Многие десятки лет Мать Тереза, так же как и её помощницы-монахини, сидела возле умирающих, обмывала струпья и гнойные раны бездомных, кормила с ложечки стариков, ухаживала за прокажёнными. Это были совершенно чужие для неё люди. Она не уставала это делать никогда... Тысячи и тысячи людей - умирающих и тех, кто, благодаря ей выжил, благословляли её.
Мать Тереза - человек уникальный и удивительная жизнь её не похожа ни на какую другую. Она скончалась в 1997 году в возрасте восьмидесяти семи лет. Бог дал ей долгую жизнь, чтобы в течение многих-многих десятилетий она успела сделать как можно больше добра...
Жизнь Матери Терезы, так же как и Альберта Швейцера, Бабы Ванги и многих других сподвижников добра, подтверждает, что доброта, самоотдача, внутренняя удовлетворённость, высокие цели и душевное благородство - всё это продлевает жизнь человека, делает его спокойнее и здоровее. В воспоминаниях тех людей, которые встречались с Матерью Терезой, она встаёт перед нами как человек одухотворённый, спокойный, самоуглублённый, излучающий душевную теплоту и уважение к жизни на Земле.
Путь всех этих подвижников - Матери Терезы, Бабы Ванги, Альберта Эйнштейна, Маргариты Тучковой (Игуменьи Марии), Посланницы Мира - был и физически и морально невероятно тяжёлым. Все они несли колоссальную ответственность за своё дело, за тех людей, которых опекали, а также и за тех, кто был рядом и делал то же самое дело, что и они. В разных источниках неоднократно говорится, что многие годы эти люди катастрофически недосыпали, в лучшем случае смыкая глаза всего лишь на несколько часов в сутки. А уж те из них, кто имели духовный сан и жили в монастыре - и вообще вели такую жизнь, которую мирянам даже и представить себе страшно. Так, например, первое богослужение начиналось там в четыре часа утра, а ежедневный труд Матери Терезы в течение многих и многих десятилетий продолжался целых шестнадцать часов! Повидимому, такая самодисциплина и привычка к максимальной мобилизации всех своих физических и моральных резервов - тоже одна из важнейших причин их долголетия.
Все эти Праведники Мира - не какие-то искусственно созданные ходульные герои, а живые люди, которым были свойственны общечеловеческие чувства и переживания, о чём они откровенно говорили. В самый трудный период его жизни Альберт Швейцер, например, страдал депрессиями. Не является исключением и Мать Тереза. Из её записей и дневников, обнаруженных уже после смерти, мы узнаём, что были моменты, когда она даже испытывала сомнения в существовании Бога.
В 1959 году, например, в её дневнике можно прочесть такую запись:
"Я чувствую себя потерянной. Господь не любит меня. ...Возможно, его нет".
Другая запись:
"Освети мне путь. Не дай мне обмануться. ...Мне очень страшно".
Надо сказать, что моменты сомнений и отчаяния считаются в христианстве не только вполне нормальным, но и непременным искушением, необходимым для прочного становления веры, для возмужания души и, в конце-концов, для достижения святости. Если подвижник не испытал, а, значит, и не преодолел сомнений, отчаяния, искушений, то его подвиг не так уж и ценен - ведь он свершается не такими уж и большими усилиями. Как всем известно, даже сам Иисус Христос накануне своей гибели проявил минутную слабость, когда с дрогнувшим сердцем молил он Бога, своего отца, в Гефсиманском саду: "Да минет меня чаша сия!"
Счастлив тот, кому на жизненном пути довелось встретить человека, хоть немного похожего на Мать Терезу или на какого-либо другого Праведника, описанного в этой книге!
ЦДКБ.
Делай, что должен, и будь, что будет...
Палата номер три находилась на втором этаже Центральной Детской Клинической больницы (ЦДКБ), в самом конце коридора, рядом с туалетом. В ней жили пять девочек. Именно жили, а не "лежали", как обычно говорят о тех, кто находится в больнице. Потому что с таким диагнозом как лейкемия, из больниц не выходят многие месяцы, и больница превращается почти что в дом родной - унылый, трудный для жизни, скорбный, но всё-таки дом. Прошлая жизнь как бы уходит навсегда и дети научаются жить от укола до укола, от завтрака до обеда, от обхода до обхода, от пункции до пункции, от капельницы до следующей капельницы. И так изо дня в день многие месяцы существуют маленькие тени с недетскими глазами. Время от времени кто-нибудь из них умирает (или выздоравливает), потому что лейкемия, или рак крови (врачи называют эту болезнь более современным словом "лейкоз") по статистике излечивается только у половины заболевших детей. И тогда одна из коек в палате освобождается и на несколько дней остаётся пустой - аккуратно застеленной свежим бельём в ожидании нового маленького пациента, который, может быть, выживет, а, может быть, и умрёт после многих месяцев мучительного лечения...
Юля Сергеева жила здесь уже давно. Она, вместе с мамой Ольгой Николаевной, бывшей учительницей, приехала в Москву из Хабаровска. Бывшей, потому что болезнь ребёнка в корне переменила, а, вернее, поломала всю жизнь Ольги Николаевны. Сначала девочка долго лежала в местной городской больнице, а потом матери сказали, что врачи уже ничем не могут помочь и вся надежда теперь - только на Москву, где лишь в ЦДКБ ещё и можно на что-то надеяться. Как только жизнь семьи стала невыносимо трудной - сразу же исчез отец, оставив умирающую девочку только на хрупкие руки матери.
На поездку в Москву и на жизнь в столице средств не было, и Ольга Николаевна решилась на безумный шаг: она продала квартиру и на эти деньги приехала в Москву, где теперь вот уже пятый месяц снимала угол у одинокой старушки. Причём ей очень повезло - старушка жила совсем близко от больницы и, во-первых, не нужно было тратить последние деньги на транспорт, а, во-вторых, можно было не терять много времени на дорогу и поэтому подольше находиться в палате рядом с больным ребёнком. Независимо от того, выздоровеет Юлечка или нет, после больницы Ольге Николаевне (одной или с дочерью) возвращаться было просто некуда. Но она сейчас, рядом с безнадёжно больной дочерью, совсем и не думала об этом. Самое главное было спасти Юлечку, и это стало бы настоящим счастьем и чудом, а всё остальное не имело никакого значения.
Каждый день, с самого раннего утра Ольга Николаевна приходила в больницу в палату номер три и ухаживала за всеми пятью девочками, которые жили в этой палате. За прошедшие пять месяцев их здесь переменилось немало - одним стало лучше и они ушли домой, чтобы продолжать лечение, других же на глазах остающихся детей увозили в больничный морг.
Все девочки были наголо острижены, потому что у них оставалось слишком мало сил, чтобы самим мыть голову, а нянечки не успевали обслуживать всех. Кроме того, после облучения сильно выпадали волосы и всё равно дети оказались бы почти что лысыми, так что они, после стрижки, собственно говоря, ничего и не теряли. Все они знали, что в любой момент могут умереть и поэтому были не по-детски серьёзными - в палате почти никогда не слышался их смех, не звучали детские игры. Большую часть дня дети проводили в постели или же ходили (а чаще всего их возили на каталках) на сложные процедуры - лучевую терапию, пункцию, пересадку костного мозга и тому подобные ужасы. Весь подоконник единственного окна был завален детскими книжками и игрушками, оставшимися от прежних владельцев, но в них почти никогда и никто не играл. Только изредка можно было увидеть ребёнка, лежащего на кровати с книжкой в руках. Часто дети в палате номер три были иногородними и их никто не навещал, поэтому Ольга Николаевна старалась, насколько это было возможно, заменить мать и другим, совсем посторонним девочкам, которые теперь стали ей почти что родными.
Несколько дней назад Ольга Николаевна почувствовала, что у Юлечки совсем кончились силы. Она устала бороться, устала жить. Ей больше не хотелось ничего - ни есть, ни говорить, ни даже смотреть на мать. Ольга Николаевна часами сидела с затёкшими ногами на стуле рядом с кроватью дочери, держала её за руку, а девочка с восковым личиком безучастно лежала с закрытыми глазами и её дыхания было почти что не слышно. Ещё несколько дней назад она как-то в ужасе прошептала: "Мамочка, мамочка, я не хочу умирать!", а теперь, видимо, уже примирилась с недетской мыслью о смерти и, отвернувшись к стене, молчала, молчала, молчала. Она уходила всё дальше и дальше, и отчаявшаяся мать ничего не могла с этим поделать...
Сегодня жизнь в палате шла как обычно. С утра пришла медсестра Зина с полным подносом лекарств и шприцов. Она раздала детям лекарства, сдалала уколы, измерила температуру. Потом появилась тётя Нина с тележкой и поставила на каждую тумбочку больничный завтрак - жидкую овсяную кашку, чуть тёплое какао и булочку. Лысые худые девочки, больше похожие на мальчиков, нехотя жевали, изредка переговариваясь друг с другом. Юля даже не сделала попытки встать, не реагировала на уговоры матери поесть хоть что-нибудь. У неё, единственной из палаты, на тумбочке уже много дней лежали яблоко и апельсин, но она так ни разу на них даже и не посмотрела.
