу — пусть скажет «ничего серьезного», пусть выпустит еще пожить.
Нагульнов рассмотрел его в упор — все понимая задолго до «скажите «а», вдохните, не дышите, одевайтесь…» — да, видно крепко прижали мужика: командовал лицом, но все-таки будто плакал, глаза искали друга, больших возможностей… как детская мечта о старшем брате, который отомстит обидчикам, чтобы уже заплакали они… надеясь обрести его в Нагульнове.
— Вы, Анатолий, да? Присаживайтесь. Мне вас порекомендовали. — Беззаботный покой его кончился, он и не знал, что так бывает, слишком поздно родившийся, не торговал просроченной датской ветчиной, германскими консервами, «Роялем», польским «Адидасом»… как залезают с головой в долги и пропадают, потом находят в парке, в егорьевском лесу подвешенным за ветку за руки, с кляпом из собственной рубахи в пасти.
— Рассказывай.
— На мне кредит висит, — по-детски, срывающимся мальчишеским голосом пожаловался Шорников. — Мне угрожают. Отбирают бизнес. А вчера… — сглотнул слезливый ком, — вчера мне позвонили, сказали про ребенка… они следят за ним, все знают, где он, что… жена… жену тоже…
— Стоп, стоп, — оборвал Нагульнов. — Как мне сказали, у тебя с подрядчиком проблема. Он, он тебе должен — не ты, я так понял.
— Да, да, он мне, а я-то банку… Среднерусский промышленный банк.
— Давай по порядку, — вырвал кусок фольги из пачки «Мальборо».
— Был у меня свой бизнес, общепит плюс доля тут в одном торговом центре. А тут я вложился в строительство дома у нас на Халтуринской… ну, при такой цене-то за квадратный метр… вложил все свободные средства. Кредит взял, конечно. Ну, генподрядчик деньги получил, тринадцать месяцев прошло и ничего, полгода стройка заморожена. Все денежки тю-тю, и ничего достраивать они не собираются. Смеются в лицо.
— Подрядчик кто?
— ООО «Гарант-строй».
— ООО «На дурака не нужен нож». — Нагульнов с презрением фыркнул — «мудак». — Вано Майсурадзе, если я не ошибаюсь. У него же четыре долгостроя по округу. Ты, что ж, не знал, что он бандос конкретный, редкостная отморозь?
— Да кто не бандос-то, но строят же, строят. У меня уже был положительный опыт с одним из таких, вот я и решил…
— Решил рискнуть еще раз бизнесом и шкурой? Ну а с кредитом что? Хотя чего я спрашиваю? Вано и навел на нужных ребят — сказал, что можно взять под небольшой процент в валюте, так? Само собой, отдать ты им не мог, и через месяц они тебе включили по проценту в день. Заставляют отдать твою «Русскую блинницу». Банальные ножницы. Тебя развели, как последнего лоха. Вано тем и живет — сажает лохов на кредит и сам же из них после этого долг выжимает. Что ж ты не платишь, брат, за информацию, чтобы потом по высшей мере расплачиваться не пришлось?
