— Что теперь? — заинтересовался старик.
Инга выдвинула вперед подбородок, свела брови упрямо.
— Теперь, пока не узнаю все, не поеду! Про Сережу. Буду тут вот. Сидеть.
Сжала кулаки и уселась крепче. Гордей хмыкнул, рассматривая свои ладони. Ковырнул ссадину на пальце.
— Сиделица. Ладно…
Из комнаты тихо и настойчиво запиликал телефон.
— Твоя машинка?
— Потом.
— То Олежка, наверное. Ты иди, не бросай его сегодня-то.
Инга встала.
— У него свои дела, Гордей, ты мне скажи…
И вдруг темная рука сжалась в кулак, грохнула о столешницу.
— Свои? Пацан без отца рос, нынче узнал чего-то. А ты юбками тут машешь, о своем страдаешь. Кому сказал, мотай к сыну!
Инга дернулась, быстро ушла в дом, схватила лежащий на столе телефон и дрожащей рукой нажала кнопку вызова.
— Олега. Прости, я во дворе. Не успела. Ты там как?
— Мам? Слушай… мы встали тут. Ну, в общем, надо, чтоб пришла. Помочь.
— Я? А что я? Приду, конечно, через час, если надо, буду.
— Я бы приехал, но мы уже поставили ж машины, экран, колонки. Ну, я как придешь, скажу, хорошо? А обратно Димыч тебя привезет.
— Что случилось-то?
Олега усмехнулся. Ответил:
— Та не по телефону, ладно?
Инга положила мобильник в карман. Быстро вышла в раскаленный двор, навстречу вопросительному лицу Гордея. Хватая сумку, сказала отрывисто:
— Ты прости. Правда. Кажется, у них там что-то. Случилось. Не знаю я что. Пешком туда километра четыре. Пойду. Извини, Гордей, видишь, ты прав. А я как всегда.
— Скажите, какая, — отозвался старик, поднимаясь и поддергивая трусы, — ладно, не скачи. На байде пойдем, за полчаса доберемся. Не закачивает тебя, на воде-то? Не? Бери тогда вон, черпак, да полотенце.
Запирая дом, добавил, суя Инге тяжелые ключи.
— Завтра. Я тебе завтра все расскажу, идет? А ты мне сперва свое расскажешь. Баш на баш, Инга. Как тебя, по батюшке? Инга Михайловна, значит.
Черная от смолы байда густо ворчала мотором, но шла небыстро, тыкаясь в свежие волны и снова задирая нос. Инга опустила руку за борт, и пальцы то окунались в воду, то снова оказывались в воздухе, на ходу довольно прохладном. После разговора с Олегой собственные переживания вылетели из головы, и осталось тянущее беспокойство, такое, обычное для нее, что вынималось из сердца вязкой нитью и длилось к желанию поскорее все узнать, разрулить, помочь, оградить, пусть мальчик дальше живет, улыбаясь и болтая. Это материнское, понимала и ругала себя, зная, не сможет всю жизнь стоять между сыном и большим миром. Но пусть тогда оно все проходит, пусть голос его снова становится голосом Оума.
Я тут на отдыхе, и немного дела. Так, кажется, сказала она Петру.
Усмехнулась, стряхивая с пальцев воду. Наверное, последнее ее тихое времяпровождение — это поездка в большом автобусе, и степь за окном. А как вытащил ее Олега из салона, сразу началась беготня, переживания, походы в разные стороны, снова переживания. Свои и его. И сейчас едут, а там непонятно что, но раз сам попросил (тут у нее снова заныло сердце), то что-то неприятное, наверняка.
Пляжную дискотеку было хорошо видно с воды. Большой экран на еле видных растяжках белел ослепительным прямоугольником, торчали по сторонам четыре высокие черные колонки, и от них падали уже предзакатные тени. У края дороги, что отделяла пески от полосы редких здесь деревьев, стояли оба жигуленка — красный и серый. И беспорядочно разбегались вокруг экрана белые легкие столики и пляжные табуретки.
По дороге, смеясь и размахивая руками, брели гости. В шортах, платьях, а то и просто в плавках и купальниках. Тащили в руках бутылки с пивом и лимонадом. Кто-то уже забегал в воду, плескаясь и маша руками Инге и Гордею. И время от времени на укрепленной в песке высокой панели наливались неярким светом цветные лампы, гасли снова, готовясь к будущей темноте.
— Сиди, — сказал Гордей, заглушив мотор и берясь за весла. На длинных руках вздулись коричневые желваки.
— Сиди, спрыгнешь, где мелко. А я обратно.
— Спасибо, — кивнула Инга, держась за шершавый борт и высматривая Олегу.
Шлепая по воде босыми ногами и держа в руках многострадальные кроссовки, которые Олега прихватил утром забытые под шиповником, она сначала увидела Нюху. Та бродила по песку светлым призраком, держа пальцами подол прозрачного платья.
— Я ее боюсь, — заявила Инге, зябко передергивая плечиками и оглядываясь на группу людей около машин, — у нее нет костей, одни титановые палки. Ой, ну стержни, знаете, как ставят в переломы.
За спиной Нюхи кто-то одобрительно засвистел, салютуя пивной бутылкой. Инга взяла теплые пальцы, таща девочку за собой.
— Со мной будешь. Пока. У кого палки? Какие такие титановые?
— Когда после аварии я лежала, у меня была, в руке, — рассказала Нюха, послушно тащась за Ингой, — вот тут, у локтя.
И правда, показала длинный светлый шрам до самого плеча.
— Господи. Так сильно ломала руку, да? Давно?
Та кивнула и пошла медленнее, упираясь.
— В десять лет. Врачи говорили, может быть, буду лежать. Всю жизнь. А я вот танцую. Правда, чудесно? Только не надо туда идти. Мне там будет плохо.
У машин толкался народ, о чем-то споря. Слышался тягучий голос Димки, изрядно расстроенный. И над головами мелькнула полицейская фуражка.
— Не положено, — прервал Димкины слова казенный голос, — сказано вам — не положено! Хулиганство тут разводить. С водкой. И наркота, небось.
— Какая наркота! — вклинился раздраженный голос Олеги, — у нас даже торговли никакой, просто музыка, и кино будет. Хотите, сами гляньте, черт, да мы видео взяли с собой с официальных концертов. У нас фишка именно в этом, чтоб нормальное, и без бухла.
— Территория… — баял свое голос под фуражкой, — и сигнал. До выяснения сворачивайте свой шалман.
Инга дернула Нюху, но та встала камнем, глядя из-под свешенных на скулы кудрявых волос.
— Ладно, — она подвела девочку к одинокому столику и усадила, — и чтоб никуда, поняла?
— Не надо к ней, — попросила Нюха, — не ходите.
Инга пожала плечами и пошла, увязая в песке босыми пятками. Расталкивая парней и девчонок, просунулась ближе к спорящим. И недоуменно глядя на ловко затянутую в белый костюмчик молодую даму, испытала мгновенный приступ головокружения, будто бы мир вокруг качнулся, теряя себя и перемешивая прошлое с настоящим. Женщина держала в руке красивый портфельчик, и насмешливо разглядывала взволнованных ребят. Красиво стриженая светлая голова надменно откинута, большие очки подняты над подкрашенными глазами.
— Права будете качать, когда предъявите официальное разрешение, — сказала хорошо поставленным командным голосом, — а пока это территория летних семинаров эзотерической школы города Москвы.
— Вы, наверное, Лиля? — Инга встала напротив, сунув руки в карманы шортов и подавив желание плюнуть под ноги лощеной спортивной даме, — у вас у самих есть какие-то бумаги? Можете нам их показать?
— Вам? — саркастически уточнила Лиля, и, расширив глаза, понимающе кивнула, — ах, это вы. По-родственному, значит, прибежали детишек защищать. Да что ж вы никак не оставите в покое человека! Натравили на него своего… своего…
— Моего, да, — согласилась Инга, раздувая ноздри. Ребята вокруг примолкли, слушая.
— Именно, — ответно согласилась Лиля, прижимая к боку портфельчик, — именно вашего. А вам бы хотелось, чтоб…
— Вы не ответили. Если вам нужны наши бумаги, покажите свои. На чем основаны ваши претензии, если лагерем стоите, — она оглянулась на полосу пляжа, — в двух километрах отсюда, не меньше.
Но Лиля не торопилась лезть в портфель и Инга еле заметно перевела дыхание. Дочка-администратор блефует. Олега рассказывал, что они уже заняли домики недостроенного пансионата. И еще смеялся, совсем по другому казалось поводу, о том, что на Казане периодически ссорятся из-за свободных бухточек, то йоги с кришнаитами, то шаманы с нудистами.
Лиля выставила ногу в ладной туфельке. Повела в желтеющем воздухе рукой с золотой цепочкой на запястье.
— Милые. Сравнили. Мы солидная группа, нас знают в Москве, и наши филиалы открываются в крупнейших городах. Наши семинары собирают цвет российской интеллигенции, журналисты, культрегеры, художники, э-э-э… спортсмены и тренеры, лучшие люди нации! А вы? Шайка дурно воспитанных малолеток? И во главе — провинциальная безработная дамочка? На вашем месте я бы постыдилась хоть слово тут сказать.
— Слушай, ты… — удивленно встрял Олега, — да я…
— Оум, помолчи, — распорядилась Инга. Оглядела внимательные и любопытные лица слушателей, а поодаль кто-то кричал и смеялся, забегая в воду вслед за визжащими девчонками. И быстро успела удивиться — и правда, ведь не бухие, и не гопники, обычные такие ребятки, что издалека может и кажутся непонятно-страшной толпой, а вблизи — сплошные Оумы, Нюхи, да Димки с Васечками.
