В таком исступлении провела два часа.
Страшный мир! Он для сердца тесен.
В нем твоих поцелуев бред…
Наутро ей возбужденно позвонил Вадим:
— Ты была в Питере?… Мне сказал твой отец… Вовремя приехала. Ты знаешь, я говорил с одним крупным искусствоведом по поводу твоей пропавшей картины. Да, да… Он считает, что в ней есть нечто неуловимое, мощное, это трудно определить. Но он считает, что это открытие, настоящее открытие. Галерейщики стандартны и глупы (посредственность и рутина всегда на виду), но странный грабитель, видимо, понимал кое-что в искусстве. Или у него были эксперты. Но все-таки дико, зачем красть, когда можно купить за гроши? Ничего не понятно. Но, может, они хотели что-то скрыть? Галерейщики на все махнули рукой.
Алёна отвечала молчанием.
— Я жду тебя, — сказала под конец.
— Приезжай ко мне. Мы все собираемся к Родиону. К тому, который что-то знает об Акиме Иваныче… К Родиону, к Родиону!
— Сегодня не могу. А завтра приезжай ко мне.
К Родиону действительно собрались. Пора, пора! Хватит тайн. Ура богу Солнца! Но бог Солнца, видимо, никогда и не посещал Родиона. Пригласил к себе на дачу, точнее, в какую-то дыру на Щелковском шоссе за кольцом, но рядом с Москвой. В дыру эту побоялись бы заглядывать даже ведьмы. Иными словами, что-то защищало этого, по-видимому, безобидного парня от ведьм.
К Родиону собрались Вадим, Лёня и Валерия, а проводником объявился человек по имени Владик, из кругов московских метафизиков. Был это человек средних лет и крайне сдержанный. О себе — ни слова, тем более о том, чем внутренне занимался. Но помочь в плане Родиона был готов.
Встретились у метро «Маяковская», на улице под колоннами. Сам Маяковский, не похожий на себя живого, указывал рукой явно не в ту сторону. Рука была каменная, но камень камню — рознь.
Так сказал Владик, задумчиво посмотрев на громоздкий памятник.
— Душа-то у него как металась, а тут гранит, — проговорила Лера, чтоб поддержать разговор со сдержанным Владиком.
Лёня цепенел от одной мысли об Аким Иваныче. Но цепенение цепенением, однако Владик как-то по-деловому (что не очень походило на поведение метафизика) проводил своих гостей переулками во двор, где стояла его машина.
Минуя заторы, избегая ДТП, они вскоре оказались на Щелковском шоссе, пересекли кольцо и поехали мимо деревянных покосившихся дач, точнее, домишек с небольшими палисадниками.
Владик всю дорогу в основном помалкивал. Несколько слов было брошено о живописи Пашкова, с которым Владик к тому же был знаком.
Очутились перед домиком, в котором было что-то от XIX века. Постучали. Открыл Родион — в свитере, широколицый и ширококостный, лет тридцати с лишним на вид. Глаза горели, но в то же время избегали взгляда людей.
«Жду, жду» — пробормотал он и провел в большую полупустую комнату.
Сели за внушительного размера стол у окошечка. На подоконнике — герани, на столе — несколько книг, главным образом о смерти, и две бутылки водки, буханка черного хлеба.
Такой прием, однако, никого не шокировал. От рюмочек никто не отказывался, кроме Владика. Хозяин вытащил откуда-то и весьма приличную закуску. Завел песню — то был диск Евгения Головина, и слова разливались: «Слушай, утопленник, слушай». Владик осадил Родиона:
— Не так бурно, дружище, люди пришли по делу, по рекомендации Филиппа Пашкова. Ты же его поклонник, к тому же.
— Хи-хи-хи! — разрыдался Родион. — Мало ли чей я поклонник. В основном, самого…
— Ну, выпьем, — вмешалась Лера.
После такого знакомства Родион совершенно развеселился: все тыкал пальцем в книги о смерти и похохатывал. Кот, сидевший на подоконнике, и тот взъерошился.
— Опустись занавеска линялая на больные герани мои, — запел Родион, когда диск замер.
И закончил:
— Я все приемлю. А теперь о вашей просьбе.
Одинцов напрягся и резко высказался:
— Нас интересует совершенно необычный человек. Может быть, даже это и не человек вовсе.
Родион замолк, отшвырнул гитару и насторожился.
— Имя?! Имя?! — выкрикнул он.
— Его имя, вероятно весьма условное, Аким Иваныч.
При этом имени Родион остолбенел. Владик хранил изумленность сдержанно. Потом Родион вскочил и будто бы, так во всяком случае показалось Лене, закричал. Потом сел на пыльный диван в углу и спросил:
— Зачем он вам?
— Я с ним встречался при очень странных обстоятельствах. Во время моей полусмерти.
— Вот там вы его и ищите. Аким Иваныч недоступен почти для общения. Кроме того, я не знаю, где он живет, кто он по существу и так далее, — выпалил Родион, покраснев. — Ничем не могу помочь.
Вмешался Владик:
— Родя, Родя, потише немного. Уймись. У тебя же есть какая-то цепочка к нему. Дай информацию, а сам отбеги в сторону. Если боишься.
Уговоры длились долго. Родион мешкал. Чего-то искал по своим карманам, кряхтел. Лера попыталась обаять его:
— Вы такой милый, такой глубокий человек, — залепетала она. — Мы же не просим вашего участия. Бред с ним, с вашим участием. Сами разберемся.
Вадим выразился более определенно:
— Он может очень помочь нашему другу. Помочь реально противостоять потери себя в Неизвестном… Он нам нужен не для того, что бы что-то узнать о скрытой от нас реальности. А для конкретной помощи.
Родион посмотрел на Одинцова.
— То, что вы с ним встречались в состоянии полусмерти, как вы выразились, я не удивлен. С ним можно встретиться и в гораздо более критических ситуациях. Не дай Бог, конечно. А я, знаете, не люблю экстремальных ситуаций. Ну, смерть — еще куда ни шло… Черт с ней… Но не более.
И вдруг Родион прыгнул на стул со своего дивана.
— Бедолаги вы мои. Ну, хорошо, хорошо. Дайте связь, через неделю позвоню. Может быть удастся увидеться с одним человеком.
— С Аким Иванычем? — осведомился Вадим.
— Хватит шуток, — испугался Родион. — С тем, кто знает о нем больше, чем я. Остальное — как Бог на душу положит. Не спешите только с этим.
Владик вмешался:
— Конечно. Вы сами сможете встретиться, теперь уже без меня.
«И этот увиливает и темнит», — подумала Лера.
Родион опять включил Головина.
На том и закончилась встреча. Владику надо было срочно в город. Он по-доброму попрощался с Родионом, и искатели Аким Иваныча укатили в Москву.
На следующий день часа в два Вадим уже был у Алёны. Алёна, измученная своими видениями, встретила его растрепанная, непохожая на себя, точно готовая к какому-то перелому.
Вадим искренне удивился:
— Что-то на тебя Петербург действует через чур экстремально.
Наконец-то Алёна рассмеялась.
— Посмотри лучше на эти рисунки.
И она разложила их перед ним на журнальном столике.
— Боже мой, ну и тип!
Со всех концов на Вадима смотрела голова Лохматова.
— Кто это?
Алёна молчала. Только села в свое кресло, словно в ложе судьбы.
Вадим, сидевший на диванчике, вглядывался в эти рисунки.
— Когда написала?
— Сегодня утром.
Вадим откинулся на спинку дивана.
— Эта голова не дает мне покоя. Кто он? Наверное, твоя больная фантазия породила его…
— Никак нет. Это мой новый друг.
— Друг?! Это чудовище — твой друг?
— Ну, скорее поклонник. И вовсе не чудовище, а король чудовищ.
— Может, он влюбился в тебя?
— Не думаю. Он влюблен в тьму.
И Алёна медленно, с комфортом, рассказала Вадиму все. «Так надо, — решила она. — Но больше никому ни слова».
Вадим по ходу рассказа порывался раза два встать и уйти. Но выдержал. Под конец выглядел растерянным, чуть подавленным, но с пробудившейся надеждой. Спросил по-детски:
— Ты назвала его другом. Но как, интересно, твой…
— Я вчера позвонила ему и порвала с ним. Давно созрело. Но эта история послужила инициацией, чтобы порвать…
— Но как ты определишь после всего, что было…
— Я не утаила ничего, Вадим. Никаких поползновений на меня, как на женщину, не было. Этот король чудовищ видит во мне богиню, прикоснувшуюся к его безумной сути… Я говорю правду, Вадим.
— И кто же он для тебя?
— Я же сказала. Откровенно говоря, мне страшно. Ради Бога, ради Христа, ради моей жизни не говори об этой истории никому, даже своей совести. Вместе будем развязывать узлы.
— Не скажу даже совести. Пусть этот киллер из цирка пляшет…
— Ну, в этом смысле — всякие действия бесполезны. И опасны. Надеюсь, ты понял это из моего рассказа…
— Уж яснее ясного. Алёна вдруг точно очнулась.
— Впрочем, ты знаешь… Одна странная вещь… Когда я сидела рядом с Наденькой, и у меня, кстати, появилась тогда на мгновение та же змеиная улыбка, что у нее на губах всегда… Дело в том, что я услышала, как она проговорилась соседу о какой-то подпольной фабрике лекарств на стыке Мытищ и Ярославского шоссе. Вот эту информацию, думаю, можно передать Валерии и Лене. И решим, что с этим делать.
