Не дожидаясь ответа, старец Инукаи протянул фото Хитоси. Неизвестный фотограф запечатлел молодого доктора на пороге его дома в Сога в компании девочки-подростка. Юная особа вцепилась в спутника обеими изящными ручками и восторженно заглядывала ему в глаза.
– Сразу видно, что она в вас влюблена. Завидую, – поддразнивал Инукаи. – Ну, еще бы, вы мужчина видный. И платить не надо.
– Откуда это у вас?
– Нескромный вопрос. А впрочем… Мне скрывать нечего. Один из моих агентов должен был сфотографировать наш заводишко в Сога, где мы, может быть, начнем все-таки штамповать ваши машины. Не подумайте плохого, я вовсе не продаю наших военных секретов трем… нет, четырем иностранным державам, которые хотели бы их заполучить. И планов ваших я никому не продавал. Просто часть копий куда-то непонятным образом исчезла. Но это просто лирическое отступление. У меня этих копий навалом.
Хитоси возвел взгляд к небесам, а старый каналья продолжил:
– Так вот, по дороге к фабрике мой фотограф заметил вас и сообразил сделать снимок на память. Я его наградил небольшой премией за догадливость. Небольшой, чтобы не баловать.
– Это все?
– И этого хватит. Кстати, я лично вас не осуждаю. Молодая кровь, свежая плоть. Все мы люди, а люди не без слабостей. Но ваша супруга может придерживаться и иного мнения. О, у женщин ревность – природа и профессия, если можно так выразиться. Если боги наградили вашу супругу характером кротким и незлобивым, она ограничится тем, что выцарапает вам глаза, хе-хе…
Обессиленный Хитоси опустился на стул, а старый шантажист продолжал:
– Так что супруга – еще полбеды. А вот ее родители, могучий папаша, брат… А ректор университета…
– Вы гнусная тварь! – прошипел Хитоси, сверля собеседника глазами.
– Не спорю, молодой человек, полностью с вами согласен. Только тем и утешаюсь, что есть на свете твари много гнуснее, чем я.
«…Абеляр, Буль, Хрисипп, Дигнага, Эйлер, Фреге, Гангеша, Гилберт, Инуэ, Джевонс, Канада, Лейбниц, Моксакарагупта, Николь, Оккам, Пеано, Ки, роскелин, Сридхара, Теофраст, Удаяна, Вакаспати-мисра, Уайтхед, Сюань-цзан, Ямада, Зермело, чтобы назвать лишь нескольких.
Сюань-цзан тайком покинул Китай – это преступление в те времена каралось смертной казнью, – чтобы выкрасть из священной Индии несколько сотен книг. Тихо Браге, похищенный в детстве, потерял нос на дуэли. Улугбек убит одним из своих сыновей. Лавуазье обезглавлен на гильотине, Оккам изгнан, Ван Ху распылен в пространстве, Больцман покончил жизнь самоубийством, Абеляра любовь к прекрасной Элоизе довела до плачевного состояния, Казан Ватанабэ за попытки перевести иностранные книги лишился головы. Что касается Нильса Бора, то он компоновал свою докторскую в раздевалках датской футбольной сборной.
К ученым применимо множество штампов, и не последний из них – искатели приключений, сорвиголовы, готовые на любой риск. Их одержимость соответствует свободе полета мысли. Отсюда и едкость полемики, ожесточенное соперничество. Средневековые свары вокруг универсалий, индийские споры о дефинициях, современные препирательства по вопросу выбора…
Грамматика признана основой науки – и вокруг слова вспыхнули споры, дебаты о природе слова. Бескомпромиссная Римско-католическая церковь уже осудила ереси и упорядочила Вселенную. Для нее представляется бесспорным факт создания Богом мира с помощью Слова, что автоматически сопоставляет со словом реальность. Но в молодых университетах, стремящихся к автономии, продолжаются споры вокруг устоявшихся догм.
Буддисты против брахманистов, локаятики против джайнистов – Индия становится ареной бурной полемики. В университете Наланда буддисты учат, что чувственный мир – всего лишь иллюзия. Отсюда с неизбежностью следует, что если предмет не обладает реальностью, то ею не обладает и определяющее его слово. Учение Абхидхармы дает примеры очевидных следствий очевидных причин. Дым от огня наряду с НЕдымом от НЕогня. Речь идет не об иллюстрациях, а о доказательствах. В глазах буддистов эти примеры, как негативные, так и позитивные, представляют собой центр тяжести их аргументации.
Стадо коз, корзина яблок, волосы подмышечной впадины – для теории множество все едино. Математика как основа науки сменяет грамматику, и теперь центр тяжести полемики перемещается на природу чисел. Острота споров при этом не ослабевает. Кантор, один из отцов теории множеств, мог и не увидеть своих трудов опубликованными. Принцип, подтверждающий возможность нахождения конечной бесконечности, допускает реальность цифровых сущностей, нанося удар по основам современной науки, сделавшим возможным ее расцвет, начиная со Средневековья.
На холмах Парижа Абеляр затрагивает догматы христианства. Запад входит в новое тысячелетие, философия переходит с греческого на латынь. Кропотливая работа по переводу затрудняется ограниченностью, свойственной каждому существующему языку. Подрывается убежденность в божественной природе слова. Абеляр, для которого наука и религия представляют собой нерушимое единство, примиряет свои знания и свою веру. Слову соответствует реальность, но реальность не физическая, заключает он.
Реальности не существует, утверждают буддисты Наланды. Ничто из воспринимаемого нами не является истинным. Постулируя физический мир как продукт сознания, Дигнага, наиболее яркий мыслитель Наланды. заключил, что это относится и к дюжине цепей греховных. При помощи этого сознания можно также постичь учение Будды и его истину. Случайности не существует, любое событие, даже если оно кажется случайным, предопределено, абсолютно детерминировано. Этот пример не является иллюстрацией, но представляет собой теорию; без конкретного предмета, с нею сопоставленного, абстрактная идея не имеет никакого смысла.
Без некоторой доли метафизики математика необъяснима, заявил Кантор и этой мыслью возмутил современников, которые обвиняли его в безверии и блуждании духа. Они отмечали, что эта невероятная его бесконечная величина есть лишь слишком большая конечная либо слишком малая для неопосредованного определения при помощи разума. В сообществе, верящем в объяснимую Вселенную, постижимую разумом, всякий мистицизм, связанный с математикой, вызывал неприятие. Кантор признавал некоторую эксцентричность своей теории множеств и с течением времени отказался от некоторых словесных излишеств, сделав свой словарь менее запутанным.
За смущенной сдержанностью Парижа последовала тихая непочтительность Оксфорда. Оккам, намного более радикальный, нежели Абеляр, отверг защищаемый церковью реализм. Он утверждал, что слово есть некоторое общественное соглашение, определяемое словоупотреблением, что божественное волеизъявление не может противоречить людским языковым нормам, попутно предлагая Папе поменьше запускать лапу в кассу и в науку. Лингвистический спор превратился в политический скандал, Оккам пал жертвой гнева понтифика. Его отлучили от церкви, изгнали, но свою лепту в закат церкви он внес.
Буддизм между тем медленно угасал. В Индии, в Центральной Азии, а затем и в Китае Добрая Вера истиралась, исчерпав духовные ресурсы. И не в результате преследований или вытеснения другими верованиями, а просто потому, что собственные последователи охладели к ней, так как не знали, каким образом такое учение использовать. Нелегко поддерживать интерес к системе, проповедующей полную отрешенность. Обществу приходилось выбирать между медленным разжижением совести и непрерывностью жизни.
Этот выбор, объясняет Зермело, взявшийся продолжить труды Кантора – за свой счет, с твердым намерением не дать сбить себя с курса, – этот выбор лишен каких-либо противоречий. Принципу сходства он предпочитает принцип эквивалентности. Объект не определяется однозначно, а может восприниматься в различных ипостасях. Например, красное яблоко может быть включено как в множество «фрукты», так и в множество «красные предметы».
Француз Пуанкаре с высот своего авторитета мог утверждать, что определение по сути своей исключительно, на что Зермело возразил, что, если допустить такую позицию, определение становится непреложным, а наука – невозможной.
Выбор числа, выбор слова, подвергающие сомнению основополагающие принципы, наталкивают науку на ее собственные пределы. Как предчувствовал Лейбниц, человеческий разум не может охватить Вселенную в ее совокупности».
Волосы мамаши Сога потеряли былой лоск, но сына она встретила с прежним радушием. Округ Асакуса, часть нижнего города, жестоко пострадал от землетрясения. Канализация разрушена, на улицах громадные лужи. Кое-где в небо еще поднимается дым, показывая, что не все пожары потушены. Несмотря на разрушения, в проулках уже играют дети. Прыгают по лужам, возятся с головешками. Торопясь домой, Хитоси не обращал на них внимания.
