Почти в каждой стране, выкроенной из большого Союза, прокатились волны национально-освободительных движений. Всю существующую ранее систему внешних и внутренних государственных связей и структур удалось разрушить очень быстро, налаживание же и строительство новых давалось с большим трудом.
Страна начала впадать в черную полосу, в эпоху экономического, физического и морального кризиса, в эпоху великих смут и перемен, вся тяжесть которых ложилась на плечи народа.
Весь основной костяк Стасовой группы в наихудшем предчувствии будущего пошел разъезжаться и подаваться кто куда. Те же попытки принялись предпринимать и его школьные друзья. Понемногу стала всплывать проблема диалога. Все более проявлялся и дефицит общения, не к кому было пойти и не с кем поговорить. По работам прокатились несколько волн сокращений, росла безработица, оставались пустячные работы с мизерными зарплатами и урезанными штатами, резко сократилась рождаемость, приостановился прирост населения. Страна подала крик о помощи, но долгое время помощи ждать было неоткуда.
Большой внутренний профессиональный патриотизм не позволял Стасу распрощаться с работой в одном из научно-исследовательских институтов, хоть он и был территориально перенесен в другой конец города, а зарплата снижена до минимума, несмотря на существенные сокращения в отделе.
На работу, как туда, так и обратно, от ближайшей станции метро надо было идти в среднем темпе около часа. Транспорт не ходил никакой. А в случае поездки на автобусе, после конечной остановки требовалось пойти длинными обходными путями. Хождение на работу уже не могло быть оправдано ни по каким параметрам.
Если что-то еще и удерживало Стаса на работе, так это нежные отношения с Кэтрин, которые он вот уже несколько лет тщетно пытался перевести в желаемое ему русло. Кэтрин и не поддавалась полностью его намерениям, и не отвергала его, а просто пыталась всеми силами затянуть некую паузу.
– Чего тебе еще надо?- спрашивал Стас, проходя с Кэт мимо небольшой кукурузной делянки.
Кэт долго молчала, неудачно пытаясь справиться с внутренним смехом.
– Чего, чего?- отвечала она.- Вон кукуруза. Лучше пойди и сорви несколько початков.
Пока Стас выбирал мягкие початки, Кэтрин заметила, как из гущи культнасаждений медленно выходил хозяин посевов.
– Осторожно, он идет на тебя,- с перепугу едва слышно пролепетала она.
Стас без волнения и спешки продолжал свое дело.
– Ну, вот, подловил я тебя,- довольным тоном произнес хозяин урожая.
– Подловил, подловил,- согласился Стас,- у тебя, братишка, что, понятия нет, девчонка моя попросила три-четыре початка, и за это ты собираешься со мной поругаться?
Хозяин оторопел от неожиданного вопроса, но, тут же собравшись и спохватившись, ответил:
– А ты знаешь, сколько тут приходит таких, как ты. Этак мне ничего не останется.
– Ладно, ладно! Может, тебе заплатить немного?
– Ладно уж, идите с миром.
Подходя к мосту через реку, Кэт вдруг предложила:
– Знаешь, Стас, так и быть, пойду я с тобой на рыбалку. Скажи только, когда.
Эти слова, услышанные от нее в любое другое время, доставили бы ему радость и удовольствие, но сейчас он почему-то воспринял их без энтузиазма.
“Рыбачу почти всю жизнь, с восьми лет,- думал он,- а в последнее время все забросил, поди теперь отыскивай и приводи в порядок снасти, да еще на двоих”.
Но не это было сейчас главным. Многолетняя осада Стасом крепости наконец-то принесла свои результаты. Эти слова он счел за капитуляцию, за белый флаг на башне.
В ознаменованье победы он самодовольно улыбнулся.
– Смотри, Кэт,- показал он рукой,- там, на том берегу, два аиста-пеликана.
Кэт улыбнулась, увидев красивых больших и длинноногих птиц.
В этом месте города русло реки было заметно расширено, и на нем появилось множество живописных крохотных островков.
– Давай спустимся,- предложила Кэт.
Сбегая по спуску к островку русла реки, Кэт поскользнулась и покатилась вниз. Стас не растерялся, принял ее в объятия, но не смог удержать, и они оба со смехом понеслись кубарем к берегу.
– Какие у тебя красивые ножки,- произнес Стас, оказавшись вместе с Кэт в нижайшей точке падения.
Кэт быстрыми движениями рук прикрыла юбкой обнажившиеся коленки.
– Не смотри,-сурово приказала она.
– Что это у тебя за шрам на правой ноге?-спросил Стас, положив поверх юбки руку на ее ногу выше колена.
– В детстве обожглась утюгом,- строго отозвалась Кэт, убирая его руку со своего бедра.
Они провели еще некоторое время вместе на одном из чудеснейших островков реки.
– Какие тут дивные заводи,- удивлялся Стас,- может, и вправду стоит прийти сюда порыбачить?
С островка они выбирались, переполненные чувством радости от а красоты окружающего.
Кэт некоторое время ждала обещанной Стасом рыбалки с удочками в облюбованных ими затонах. Но Стас почему-то медлил. Ему больше хотелось общаться с ней не там, а в других местах. Она по-прежнему сопротивлялась его желаниям, и максимум, на что соглашалась, да и то под некоторым прессом и давлением, так на прогулки по центральной улице города, которые почему-то, так уж в большинстве случаев получалось, происходили в присутствии ее подруги Риты. Эти прогулки, как правило, превращались в походы по магазинам, где он часто чувствовал себя третьим лишним.
– Ну вот, тебе надо было этого?- спрашивала Кэт.-Ты доволен?
– Дурак,- обзывал себя молча Стас, -двигайся в том направлении, где движение открыто, куда она тебя пропускает.
Перетягивание каната ситуаций между ними продолжалось в том же русле, что было и прежде до этого.
Стас не переставая терзал и мучил себя обуревающими сознание мыслями.
– Боже праведный, услышит ли наконец меня, мой крик хоть кто-нибудь на этой земле? Поймет ли меня, захочет ли выслушать? Я ведь уже столько лет молча кричу во всю глотку… выбился из сил, изнемог. Боже, во что превратился мир, некогда сотворенный тобой! О чем еще говорить, когда в таком страшном дефиците пребывает элементарная человечность. Люди не хотят жить по установленным тобою законам. Они по-своему устроили жизнь на Земле. И она бьет их методично, разнообразно и изобретательно, а потом они сами же жалуются на нее.
– Устал я от всего, от жизни. Постарел уже, что ли?- сетовал Стас.
– Странно, что об этом говоришь именно ты,- удивлялся Дик.
– Пойми, Дик, нет плохих и хороших людей, есть лишь такие обстоятельства. Но исконная природная человечность исчезает. Меняется социальный генотип человека.
– Стас, мой тебе совет, не мудри и не усложняй свою жизнь. Все это, поверь мне, ни к чему. Тем более в наше время. Живи, как все, проще.
– Нет, Дик, это не то.
– Баба тебе нужна хорошая, Стас, вот и все! Она поможет забыть о всех твоих старых проблемах, хоть и прибавит новых. Бери себе Кэтрин, что ты мудришь? Девка что надо.
– Бери, легко сказать,- подумал Стас,- ничего из того, что хочешь, в этой жизни взять нельзя, невозможно. Лишь она сама может дать, равно как и отнять. Как ты не можешь, Дик, этого понять? Один любит другого, другой – третьего, третий – четвертого и т.д., и т.п., и пошло и поехало… А взаимность – это удел удачливых и счастливых. Любой из двоих один, – второй в лучшем случае лишь позволяет любить.
– Да, что ты в самом деле, Стас, ты что, рехнулся на ней? Что ты с ней возишься? Заманил, приласкал, трахнул- и все дела! Никуда она от тебя не денется. Ну, подумаешь, поначалу поплачет немного, а потом успокоится.
– Не смей никогда так говорить о ней! Слышишь?- свирепо накинулся на Дика Стас, приподнимая его за борта пиджака и изо всех сил потрясая.
– Ну, хорошо, хорошо! Полно тебе горячиться. Пошутить, что ли, нельзя?- сопротивлялся Дик.- Ладно, тогда мы поможем тебе похитить ее. Сейчас это модно. Ну, ведь надо же, черт возьми, что-то делать!
– Дик, пожалуйста, уйди, оставь меня, ради Бога, в покое. И если хочешь остаться мне другом, никогда не заговаривай со мною об этом!
Дик молча отвернулся от Стаса. Помолчал немного, собрался уходить. Дорогой, что-то вдруг вспомнив, остановился, немного подумал, повернулся и пошел назад к Стасу. Осенившая его идея, однако, сопутствовала ему недолго. Так же вдруг он остановился. Плюнул от злости на землю. Жестом разочарованья от чего-то отряхнулся и решительно повернул обратно – нет, бесполезно и это.
– Может, Стас и прав, когда говорит, что никто никому в жизни, по большому счету, помочь ни физически, ни морально, да никак, наконец, помочь не может, не в состоянии,- думал он.- Тогда что же? Выходит, как у французов, каждый сам себе не только лучший слуга, но и помощник? И никто никого не в состоянии понять до конца. Ибо для этого каждый должен пройти именно то, что прошел тот, которого желают понять.
Нет, видать, это не всегда отзывается тем, кто вышел звать или бросаться на помощь. И не винить нельзя метели за то, что с красавцев тополей листья улетели. В жизни и впрямь все легко и просто, и в то же время все не так просто и легко.
