Потому она улыбнулась и рассказала, по-прежнему держа руки в карманах и не повышая голоса.
— Перед вами инициативная молодежная группа, что собралась для пропаганды трезвого образа жизни, и их дискотеки — в первую очередь средство привлечь внимание к паршивому состоянию местных пляжей. Да-да, товарищ участковый или кто вы там, с завтрашнего дня эти мальчики и девочки бесплатно и в свое личное время будут двигаться вдоль берега, убирая мусор, оставленный вашими интеллигентными эзотериками, как оставляете вы его из года в год. Нынче это называется флешмоб, а если вам понятнее, раньше называлось просто — субботник. Что же касается моих полномочий, то я, как представитель Европейского союза фармакогнозии, имеющий грант на сбор научной информации о состоянии флоры и экологии Азовского побережья, и как педагог-профессионал по работе с трудными подростками, могу через пару дней предъявить вам полный пакет документов, которые дают мне право заниматься этой деятельностью с привлечением самых широких масс общественности. Особенно если эта общественность — молодежь.
Замолчав, Инга мысленно поздравила себя с тем, что не заблудилась в пафосной речи, и сумела таки закруглиться.
— Ого, — сказал кто-то за ее спиной.
— Ну, так… — задумался человек при исполнении, переминаясь пыльными сапогами. И вдруг, оглянувшись, цыкнул, свирепо хмуря брови:
— Ксюха? Я говорил домой?
— Пап, ты же слышал, — торжествующе отпарировала непослушная Ксюха, — флешмоб, субботник. Дискотека.
— Грант? — переспросила Лиля, выдерживая все тот же высокомерный тон.
— Европейский, — кивнула Инга, — и понимаете, Лиля, сидя в Москве, мне было бы затруднительно потратить его по целевому назначению. Кое-что, вы удивитесь, приходится делать и за пределами столицы. Так что насчет ваших бумаг?
Лиля вытащила из-под локтя портфельчик, подумала и прижала его к другому боку. Поворачиваясь, гневно пообещала:
— Мы еще… в общем, поглядим, и у нас есть кому, чтоб вас…
И пошла по дороге к глянцевому автомобилю, что маячил рекламной шапочкой такси на крыше. Хлопнула дверца, заревел мотор.
— Дела, — раздумчиво сказал фуражка, — вы это, к Василь Никитовичу завтра что ли, сходите, он вам оформит, чтоб уж по-настоящему. Ксюха, а ну домой!
— Па-ап, — закричала Ксюха, — я вечером! Меня Димочка отвезет, да Димочка?
Папа печально вздохнул, разводя руками. И побрел по дороге в сторону города.
Олега встал рядом, толкая Ингу плечом и смеясь.
— Ахренеть! Мам, ну ты даешь, а? Насчет трудных я понял, у тебя же корочки есть, ты в клубе школьников два года пахала. А про грант, ну ты…
— Оум, отзынь, — интеллигентно прервал его Димка, аккуратно беря Ингу под локоток, — Инга Михална, насчет завтра, и вообще, я вот что подумал…
— Подожди, — не сдался Олега, — мам? Так насчет гранта… так это же правда?
— Олега, — она, наконец, засмеялась, и оглянулась, беспокоясь за Нюху, — я когда врала-то? Есть он, пришли документы в июне, да разве ж успеешь тебе рассказать новости.
Слушая Димку, пошла к столику, где рядом с Нюхой уже заседали три поклонника, рассказывая ей всякое. Олега шел позади, хлопая себя руками по бокам. Оглядывал слушателей. Задирал подбородок. Гордился.
— Инга Михална, — не унимался Димка, прыгая рядом и топыря локти, чтоб не мешали идущие, — я вот что придумал, надо слайд-шоу, с фотками, ну наше, чтоб все — пески, море там. С вашего ж сайта, с прогулками. А текстовки и музычку я наложу. Будет, значит, сперва музон, танцульки, потом хоба — слайды, рассказ. И опять. Ну, реально ж будет круто!
— Будет, — согласилась Инга, сгоняя поклонника Нюхи и падая на легкий стульчик, — а поесть у вас найдется? Я, между прочим, от Гордеева борща убежала к вашим проблемам.
— Теперь нашим, — важно ответил Димка, — общим вот.
— Спасители мира, — умилилась Инга, — я вас всех люблю. Главное, не набухайтесь на радостях, а то будет мне стыдно. Перед титановой Лилей и каменным ее папой.
— О-о-о, — сказала Нюха, вертясь на коленках Олеги, — о-о-о, вы были дракон! Вы победили эту, со стержнями. А я бы никогда. Вы такая чудесная. Почти как Олежка.
Перед Ингой возникла пластиковая тарелка с сосисками и нарезанным хлебом. Кусая, она вздохнула. Вот тебе Михайлова еще одна жизнь, не думала, не гадала, возись теперь с ними. Молодыми и классными. И как же славно, что случились в твоей жизни те два года в окраинном клубе, где собирались дурака валять уличные подростки. И плакала, и злилась и отчаивалась. Но по сравнению с теми, эти — просто нежные скрипачи, и это хорошо и успокаивает.
Сумерки густели, зажигалась цветная панель, раскидывая по песку круги — зеленые, красные, слепящее-желтые. Пробегали по ним лазерные острые веера лучей, прыгали на черную воду, зажигая ее мерцающими бликами. Колонки тряслись, тумкая и пульсируя неожиданно старой, из ее молодости музыкой, что ожидаемо стала модной, выждав свои двадцать лет. И смеющиеся дети, изгибаясь и взмахивая руками, танцевали, крутились, прыгали и, хохоча, падали на песок.
Темнота упала внезапно, и уставшая Инга бродила среди танцующих, снова снимая, на этот раз по-другому, не выцеливая лиц и фигур. Белый экран, расписанный серыми и цветными кадрами, решетки и копья цветомузыки на песке, огромный костер сбоку, в полном уже мраке, что сыпал в ночном ветре искрами. У костра она застряла надолго, садясь на песок и снова вставая, с щекоткой внутри думая — новая камера умеет еще что-то и смотреть будет здорово, как открывать коробку с подарком. Работая, старалась не вспоминать о ярком дневном впечатлении, зеленом полумраке резных виноградных листьев и шершавой стеле теплого морского камня. Потому что следом сразу приходили слова, сказанные щекастой Лизой злорадно, о том, что уж семь лет назад. Это выкручивало сердце, наполняло его медленным отчаянием и сожалением, но тут же вспыхивала испуганная надежда. Из-за нее и медлила Инга, гнала мысли, чтоб не рвануться отсюда, с молодого шумного праздника на темную дорогу вдоль пляжа, мимо рощи, в которой бледно светили палатки каменевского семинара, к старому продутому ветрами и прожаренному солнцем дому Гордея. Старик грохнул кулаком. И сказал — завтра. Вряд ли он будет говорить с ней ночью. А требовать она боялась, вон как грохнул-то. И накричал.
Какое-то время получалось себя уговаривать, но в конце-концов спешка сердца сделалась невыносимой. И свинчивая треножку, Инга запихала все в сумку, обходя прыгающих танцоров, поискала Олегу, и не нашла. Решила не звонить пока. Быстро пошла к дороге, да пусть их, и Димка пусть веселится, успеют еще поговорить о наполеоновских планах.
Димкин жигуленок догнал ее через полкилометра, схватил цепким белым светом, рыча, тормознул.
— Инга Михална! Так подвезу ж.
Она сидела, подпрыгивая, свет так же прыгал впереди по мягким песчаным впадинам дороги. Тонкие руки Димки уверенно лежали на рулевом колесе.
— Хорошо, когда сам себе начальник. Я вот подумал чо. Мы с Оумом вертаться хотели, десятого. А если такие дела, я позвоню Ленке, она без меня там поруководит. И еще нам пара недель. Тут, в Крыму. Это вы прям здорово рассказали, сразу все со значением стало.
Кудрявая голова поворачивалась к ней, поблескивал темный глаз на небольшом тонком лице. Инга послушно кивала, и жигуленок обрадованно взрыкивал, выбираясь из очередной ямки. Скорее бы. Скорее бы довез, высадил, и вдруг Гордей там у стола, чинит свои снасти или пьет чай. Она сядет рядом, молча. И вдруг он ей, уже сегодня…
— Я не знаю только, — вел Димка дипломатически, — ну мы как это все, чтоб вместе ездить, да?
— Димочка, ты извини. Я с вами ездить не буду. Снимки, пожалуйста, ну и юридическую, так сказать, некоторую защиту. А руководить, это уж вы сами. У меня работа, во-первых, нужно, чтоб каждый день была сеть, ну и…
— Да? — радостно удивился Димка, — я вот примерно так и прикидывал, Инга Михална, мы отсюда начнем, как раз по берегу, двинемся к проливу, так? Получается, не торопясь, пройдем по всему до Керчи побережью. А вы…
— А я буду вашим заочным консультантом, по экологии. Идет? Как раз моя прямая специальность практически.
— Группу в контакте откроем, — мечтательно поделился Димка, — фейсбук опять же. Будете там админом.
— Нет, я уж лучше на вольных хлебах. Как договорились.
— Ну, модератором…
— Дима, отзынь.
— Понял, Инга Михална.
Он радостно улыбался, вглядываясь в свет фар. И Инга, чтоб уж полностью успокоить насчет того, что отбирать у детишек корону не станет, пообещала:
— А я про вас пару статей напишу, для хороших сайтов. И на английском тоже. С фотографиями.
— Во! Супер! Может с бибиси приедут и снимут про нас кино.
Она диковато глянула на довольный профиль. Выдохнула. Что ж оно все так упорно стучится в ее жизнь. После стольких лет, сперва смятенного горя, потом печали и тягостного ожидания, ведь ждала, думала — он найдет, когда сумеет, а потом пришла смиренная печаль, не судьба видимо, только вот вспоминать, время от времени нещадно ругая себя, за ту ночь с Петром… Эта внезапная уверенность — что-то меняется, вот-вот изменится! А когда вдруг замаячило совсем близко, и она увидела его, высеченного твердым резцом, без помарок, и сразу узнала, даже не глядя еще на фигурку летуна-мальчишки, узнала по линиям полета стрижей, остро откинувших лучи крыльев, ее вдруг накрыл страх. Изматывающий, как во сне. Все ведь изменится, Инга, прошептал внутренний голос, а у тебя вполне налаженная жизнь, не всегда она была такой. Пусть, отвечала она себе, пусть меняется, пусть! И все равно боялась.
