Павлик кивнул.
Он сходил к соседу и принес запаску. Показал колесо Екатерине Александровне.
— Нет, Павлик, я на таком не доеду. Я же сказала, что мне в сервис никак нельзя. У меня внук приезжает, — топнула она ножкой. — Найди мне нормальное колесо, я заплачу, ты же знаешь.
Она порылась в сумочке, вытащила кошелек и достала тысячу рублей.
Павлик тяжело вздохнул и ушел.
— Нет колес, — сказал он, вернувшись через полчаса.
— Не может такого быть! — воскликнула Екатерина Александровна и начала заламывать руки. — Делай, что хочешь! — Она схватилась за сердце.
Павлик был добрым и сентиментальным. Он опять тяжело вздохнул, пропал еще на сорок минут, но вернулся с колесом.
— Павлик, ты — волшебник! — запрыгала на месте, как курсистка, Екатерина Александровна.
Она съездила на рынок, накупила продуктов, сварила борщ и, довольная собой, села ждать дочь с внуком.
Калитка открылась, но вместо дочери с внуком зашли цепочкой сосед Витька, участковый Сан Саныч и Павлик.
— Вот! Вот оно! — закричал Витька, подскакивая к стоявшей на газоне машине Екатерины Александровны.
— Я требую объяснений! — сказала гордо та.
— Что ж вы, Екатерина Александровна, колеса у соседей свинчиваете? — вздохнул Сан Саныч, который годился ей в сыновья.
— Кто свинчивает? Я? — Екатерина Александровна прижала кулачки к груди.
— Вы, конечно. Колесо-то Виктор Иванович опознал, — сказал Сан Саныч.
— Какой Виктор Иванович? — удивилась она, и Витька с Павликом тоже удивились.
— Витькино колесо-то, от его машины! — уточнил Сан Саныч.
— Не знаю… Мое колесо… — заупрямилась Екатерина Александровна.
— Во дает, совсем уже… того… — возмутился Витька. — На голубом глазу врет, и хоть бы хны.
— Я никогда не вру! — попыталась защититься Екатерина Александровна.
— Будем составлять протокол, — постановил Сан Саныч.
— Какой протокол? Зачем? Мне некогда! У меня сейчас дочь с внуком приедут! — заволновалась Екатерина Александровна.
— Не надо протокол, — подал голос Павлик. — Я сейчас его свинчу и назад привинчу.
— Я тебе руки-то оторву, привинтит он, — заорал на него Витька.
— Зачем кричишь? Она так плакала, так страдала, так просила… Что я мог сделать? Где я ей колесо еще найду? — ответил Павлик.
— Слышь, ты, узбек, умолкни, — гаркнул Витька.
— Я не узбек, я таджик, — привычно объяснил Павлик.
— Рассказывайте, как вы в преступную связь вступили, — велел Сан Саныч.
— Какую связь? — опешила Екатерина Александровна и нервно хохотнула.
— В сговор. Рассказывайте, как вы колесо с Витькиной машины свинтили.
— Не знаю, я ничего не делала.
— По вашему заказу Павлик колесо отвинтил?
— Нет. Не по моему. Он сам.
— Но вы у него колесо просили?
— Просила. Но не Витькино.
— Другого не было, — встрял в разговор Павлик, — а ей нужно было ребенка кормить. Что я зверь, что ли? Не понимаю? Привинтил, отвинтил, на место поставил. Всем хорошо. Только мне теперь плохо. Я последний.
— Крайний, — поправила его Екатерина Александровна.
— Слушайте, не зовите меня больше вас спасать! — попросил Павлик. — Пусть вас кто-нибудь другой спасает.
— Забирайте свое колесо, — сказала Екатерина Александровна. — Мне такое даром не надо!
— Нет, я это так не оставлю! — пригрозил Витька.
Когда Марина с сыном приехали на дачу, дома никого не было, хотя калитка была открыта настежь и машина стояла на месте. Марина позвонила маме и узнала, что та в отделении милиции, воровала чужие колеса, то есть была заказчиком кражи.
Марина вздохнула, заехала в магазин за водкой и коньяком, выгребла из кошелька деньги и поехала выручать мать. Сына взяла с собой. Тот, не прекращая, ныл, канючил и просился домой, доведя Сан Саныча и всех остальных до исступления. Екатерину Александровну отпустили. Витька взял водку и деньги, Сан Саныч — коньяк. А Павлик, которому ничего не досталось, проклинал тот день, когда начал раскланиваться с соседкой.
Тамара поехала в командировку в Питер. Переговоры были тяжелыми, длились почти целый день, и она была даже рада тому, что назад едет на «Красной стреле». Она представляла себе, как ляжет на полку в вагоне СВ, выпьет чай из стакана в подстаканнике и уснет под мерный стук колес и бряцанье ложечки в такт ритму поезда.
За десять минут до отхода поезда Тома была все еще одна в купе. «Только бы не зашла говорливая тетка. Кто угодно, только не женщина средних лет, расположенная к задушевным разговорам, — думала она, глядя в окно. — Хорошо бы Бред Питт зашел, тьфу, нет, Джордж Клуни или Квентин Тарантино. Нет, пусть зайдет Педро Альмодовар, тогда точно не соскучишься». Тома в мыслях унеслась далеко от своего купе, перебирая в голове всех актеров и режиссеров, которые ей нравились и с которыми она была бы готова провести ночь.
Когда до отхода поезда оставалось минут пять, она расслабилась — ехать будет одна, выспится и в Москве на работу придет свежей как огурчик.
Она еще посидела немного в строгом черном костюме, при полном макияже, а потом решила переодеться — заняться все равно было нечем. Достала из сумки спортивные штаны и старую майку, потом стерла салфетками макияж и взяла газету, которая лежала на полке. Поезд наконец тронулся. Тома смотрела, как за окном медленно проплывает платформа. В этот момент дверь в купе открылась. На пороге стоял Бред Питт с глазами Джорджа Клуни, ухмылкой Тарантино и обаянием Альмодовара.
— Здравствуйте, — сказал мужчина и стал устраиваться на своей полке.
Тома лихорадочно соображала, что делать дальше — бежать в туалет и краситься заново, оставить все как есть и расслабиться или… На этом «или» Тома схватила косметичку, сказала быстро «извините» и выскочила в коридор. Сердце стучало. За те минуты, что она разглядывала мужчину, успела заметить все — и дорогой деловой костюм, и часы, и модный галстук. Мужчина был идеален во всем. Во всяком случае, с первого взгляда.
Тома быстро накрасилась в туалете, жалея о том, что не прихватила с собой костюм для переговоров, и вышла, тяжело дыша.
— Чай будете? — спросила ее проводница.
— А? — очнулась Тома. — А у меня мужчина в купе.
— Я в курсе. Чай будете? Коньяк повезут попозже, — ответила проводница.
— А пересесть нельзя? — спросила Тома.
— Нельзя, — ответила проводница и посмотрела на Тому строго, как мама. Мол, тебе сколько лет? Ты еще не замужем, судя по отсутствию кольца, к тебе в купе такой мужик подсаживается, а ты хочешь пересесть? Дура! Бегом в купе и включай женские чары! Два понедельника осталось до критического возраста — ни одной возможности упускать нельзя!
— Ладно, тогда чаю, — согласилась Тома.
Она дождалась, когда проводница вынесла ей стакан, и на слабых ногах, готовая на все, вошла в купе.
Мужчина ее мечты лежал под одеялом.
— Ну, спокойной ночи, — сказал он и выключил в купе свет.
Тома посидела в темноте пару минут и решила спросить:
— Ничего, если я ночник включу? Вам не будет мешать?
— Вы можете делать все, что хотите! — ответил он и отвернулся к стенке.
Тома включила ночник и, отхлебывая чай, попыталась сосредоточиться на газете — сон как рукой сняло, — но все равно бросала взгляды на соседа по купе. Он дышал тихо и ровно и совершенно не собирался к ней поворачиваться. На вешалке висел его идеальный дорогой костюм.
Прошло минут пятнадцать. В коридоре началось движение — повезли еду и напитки. Проводница заботливо заглянула в купе.
— Коньяк? Шоколадку? Не желаете? — спросила она, глядя на злую как черт Тому.
Та не отвечала. Мужчина тоже молчал.
— Нет, спасибо, — сказала Тома от лица купе. Проводница вздохнула и покачала головой. Тома пожала плечами — мол, что я могу сделать?
Причем ей до истерики захотелось коньяка, и разговоров по душам, и ночного бдения под стук колес.
В соседнем купе слышались голоса, смех и падали предметы — там была жизнь. Там все только начиналось, а у Томы все закончилось, не начавшись.
Прошло еще минут пятнадцать. Тома смотрела на своего соседа, который за это время так и не поменял позу. У него не торчали ноги из-под одеяла, от него не разило перегаром. Напротив. Сосед был в белоснежной футболке, на одеяле красиво лежала накачанная вполне в меру рука. В купе пахло его парфюмом.
Вдруг поезд дернулся, громко звякнула ложечка в стакане. Тома, лихорадочно вспоминая всех героев всех кинофильмов, смахнула рукой стакан. Тот упал с тихим звуком. Не таким, как она рассчитывала. Реакции от соседа не было никакой.
Тогда она встала, громко кряхтя и кашляя, и принялась поднимать стакан.
— Ой, — в голос воскликнула она и села на пол, схватившись рукой за полку соседа. — Ой! — повторила она еще громче. — Я упала!
