Но Сабри-бек возразил:
— Вряд ли советник пойдет на это. Французам сейчас не до нас. У них своих проблем хоть отбавляй. Но надо попытаться убедить его принять самые жестокие меры к саботажникам.
Евреев, поддерживающих сионистское движение, можно было пересчитать по пальцам. Советник вызвал к себе одного из них и, передав документы конференции, сказал:
— Созови всех членов организации, внимательно все эго изучите, а затем обсудим.
В три часа дня советник заехал за Марьяной, он сообщил ей, что все материалы переданы по назначению. Случилось так, что члены организации поначалу не одобрили решения совещания. Желая изменить ход обсуждения, советник назидательно сказал:
— Эти решения для нас священны. Нам не следует их оспаривать, а необходимо выполнять.
— Надо, чтобы большинство евреев переехало в Палестину, — заявила Марьяна. — Земля эта — родина наших предков. Бог завещал нам это в своей священной книге.
— Но мы родились здесь, — возразил самый старший из присутствующих. — Тут вся наша собственность. У нас прекрасные отношения с жителями города. Не понимаю, зачем уезжать в Палестину, где все для нас чужое?
— Да и страшно бросать насиженное место, где тебя все любят и уважают, — сказал еще кто-то.
— Ну что же, — твердо произнесла Марьяна, — вам решать. Мы лишь должны были сообщить вам решения совещания, а решать вам. Согласитесь уехать — добро пожаловать в Палестину, или, как сказано в талмуде, на землю сынов израильских.
— Клянусь богом, я не покину Алеппо, — вдруг раздался чей-то голос, — и думаю, никто из алеппских евреев этого не сделает.
Возвратившись в резиденцию советника, Марьяна решительно заявила:
— Мы заставим их перебраться в Палестину. Вопрос только, как это сделать. Через месяц мы должны отчитаться перед руководством. Что мы им скажем? Наши руководители не делают скидок на обстоятельства, не принимают никаких оправданий.
Тот резкий тон, которым Марьяна говорила о делах, и ее пренебрежительное отношение к людям внушали советнику уверенность, что собеседница знает нечто, ему не ведомое. У нее есть ключ ко многим загадкам жизни, в том числе и к той, которую им предстояло решить.
— Как же быть? — спросил советник. Было непонятно, то ли с этим вопросом он обращался к самому себе, то ли к Марьяне, задумчиво шагавшей по комнате из угла в угол и не выпускавшей сигарету изо рта.
— У меня идея! — воскликнула она и, остановившись посередине комнаты, резко повернулась к советнику. — В субботу ты должен… Пожалуй, нет… Скажи прежде: сколько у тебя надежных людей?
— Один офицер и четыре прапорщика.
— Отлично! Ты слишком много философствуешь, — поучала она советника. — Жизнь, в сущности, примитивна — не нужно усложнять ее и мучить себя. Я предлагаю организовать убийство одного из самых уважаемых в городе евреев. На задание пошлешь, естественно, человека, на которого целиком можно положиться.
Не веря своим ушам, советник невольно воскликнул:
— Да ты что, с ума сошла?! Как мы можем убить еврея?!
— Чем скорее это произойдет, тем лучше, — спокойно возразила Марьяна. — Все надо настолько тщательно подготовить, чтобы люди поверили, будто убийца — араб, один из должников убитого. Через день-другой опять должна пролиться кровь. На этот раз необходимо убить араба, тоже богатого и знатного, прямо у мечети, а в убийстве обвинить евреев. Потом ты, разумеется, выделишь охрану для еврейских жителей и этим поселишь панику среди них. Арабы обязательно взбунтуются. И тогда ты увидишь, что евреи сами обратятся к тебе с просьбой помочь им уехать отсюда.
Она говорила серьезным, поучающим тоном. Это было не совсем то решение, которого ожидал советник, но все-таки решение, за которым должно последовать действие. Советник слушал женщину с удивлением и покорностью.
Ночь Марьяна провела у него в доме, а рано утром уехала на станцию Абу Духур. Только в машине она вспомнила, что должна позвонить Мамун-беку, но телефонов поблизости не было, и ей пришлось возвращаться, хотя это и дурная примета.
— Передай хаджи, — сказала Марьяна, — что пора вывозить чечевицу. — И, прикрыв трубку рукой, повернулась к советнику: — Начальника из Хамдании переведем в Абу Духур, а сами вернемся в Алеппо. Ну, что скажешь?
— Это только избавит нас от лишней езды, — одобрительно ответил советник.
Когда она сообщила Мамун-беку, что теперь будет жить в Алеппо, тот несказанно обрадовался.
Марьяна снова села в машину и поехала на станцию. Шофер хорошо ее знал. Закурив, Марьяна выпустила дым прямо шоферу в лицо, а он как ни в чем не бывало сказал по-французски:
— Привет, мадам.
— Привет, — откликнулась Марьяна и живо спросила: — Что нового? Я слышала, ты был в Триполи. Как там?
— О, там очень красиво, моя госпожа! Но обычно я провожу отпуск в Бейруте, уж очень люблю этот город.
— Поверь — скоро ты сможешь проводить отпуск в Хайфе или Яффе.
Шофер понимающе посмотрел на Марьяну и, улыбнувшись, спросил:
— Ну а сейчас куда мы держим путь?
— В Алеппо. В главном железнодорожном управлении сегодня решается вопрос о железнодорожной катастрофе.
Убегали назад зеленые гладкие полосы пастбищ, мчались невысокие лесистые холмы с редкими прорезями, лишь горизонт стоял на месте. Рядом с дорогой желтело железнодорожное полотно. Шофер не смотрел по сторонам, пристально вглядываясь вперед, в дорогу. Изредка он поворачивал лицо к своей спутнице, улыбался и продолжал молчаливо гнать машину до узкой дороге. Наконец они приехали. Дома Марьяна приняла душ и легла отдохнуть. Напряжение последних дней давало себя знать. Вошел муж и спросил о результатах поездки.
— Все идет по плану, — ответила Марьяна и попросила сварить кофе. Разглядывая мужа, она испытывала некоторое удовольствие при мысли, что этот уже немолодой человек во всем ей послушен.
Пока грелась вода, муж хотел продолжить расспросы, но Марьяна, перебив его, спросила:
— В Ум-Ражим много жертв?
— Много. Место катастрофы все еще оцеплено солдатами органов безопасности. Туда съехалось все начальство. Кстати, и твои беки тоже. Допрашивают крестьян близлежащих деревень.
— Имей в виду, уже есть приказ о нашем переводе в Алеппо. Надеюсь, там будет полегче, и мы сможем активнее действовать. Извини, но я хочу немного поспать. Устала очень. Если придет Мамун-бек, не буди меня. Вам есть о чем поговорить и вдвоем.
Сон никак не приходил к Марьяне, и она опять принялась за чтение решений. Внимание ее привлекла фраза: «Движение будет рассматривать и оценивать деятельность каждого члена организации в отдельности. Яхве воздаст каждому по заслугам».
Марьяна улыбнулась и, так и не сомкнув ни на минуту глаз, встала, быстро оделась, вышла из дома и медленно побрела вдоль рельсов. После прогулки зашла в рабочий кабинет мужа и позвонила сначала в Хомс, затем на насосную станцию в пустыне, где начальником был ее старый приятель, мистер Джон, английский сионист. На вопрос, как продвигается работа на трубопроводе, Джон заверил ее, что все в порядке.
— Надеюсь, советник рассказывал тебе о своей поездке в Ирак? — спросила Марьяна. — Я слышала, что на обеде у Нури-паши он видел некоторых наших общих знакомых.
Джон в свою очередь стал расспрашивать ее об обстановке в Алеппо.
И Марьяна рассказала, что, несмотря на возникшие разногласия, решения все же будут выполнены.
— В Ираке тоже все рано или поздно согласятся на выезд, — сказал Джон. — Я проинформирую тебя о ходе событий в начале следующего месяца. Послезавтра я вылетаю в Англию, а когда вернусь, обязательно встретимся. Пожелай мне счастливого полета.
На заре, когда крестьяне уже собирались покинуть город, до них дошла весть о крушении в Ум-Ражим, и они удивились пророчеству учителя Аделя.
— Учитель — великий человек, он все знает, — сказал Юсеф. — Но откуда? Понять не могу.
В шуме колес тонули голоса. И крестьянам пришлось перейти почти на крик.
— Я думаю, учитель действует не один, — сказал Абу-Омар. — У него наверняка есть помощники.
— Какое нам до него дело? — спросил Халиль. — Наше дело сеять и убирать урожай.
— Нет. — Юсеф резко повернулся к нему: — Мы обязаны помогать таким, как учитель.
Арбы вереницей медленно двигались по дороге. Тяжелые предчувствия одолевали крестьян. Юсеф знал, чем случившееся грозило им. Придут солдаты, начнутся обыски.
— Спаси нас, аллах, — произнес Юсеф.
— Да поможет нам аллах и не допустит французов в нашу деревню, — едва слышно отозвался Ибрагим.
Но аллах не помог, и советник уже распорядился произвести обыск во всем районе. Особенно сурово он потребовал покарать жителей деревень, расположенных вблизи железнодорожного полотна, чтобы впредь неповадно было совершать подобные действия.
