– И самое интересное, – неожиданно спокойным голосом заметил Лева, – что, как только на горизонте маячили крупные деньги, появлялся очередной труп. Я имею в виду турка Искандера, например… Вот мы и сформулировали окончательный диагноз. Причину, так сказать, «невроза больших денег» господина Ларчикова. Где большие деньги, там трупы. Просто и гениально. На пенсии открою на Яффо[12] кабинет психоанализа.
– Только не говори мне, что это не Дашка тебе про смерть Искандера нажужжала! – с раздражением крикнул Вадим, представляя лисичку в виде черной рыбы, прокопченной. – Болтушка! Трепачка!
– Интересно, пациент, – хрустнул пальцами Лева. – А в нашей романтической истории кто откинет копыта? Есть варианты?
– Пока нет, – мрачно хмыкнул компаньон.
– Что же ты, Дашенька, сдала меня с потрохами? – Это был первый вопрос Ларчикова, когда он ввалился в квартиру.
– В смысле? Что ты имеешь в виду?
– Зачем ты рассказала Леве о смерти Искандера, вообще о той краснодарской авантюре?
Орбакайтевский носик в панике заметался, лисичка сумрачно выдохнула. Интересно, соврет, будет отнекиваться, божиться-креститься? Раньше за ней этого не водилось. Глядя в глаза, сказала, что уходит к Димке. В свою очередь, не лукавя и не юля, сообщила Курляндцеву о разрыве с ним.
– Случайно получилось. Он как-то про тебя расспрашивал. А что тут такого? Прикольная авантюрная история.
– Да-да, я знаю, ты полюбила меня за авантюризм! В Сибири без ума от смелых, решительных, безбашенных людей!
– Чего ты орешь? И что это за чушь про Сибирь?
– Это не чушь. Это правда жизни. Слава богу, ты о других аферах не знаешь. Или знаешь? Любка ничего не рассказывала?
Дашка хихикнула, повертела малокровным пальчиком у виска.
– Как будто ты сам этого Искандера убил. Чего ты боишься?
И Ларчиков внезапно остыл: и вправду – чего? Дело закрыто по истечении срока давности.
– Пожалуйста, Даша, будь с Фрусманом поосторожней. Он не такой простецкий парень, как кажется на первый взгляд.
– Я понимаю. Кстати, он тебе проценты за эту неделю отстегнул?
– О, женщины! Деньги! Кстати! Пусть пока в сейфе полежат. Заберем, когда понадобятся.
– И ключ от сейфа только у Левы, да?
– Да, у нас один ключ. Слушай, я все суммы записываю, не волнуйся. Вот, между прочим, он штуку баксов выделил на шопинг. Завтра в полдень встречаемся с ними в Манеже.
– С кем это «с ними»?
– С Левой и Верочкой, они теперь вместе живут.
– Напомни, чтобы я их поздравила.
– Непременно.
В полдень состыковались у фонтана, похожего на мертвого кита-самоубийцу. Верочка была вся в белом: куртка Снегурочки, сапожки Белоснежки. Прямиком венчаться – там, в ее приходе, в церкви для глухонемых. Спустились на первый этаж и зашли в какой-то турецкий трикотажный магазин. Похоже, Фрусман решил преподать компаньону урок, как правильно тратить «большие деньги». Вадим и Даша с преувеличенным вниманием следили.
Купили три свитера, оттенков невообразимых, самый вопиющий – цвета небритой свиньи. Впрочем, Верочке, с ее выпученными губами и носом-пятачком, этот цвет как раз шел. Джинсы одного покроя – две штуки. Куртка «горькая доля челночницы» – в единичном экземпляре. Без слез на эту примерку смотреть было невозможно.
Покупки обмывали в «Ростиксе» – тоже, конечно, особый шик. За пивом подвели итоги недели. Такого взрыва, естественно, никто не ожидал. Юрий Андреевич Папардю, за которого они чокнулись пластмассовой тарой, стоил, по мнению Левы, как «камень чистой воды», десятикаратный алмаз высшего качества – миллион долларов. На вопросик Даши, с подколкой, забит ли уже старый офисный сейф подобными суммами, Фрусман не ответил, загадочно улыбнулся, будто шаолиньский монах.
Далее стали обсуждать намеченную презентацию «карты паломника». Ее идейный вдохновитель Фрусман, выслушав отчет Вадима – мол, все готово, арт-директор клуба ждет бабло, Казанцева договорилась с коллегами-артистами, – вдруг заявил: презентации не будет.
– Вот те раз, почему? – возмутился Ларчиков, неаккуратно сдув пену со стакана.
– Ну, посуди сам, зачем нам лишние расходы при таком количестве клиентов?
– Ты же пафоса хотел напустить, прессу зарядить. Общественный, так сказать, резонанс.
– Вадик, я тебя умиляю! Деньги текут рекой, какой к черту резонанс? Если бы я сначала встретил Папардю, я бы с этой Казанцевой вообще связываться не стал. По крайней мере, по паломникам. – Фрусман многозначительно посмотрел на Дашу. Та покраснела.
– За что мы тогда платим Казанцевой процент? – хмельно прокричала Верочка. – Кто она такая? Дрянная певица, голоса – ноль целых пять десятых. А что поет? Вот эта песня ее, хит, «На покой»… – Секретарша пародийно затянула: – «И на этом пути не сойдемся мы боле с тобой. Я тебя отпускаю на волю, лети, мой миленок…» «Боле»! «На волю»!.. Тьфу!
– Ну, выступила, – пробормотала под нос лисичка.
– А что? Да я в тыщу раз ее лучше пою!
– В миллион.
– А чего ты ко мне придираешься постоянно?! – Верочка агрессивно хрустнула пивным кубком.
– Брейк, брейк, – остановил девушек Лева. – Между прочим, устами младенца глаголет истина. Выводить надо Казанцеву из нашего дружного коллектива. Может, не сразу, не резко. А пока перестать информировать ее о наших доходах или говорить, что дела, мол, идут все хуже и хуже.
– А потом? – спросила Даша.
– А потом подсунуть ей в сумочку браунинг. И сдать ментам! – Лева хохотнул, допил слоновьими глотками пиво.
– Какой браунинг? – насторожился Ларчиков.
– Потом поговорим. Вообще столы офисные надо на ключ закрывать… Кстати, хотите расскажу, как Казанцева раскрутилась? Сама мне по пьяни тут сболтнула. – Закинул ногу на ногу, начал декламировать – со своей фирменной мелодраматической интонацией…
Как только «мамка» Казанцева удалилась от дел и выскочила замуж за богатенького азербайджанца, она тотчас стала думать об артистической карьере. Не о певческой – поначалу Лариса Алексеевна примеряла на себе, образно выражаясь, «платье Офелии», из Шекспира.
Муж Гейдар был накоротке с одним театральным режиссером, Эдгаром Петровичем Шпилько, и как-то, ужиная с ним в «Метрополе», он ненавязчиво порекомендовал мэтру Ларису на главную роль в новом спектакле. Естественно, не за здорово живешь. Полная спонсорская поддержка: оплата всех расходов, гонорары, премии и так далее.
– А что вы заканчивали? – полюбопытствовал мэтр у Ларисы.
– Я… – замялась Казанцева. – Я в областном театре играла, а еще раньше в драмкружке – Офелию.
И вправду играла. Это был такой экспериментальный «Гамлет». В джинсах, с гитарами. Она там и песню собственного сочинения исполняла, называлась смешно: «Зачем мне эта девственность сдалась?» Спектакль, впрочем, прикрыли сразу после премьеры. Так что и Лариса Алексеевна, можно сказать, пострадала в глухие советские времена за свободу самовыражения.
Но актрисы из нее не вышло. На первом же просмотре, когда Казанцева с необычайным воодушевлением читала монолог Катарины из «Укрощения строптивой»: «Позор лишь мне. Заставили насильно и против воли сердца дать согласье заносчивому, грубому нахалу…» – Шпилько вдруг упал прямо на сцене с обширным инфарктом. Возможно, он воспринял эту шекспировскую фразу как пощечину лично ему, режиссеру, которого можно купить с потрохами? Кто знает. Спасти мэтра не удалось, а ведь деньги, гад, от Гейдара уже взял! И самое интересное – успел потратить на собственные нужды.
Теперь-то Лариса Алексеевна понимает, что драматического таланта у нее на медный грош – все больше надрыва, душевной волнообразной боли, которая периодически требует выхода. Все это понятно, все это обусловлено ее трудной женской судьбой. Но тогда, в день, когда умер Эдгар Петрович Шпилько, муж и слышать не хотел о каком-либо продолжении ее артистической карьеры. Шутка ли – сорок тысяч долларов безо всякой пользы угрохать! Да на них можно новую бээмвуху купить, «ауди» последней модели!
Однако вскоре сердце «заносчивого, грубого нахала» оттаяло. Разгульным вечером, после баньки, Казанцева спела мужу «Землячку» – свою невеселую, но очень чистую песню. Выпили, поплакали. И стали примерять на Ларисе Алексеевне «платье Пугачевой».
В первый альбом вошли две вещи самой Казанцевой – «Землячка» и «На покой». Остальные пришлось покупать у кого придется. Конечно, все было в новинку, не хватало опыта, поэтому композиторы, сволочи, впаривали за бешеные деньги то, что никто из более-менее известных исполнителей брать не хотел. Сейчас Казанцева ни за что бы, к примеру, не отдала пять штук баксов за «Поползновение» – серенький медляк, рассчитанный на кобелирующих по весне пенсионеров. Чего только эта строчка стоит: «Я терлась грудью о закрытое пространство, искала чувствам сексуальным постоянства». Боже мой, боже мой!..
