Мэрит слушает его со страхом и удивлением. Таких речей ей еще никогда не доводилось слышать из уст крестьянина. Ни отец ее, ни Повель никогда такого не говорили. Ей ясно, что Хокан на опасном пути и слушать его нечего. Надо жить своим домом, терпеливо трудиться на земле, покорствовать пастору и ленсману и быть всем довольным. Так жили ее предки, так и она станет жить, и это верней верного.
Мэрит теперь поняла, до чего строптив Хокан. Поняла она и другое: Хокан хочет склонить ее к бегству из дому.
* * *
Слух прошел по деревне — ленсман отобрал у Хокана волов в заклад, и вся деревня судит и рядит про это. Все гадают, останется ли до конца года на своей земле последний землевладелец из рода Ингельссонов.
Но когда судебный исполнитель увел волов Хокана, один из односельчан явился к нему и предложил свою упряжку. Это был Повель. Он уже управился с севом, и волы ему не надобны. Хокан может держать их у себя, пока весь надел не вспашет. Волов он может взять, когда хочет, упряжка в хлеву наготове стоит.
Хокан думал было отказаться от помощи. Не станет он пахать землю на чужих волах, он и своих выпряг из ярма, когда ленсман поставил им печать на рога. А тут волы Повеля. Нет, нипочем не возьмет он скотину у Повеля! И отчего это никто другой из деревенских не предложил ему волов! Вот кабы кто другой явился! Тогда он мог бы сказать Повелю: «Благодарствую, сосед, уж мне другие помогли». Но никто другой в деревне не вызвался ему помочь. И надо же, чтобы в аккурат Повель пришел к нему. Вот незадача! Он скорее оставит поле незасеянным, чем примет помощь от Повеля. Надо бы отказаться от волов Повеля, но какой резон он приведет соседу? Тот его за полоумного примет или, еще того хуже, заподозрит что-нибудь. Нет, не след ему отказываться от помощи соседа, не то Повель станет гадать, в чем тут причина. Придется взять волов.
И он идет с Повелем к нему домой, выводит из хлева его упряжку и говорит:
— Благодарствую, Повель! Отплачу и я тебе добром.
А эти-то слова откуда взялись, дьявол их побери? Неужто с его языка сорвались? Сбежали с губ, точно неразумная скотина из загона. И Хокан изо всех сил прикусывает свой лживый язык. Что это с ним сталось? Никогда раньше не говорил он таких слов. Благодарить Повеля он должен, но сказать, что он ему добром за это отплатит — значит глумиться над соседом. Он ведь и сам не верит в то, что воздаст Повелю добром. Он знает, что ему вовек с соседом не расквитаться.
Днем он пашет землю на волах Повеля, а вечером тешится втайне с его женой.
Все это мучит его безмерно. Он все глубже увязает во лжи. Честнее было бы силой отнять жену у Повеля и бежать с нею в лес. Тогда ему нечего было бы скрывать. А теперь он не по-мужски поступает, ведет себя как трус.
Если бы Мэрит согласилась бежать с ним, этого бы не случилось. И каждый вечер он твердит ей, что надо положить этому конец. Негоже есть хлеб Повеля и спать под его кровом, раз она больше не жена ему. И вольно же ей так жить! Ложью и обманом покупает она свое спокойное житье. Худая это сделка, думается ему.
Хокан полагал, что это Мэрит надоумила мужа предложить волов. Но Повель сам пришел к нему. Ведь его волы стояли в хлеву без дела, и ему ничего не стоило услужить по дружбе соседу. Мэрит, напротив, не одобряла его желания помочь Хокану. Она говорила, что они уж и так довольно помогали соседу, будет с него! Родня он им, что ли? И вернет ли когда-нибудь Хокан сено, что занял у них? Увидят ли они когда одолженное ему зерно, хотела бы она знать.
Да, у Мэрит хватило хитрости оговаривать Хокана перед мужем и тем самым принудить Повеля заступиться за соседа. После она сама дивилась своему лукавству.
Сосед — мужик славный, грех ему не пособить, возражал ей муж. Да и немалого труда стоило ему убедить Хокана взять его упряжку. Тот, видно, чувствует, что чересчур много задолжал им. И неблагодарным его не назовешь. Сосед наверняка воздаст ему добром, коли до него какая нужда случится.
Повель с такой похвалой отзывался о Хокане, что жена умолкла и глубоко раскаялась в своих словах. Откуда в ней столько коварства? Ведь она мужа дураком выставляет. Или мало ей того, что она его обманывает? Она принимает его заботы, но отказывает ему в ласке. А теперь вдобавок вздумала еще и глумиться над ним!
Мэрит сама себя не узнает. Она и не подозревала, сколько лживости таится в ней. Неужто Хокан прав, и они станут подлыми людьми, если и дальше будут втайне предаваться любви?
Временами Мэрит пытается разобраться в своей душе. Ей хотелось бы скинуть с себя хотя бы часть вины. Если бы она могла сделать Повелю добро, хотя бы чем-нибудь искупить свое прегрешение перед ним, ей стало бы легче. И ^.нее есть средство сделать это. Очень простое и верное средство. Но воспользоваться им она не может.
«Помни — делить тебя я не стану ни с кем». В ушах ее еще звучит голос Хокана. И голос этот полон грозной решимости. Это не пустые слова: «Я не стану тебя делить ни с кем…»
Да и сама Мэрит хочет быть женой только одному. Но мало-помалу она начинает понимать, что выбор у нее невелик: либо бежать из дома Повеля, либо уступить ему. Третьего пути у нее нет.
Не может же она вечно прибегать к уверткам, придумывать отговорки неделя за неделей всякий раз, когда муж захочет взять ее.
Прежде она никогда не вела себя так, и у него могут пробудиться подозрения. Хоть и доверчив он, а и у него может родиться мысль, что другой занял его место. Ей уже сейчас чудится, что он как-то странно на нее поглядывает.
И наступил вечер, когда Мэрит не смогла придумать никакой отговорки. Никакой причины, которую Повель счел бы основательной. Мэрит боролась с собой. Желание угодить мужу, сделать ему добро вновь пробудилось в ней. Ей казалось, что она облегчит свою совесть, если выполнит свой супружеский долг, и вина ее вроде бы станет меньше. Придется уступить ему, иного выхода нет. Если не из желания угодить, то хотя бы для того, чтобы усыпить его подозрения. Она объяснит это Хокану, скажет, что была принуждена к тому, — и он ее поймет.
Повель взял ее. Она не ощутила никакой радости. После этого он крепко заснул, но жена его долго лежала без сна.
Все-таки случилось это: теперь она им обоим неверная жена — и Повелю и Хокану. Всего лишь за несколько часов она побывала в объятиях двоих мужчин.
Вот когда она сделалась шлюхой. Вот когда она погрязла в блуде. Она стала двоемужницей.
В душе ее поднялись отвращение и стыд. Но что случилось, того не переиначишь, Мэрит разрыдалась. Долго лила она слезы, оплакивая свою судьбу.
Элин пуще всех горевала о том, что забрали волов. Она так привыкла ко всему, что было в хозяйстве, будто это принадлежало ей самой. Как она плакала, когда лучшая дойная корова повалилась, вытянув голову и ноги, и ее пришлось закопать в землю! Вот и теперь, когда воловье стойло опустело, Элин спряталась за хлевом и дала волю слезам. Хозяину она не хотела выказывать, что горюет; он тут же спросил бы, какое, мол, ей дело до его скотины.
Крестьянин без тягла не крестьянин. Теперь Хокану придется туго. Элин желала помочь ему, как могла, выкупить волов. У нее было накоплено из жалованья триста риксдале-ров, тратить их она пока не собиралась. Эти деньги она могла бы дать Хокану в долг. Она достала монеты из сундучка и выложила их на стол перед хозяином.
Но Хокан денег не взял:
— Тебе самой пригодится каждый грош!
Не сказав ни слова в ответ, она снова спрятала деньги. Недаром она боялась, что он не станет у нее одалживаться.
Решив, что Элин обиделась, Хокан сказал:
— Нечестно брать в долг, коли нечем отдавать.
Поняла ли она, что он отказался от денег, потому что не хотел ее обманывать? Да и не желал зависеть от своей работницы, быть у нее в долгу.
Хокан был люб Элин, ей хотелось сделать ему добро. Только он снова отказался от ее помощи. С горечью думала она: верно, он вовсе ее ни во что не ставит, раз не хочет, чтобы она помогла ему? Но тут же утешала себя мыслью: а может, он правду говорит, может, боится, что не сумеет отдать долг… И стоило ей только так подумать, как на душе сразу полегчало. Не в том дело, что она ему нелюба, просто он денег ее не хочет брать. Поверив в это, она ходила счастливая целый день.
У Хокана на душе было светло, но Элин не сводила с него тревожного взгляда. Хозяйство все меньше и меньше заботило его. Поле этой весною он засеял не все. Тратил время попусту, будто имел десяток работников. Почитай, каждый вечер уходил в лес. Иной раз брал с собой ружье и говорил, будто идет стрелять дичь, однако домой не приносил ни перышка. И дома не работал, как следует быть, и охотился баловства ради.
Пойдет так дело и впредь, сгонят хозяина из избы и со двора. Когда же и на пятую неделю зерно не было высеяно, Элин не выдержала. Пусть ее вечно осаживают, все равно она скажет ему: негоже так поздно сеять.
