Меньше чем через год после свадьбы Сара объявила ему, что беременна. На этот раз чувства Ричарда были совсем иными, чем при подобном известии двадцать лет назад. Он не испытывал ни сомнений, ни сожалений, а только радостное волнение при мысли о предстоящем рождении нового человека и благодарность за даруемый ему шанс исправить все ошибки, которые он совершил, пока росли близнецы (девочки считали отца виновным в разводе и до сих пор отказывались с ним разговаривать, хотя с удовольствием тратили получаемые от него немалые деньги). Ричард дал клятву себе и Саре, что на этот раз станет принимать активное участие в воспитании ребенка. Он будет меньше работать и проводить больше времени дома, научит его играть в футбол, станет распевать в машине детские песенки и устраивать дни рождения, которые малыш запомнит на всю жизнь. Он посещал курсы для молодых отцов, прочитал кучу книг про воспитание детей и с начала до конца присутствовал при схватках и родах — удивительном (а еще ужасном и бесконечном) процессе, который он пропустил в предыдущий раз. Тогда его участие ограничилось тем, что несколько часов он беспокойно расхаживал по вестибюлю акушерского отделения, а потом, увидев, как доктор поднял вверх два больших пальца, раздавал сигары другим взволнованным отцам.
Ричард старался, очень старался, по крайней мере весь первый год. Он говорил все то, что полагается говорить молодым отцам, и лично поменял немало подгузников. Просто иногда он жалел о том, что Люси не родилась мальчиком. У него уже было две девочки, зачем ему нужна третья? И временами, сидя с ней дома в какое-нибудь дождливое воскресенье, Ричард испытывал уже знакомый приступ клаустрофобии и обиды, словно опять становился молодым человеком, бездарно теряющим лучшие годы своей юности.
Их интимная жизнь после рождения ребенка заметно увяла. Как же он мог забыть, что так оно и бывает? Сара слишком уставала, соски у нее болели так, что до них нельзя было дотронуться, и она даже думать не могла о сексе. Когда Ричард предлагал оставить девочку с ее матерью и на несколько дней вырваться на Карибы, жена смотрела на него как на сумасшедшего: «Моя мать о себе самой с трудом заботится. Как можно доверить ей грудного ребенка?»
Примерно в это же время Ричард начал частенько заглядывать на сайты, где общались свингеры. «А почему бы и нет? — думал он. — Это может оказаться довольно забавно». Он даже распечатал список свингерских вечеринок, которые устраивались в их районе, и решил обсудить это с Сарой. Там ценят бисексуальных женщин, скажет он ей. И никто не заставит тебя делать ничего, что ты не захочешь сама. Но когда он спустился на кухню, чтобы поговорить, и увидел Сару, которая с бледным усталым лицом сидела за столом и с помощью шумного электрического молокоотсоса сцеживала молоко из разбухшей правой груди, тупо глядя в газету, то в течение нескольких секунд чувствовал к ней что-то очень похожее на отвращение.
Больше всего угнетала Ричарда мысль, что он так ничего и не понял ни в себе, ни в жизни. Считая, что растет и становится лучше, он на самом деле просто еще раз повторил свои старые ошибки, но на этот раз сделал это с открытыми глазами, а значит, и винить некого.
* * *
Трусики помогали гораздо меньше, чем Ричард надеялся. И дело было не в том, что их аромат оказался слабым или невыразительным. Просто он как-то не связывался в его голове с образом Кэй. Запах был безликим и с равным успехом мог принадлежать любой другой женщине, включая Сару.
Вслед за этой мыслью в самый неподходящий момент пришла и другая, очень неприятная: а что, если Кэй на самом деле не носила их? На сайте она утверждала, что высылает трусики — «дар любви» — всем своим преданным поклонникам, но Ричард был отнюдь не уверен в этом. У нее ведь, кажется, имеется научная степень в области бизнеса? Для того, чтобы затея с трусиками приносила какую-нибудь реальную выгоду, она должна рассылать их целыми партиями. В таком случае сомнительно, чтобы одну пару Кэй носила целый день, как утверждалось в приложенном дневнике.
«На ее месте, — раздумывал Ричард, — я бы поставил ношение стрингов на коммерческую основу». Он немедленно представил себе подпольный пошивочный цех, в котором несколько десятков китаянок и мексиканок, одетых в стринги в зеленый горошек, со скучающим видом крутят свои швейные машинки, а в конце дня упаковывают трусики в пластиковые мешочки и вкладывают туда же пару листочков из фиктивного секс-дневника. И каким же идиотом тогда оказывается Ричард?
Он прижал стринги к лицу, глубоко вдохнул и попытался прогнать из головы все неуместные коммерческие соображения. Разве время рассуждать о бизнесе, сидя со спущенными штанами и скользкой от вазелина ладонью? «Эти трусики принадлежали Кэй, — как заклинание, несколько раз повторил Ричард. — Она сама носила их». Но, как только дело пошло, в мозг опять просочилась крамольная мысль: а может быть, все-таки нет? Может, это еще один пример незаконного использования товарного знака?
К счастью, через некоторое время бессмысленный спор у него в голове сам собой прекратился, рука стала двигаться быстрее, а взгляд лихорадочно заметался между полароидным снимком из конверта, страничкой дневника и картинкой на экране, на которой Кэй, перегнувшись через перила площадки над Ниагарским водопадом, демонстрировала обнаженный зад. Ричард глубоко вдохнул, втягивая запах в легкие, в кровь…
— Гм-м…
Все еще прижимая трусики к носу, он резко повернул голову: в дверях стояла Сара и смотрела на него со смесью изумления и отвращения.
— Это надолго? — спросила она. — Мне бы очень хотелось наконец отправиться на пробежку.
Ричард понимал, что произошло что-то ужасное и стыдное, но чувствовал в этот момент только раздражение оттого, что его так не вовремя прервали.
— Могла бы постучать, — невнятно сказал он прямо в шелковую ткань.
— Я стучала.
Сделав над собой усилие, он оторвал трусики от лица.
— Извини. Я через минуту спущусь.
— Думаю, нам надо поговорить, — сказала Сара и, к его огромному облегчению, вышла из кабинета, осторожно прикрыв за собой дверь. Металлический язычок щелкнул так, как щелкают языком по нёбу, когда хотят пристыдить кого-то.
Впервые Сара и Тодд занимались любовью во время послеобеденной грозы прямо на колючем ковре в гостиной, потому что кровать наверху была занята Люси и Эроном, очень кстати уснувшими по дороге домой.
— Невероятно, — прошептал Тодд, вонзаясь в нее яростно, но технично, каким-то странным штопорообразным движением, которое, как Саре предстояло вскоре узнать, являлось его фирменным приемом.
— Мы пахнем хлоркой, — тихо засмеялась она и крепко впилась пальцами в его тутой мускулистый зад.
Как ни хотелось Саре остановить это мгновение и забыть обо всем, что не являлось его составными элементами, в голову все-таки просочилась незваная и грустная мысль о муже. Для своих сорока семи лет Ричард находился во вполне приличной форме, но ягодицы, к сожалению, уже начали обвисать. Даже в лучшие дни их интимной жизни Сара старалась не задумываться об этой его анатомической части, и если и прикасалась к ней, то только случайно.
— Мне нравится твой красный купальник.
— Спасибо, — благодарно прошептала она.
Тодд вдруг замер, не закончив очередного винтообразного движения, и на его чистом загорелом лбу образовались две вертикальные морщинки, будто он пытался и никак не мог вспомнить имя конгрессмена, за которого голосовал в прошлом году. «Мой первый красивый любовник», — с гордостью подумала Сара и пожалела, что сейчас ее не могут видеть Артур Малони, и Амелия, и Райан, и все остальные, кто когда-то обидел ее.
— Скажи, а ты чувствуешь себя виноватой? — спросил Тодд.
Сара задумалась. Конечно, она могла бы объяснить ему, что ее муж оказался фетишистом, зацикленным на женских трусиках, но, пожалуй, сейчас неподходящий момент для того, чтобы касаться этой неловкой темы. Ей было тяжело обсуждать ее и с самим Ричардом и не усмехаться, когда он пытался убедить ее, что заказал стринги по почте, преследуя чисто профессиональные цели — то есть проводя маркетинговые исследования некоторых схем он-лайновых продаж… бла-бла-бла, — а потом просто поддался глупому любопытству. Сара вежливо выслушала его беспомощные объяснения, чувствуя жалость и одновременно странную радость, потому что ей казалось, что в тот самый момент, когда она увидела, как ее муж нюхает белье какой-то чужой женщины, она получила свободу.
— Нет, — ответила она. — Нет. Наверное, могла бы чувствовать, но не чувствую.
— А я чувствую.
О господи, ну вот начинается. Внутри сработал защитный рефлекс, выработанный, наверное, еще в школьные годы, и Сара сумела выслушать это признание со спокойным и заинтересованным выражением и при этом еще успела подготовиться к худшему. Сейчас он скатится с меня, повернется спиной и закроет лицо руками…
