Но телефон, под недоумённым взглядом Виктора, Цахилганов всё же оставил у себя — спрятал в тумбочку, вопреки запрету.
139
Проводив шофёра, он улёгся на кушетку
с удовольствием.
У этой Даши на плечах и на спине рассыпаны шёлковые нежные веснушки. Хорошо, что Даша не загорает,
— коричневая — женская — кожа — всегда — кажется — немного — грубоватой — на — ощупь.
…А ловко всё же он вернулся из надземных — и подземных! — воображаемых сфер в реальность! Ловко, быстро, играючи…
Как виртуозный ныряльщик — без брызг.
Или это просто стихло Солнце?
Женщина в конфетти. В шелковистых рыжих конфетти… Офисная спасительная блудница,
безотказная скорая
— очень — скорая —
помощь, осыпанная пылью золотистой,
будто авантюрин…
И вот уже не метёт, не поднимается в сознании, и не пугает никого чёрная лагерная пыль Карагана,
— а — значит — лишь — для — отдельных — особо — нервных — греков — страдающих — манией — преследования — страшны — эти — мстительные — летающие — старушонки — Эринии — addio!
Цахилганов заулыбался, ворочаясь на кушетке,
узкой, как вагонная полка,
а вовсе не как днище гроба,
и ему было приятно вспоминать про рыжий дождь на женском вяловато-податливом теле —
на тёплом, приятном теле,
не излучающем ни огня, ни света,
— впрочем — от — неё — подчинённой — особого — горения — не — требовалось.
Золотая россыпь, осыпь, сыпь… на тестяном добротном, качественном теле,
которое можно мять, мять, мять —
мять-перемять.
140
Ещё ему было приятно отмечать, что Макаренко и Даша недолюбливают друг друга. Отчего? Да просто Цахилганов всё чаще брал с собой на переговоры именно Дашу, а не его, плешивого экономиста.
Брал, чтобы она — сидела.
И она — сидела: с бесстрастным видом.
Глядела в пространство,
будто снулая,
слегка косая,
бледная крапчатая рыба.
И так перекладывала ногу на ногу, и так зябко потирала колено коленом, и так медленно сучила и сучила шёлковыми ногами, устраиваясь поудобней, что одно её шёлковое отрешённое, молчаливое ёрзанье перед деловыми людьми уже принесло Цахилганову в четыре раза больше контрактов, чем трудолюбивая возня зама в офисе с утра и до поздней ночи.
Золотая — пыль — веснушек — приручённая…
Уже стоя у окна, он ещё раз спросил себя, есть ли у плешивого Макаренко возможность кинуть его на этой операции. При фиктивной продаже фирмы.
— Нет. Не скозлит, конечно, — сказал себе Цахилганов после короткого раздумья.
Договор о купле-продаже — условный,
но заключён будет — как чистый…
Определённо, не скозлит.
141
— …То, что заключено, уж оно — точно: заключено! — согласилось вдруг пространство голосом Дулы Патрикеича. — И хоть кругом шешнадцать не бывает, а заключить — всё ж лучше, чем не заключить.
— Тоже мне — вечный страж, недрёманное око, — сказал с усмешкой про старого служаку Цахилганов. — Успокоилось, значит, светило, угомонилось небесное электричество, и утихли твои фантазии на тему подземной лаборатории. А теперь опять ты очнулся, неугомонный старичище… Впрочем, про лабораторию я всё выдумал сам, для дальнейшего возможного мыслительного манёвра. Слышишь?… А то смерть как скучно мне!
Тьфу-тьфу…
Какое — там — выдумал — что — ты — несёшь — заволновалось — пространство — чувствуя — как — ловко — выскальзывает — он — из — исторических — ловушек.
Дула же Патрикеич, как видно оказался совершенно сбитым с толку последним сообщеньем Цахилганова. Потому что, помолчав, завыл вдруг –
жалобно, просительно
и неизвестно к чему:
— Не бе-е-ей собаку, она раньше челове-е-еком была-а-а… Никогда не бей,
— уууу, была… (Убыла?)
142
Цахилганов даже не рассмеялся, а сразу же, решительно и намеренно, забыл про охранника: нет здесь никакого Дулы. И прошлое похоронено давным давно.
— Если я не мог жить иначе, значит и отец не мог иначе, и нечего, значит, людям судить друг друга — и себя. Точка!
Не наше это дело, а прокурорское.
В рассеянности он напел первые такты Вечнозелёной оперы — и осёкся, оглянувшись на жену.
Вчера Внешний всё убеждал Цахилганова, как маленького, в необходимости отреченья от грязного существованья,
— и — всё — намекал — невнятно — на — то — что — может — быть — тогда — Любовь — станет — прежней — а — болезнь — её — уйдёт — без — следа — потому — что — дескать — все — мы — стоим — на — пороге — чуда — а — понимать — этого — не — хотим — тогда — как — один — шаг — меняет — судьбу — и — судьбы — вокруг —
а теперь даже про — освобожденье — от — оков — свободы — замолчал и не откликался никак, словно ушибленный последними деловыми распоряженьями Цахилганова.
Каждым своим возвращеньем в действительность я его, видимо, унижаю, с удовольствием подумал он про себя, того, косясь в зеркало. И даже пожалел его-себя немного.
— Так значит, высшая свобода — быть свободным от свободы?.. Ну и как это — освободиться от неё, постылой? — поторопил он своё отраженье. — Пойти в ментуру с доносом на собственную фирму? Или сразу — к судье? Чтобы выклянчить у него срок побольше?
Здрасьте — отвесьте — мне — лет — пять — наилучшего — строгого — режима — а — лучше — бы — крытку — мне — если — получится — конечно.
— …Быть свободным от свободы, в самом деле, дано не многим, — очнулся наконец-то Внешний в зеркале. И признал довольно неохотно: — Но, говорят, зато они, такие, становятся при жизни ангелоподобными: столь многое открывается затем их взору.
Их взору тогда открывается истина.
— Нет. Провались-ка и ты лучше пропадом. Надоел ты мне,
— надоел — я — мне.
143
Что-то Барыбин с утра самого не заходит. Даже странно… А теперь привезли шахтёров.
Реанимация! Реанимация изнемогает…
— Свобода от свободы достигается человеком, — уныло принялся за своё Внешний. — Но — путём духовного тяжелейшего подвига подавления личной свободы. Если человек справился со своей свободой, перед ним спадают все оковы, перекрывающие движение к истине.
Поняв это против воли, Цахилганов быстро сообразил:
— Тогда уж вся история страны Советов — духовный тяжелейший подвиг! — назидательно пояснил он Внешнему, как недоумку — как выпускнику специнтерната для детей с задержками умственного развития. — Это советские люди поневоле учились быть свободными от свободы!..
И ведь — становились!..
Что ж, то была страна святых?
— То была страна святых… — то ли кто-то сказал, то ли кто-то спросил. — То была страна святых…
Эхо плавало в реанимационной палате, как отделившееся от человека и независимое пониманье. И Цахилганову это звучанье не нравилось. Потому что… любить пониманье человеку, любящему удовольствия, вообще-то — неудобно, и невыгодно, и обременительно: нецелесообразно, да!
Хотя — и — тянет — иногда — прикоснуться — к — нему — к — пониманью — так — не — совсем — всерьёз — и — ненадолго — чтоб — не — затянуло…
144
К счастью, ему вовремя обрыдло созерцание вечных истин. Он изрядно переутомился, заигравшись с высшими смыслами. И теперь душа его требовала совершенно противоположного.
Оглянувшись на жену и вздохнув,
— Барыбин — не — позволял — ему — кормить — Любу — не — думает — ли — реаниматор — что — всё — к — чему — прикасается — Цахилганов — оказывается — пропитанным — духовным — стрихнином —
он достал из тумбочки сразу два горячих бутерброда в скрипучей фольге: один с телятиной в листке салата, другой — с жирным сыром, осыпанным тмином. А коробку с фаршированным черносливом, повертев, пока отложил.
Что ж, этот частный, турецкий, ресторан в Карагане,
на бульваре Коммунизма,
не так уж плох…
Вон какие сливочные чалмы навертели приезжие азиаты на пирожных,
заботливо усадив каждое в небольшой, но глубокий, прозрачный зиндан.
145
Он дежурит у постели больной жены без телевизора — вытеснителя собственных мыслей… Потому что, как сообщил реаниматор Барыбин, через экраны
земные силы злобы
ведут информационный обстрел,
угнетая доверчивые души до бесчувственности.
Так тлетворный Запад убивает в нас остатки животворного византийства — остатки нашей живой жизни;
единственно живой на земле, то есть!..
Уж лучше бы изрёк что-нибудь про смертельный вред от свободных радикалов, право.
