— Ну конечно, кто же лучше тебя понимает Польшу Z, если у тебя пять домов, десять машин и ни разу в жизни ты не провела отпуск в Польше Z, на Балтике в Лэбе, а только в Ницце, в теплых странах…
— Я, если хочешь знать, понимаю Польшу Z, потому что… Да будет тебе известно, проезжала на машине по ее территории, когда ехала из Варшавы в Гданьск! И все из авто видела! «Божью коровку», «Lieder Price». Причем не раз, скажу я тебе, когда из Варшавы в Краков на экспрессе «Интер-Сити» ехала, то видела! Нужду человеческую и все-все, и кур видела! Всё как в «Газете Выборчей», всё как в «Магазине» было! А в Тлушче бомжей на насыпи видела, как они пили пиво на закате солнца, на куче железнодорожных шпал. «„Бомжи из Тлушча“ — хорошее название для сериала», — записала она в блокноте.
Глава одиннадцатая: роковой новогодний бал во Вроцлаве
Теперь я по-настоящему был на топе, пел, играл, переносился из трущоб в крутейшие апартаменты «Вилянов-1». Я выпустил свои духи, «Suicide» от Вальди Бакарди… То есть продал права на использование имени, а сами духи по-настоящему я только в магазине и понюхал. А как понюхал, то подумал, что убиться можно. Все стало двигаться быстрее и быстрее, топот во мне силился, и не унесет ли он меня куда — в поле, в картошку, в свеклу? Куда он понесет меня, этот галопирующий конь, которым я больше не управляю? Я уже видел фурманку в поле сломанную, и кузнец в комиксовом облачке говорил мне: «Сынок, вспомни мои слова: никогда не известно, куда тебя эта дрянь унесет, может, и в недоброе что…» Последний шанс — гигантский «Новогодний Вечер со Звездами» на Рыночной площади во Вроцлаве. Там я покажу им, на что способен Вальди! Наглотался я психотропов вместо пасты и — фью! — на Запад.
Пленер, будки «toi-toi» улыбаются амфитаминовой улыбкой за эстрадой! Драги, бараки, плазма на бэкстейдже! Деньги летят с потолка, шампанское стреляет! «Новогодний Вечер со Звездами», на «Польсате» или в TVN’e, в итоге — везде, на Первой кнопке и в Сети! Желтая пресса кричит кровавыми заголовками: Вальдек заработает миллион за один вечер, возненавидьте его немедленно! Сто миллионов или, блин, целый миллиард (а на самом-то деле всего каких-то триста тысяч, да и то налог придется заплатить бандитам). Ништяк, всё путем, на крыше рэперы рэпуют, мы получаем люкс-ангары, супер-люкс-бараки за сценой, вечер, вечер со звездами! В Городе Ста Мостов, что всегда должно быть самым лучшим, просто The Meeting Place и вообще Sky Tower[103], в выдумывании, кого бы еще пригласить, всех за пояс заткнет, самые дорогие, самые лучшие: Козидрак! Родович! Дода! Стахурский! Гурняк![104] Вишневский! И самый главный — Мандаринка! Могу Вишневскому сказать: «Знаешь, старик, я стоял три года назад в Сувалках, смотрел на тебя снизу, дождь на меня капал, я даже плакат твой сохранил, а зачем, зачем?»
Ни одна из уважающих себя звезд не любит эти новогодние вечера, потому что всё в прямом эфире, полно накладок, из носа капает, потому что мороз, а как тут вытрешь нос, если фотошопа нет и с морды осыпаются все слои макияжа, из пасти пар валит, к счастью, все пьяные и накладок не заметят.
Стареющая Звезда, которой я неосмотрительно раскрыл секрет моей пасты и которая в связи с этим, к сожалению, очень много этой моей пасты за последнее время выжрала (Вальди, дай лизнуть!), в результате чего паста почти что кончилась, и осталась у меня только отложенная на черный день баночка, — короче, паста дала Звезде почувствовать топот и ощущение третьей молодости. На коленях умоляла меня, чтобы и ее пригласили, чтобы я поставил такое условие, что, дескать, без нее не буду выступать. Весь этот разговор происходил в Ломянках, у нее, в большой ванне с пузырьками и джакузи, щиплющем за задницу. Я пытался объяснить ей на основе собственного опыта жизни в деревне, что она совсем не такая бедная, что у других гораздо хуже, но всё об стенку горох и только «устрой, устрой хоть что-нибудь для легенды своей молодости».
Глава двенадцатая: сетования Звезды. Копия, выход номер один
— Вальди, для тебя это пустяк, а мне каково? Посмотри, какая-то там Козидрак — сколько она уже лет на сцене? То-то. Однако народ ее любит. Но ведь и меня тоже по радио пускают, и я тоже могла бы так вернуться и, вместо того, чтобы под котлету для Плитки из Опочно и Унитазов из Ожарова, новогодние вечера заполнять собою; а что, есть и «Модерн Токинг», и Саманта Фокс, я ведь тоже в восьмидесятые годы (ну ладно, ладно, пусть под конец семидесятых) начинала! — После чего тянется к бокалу шампанского отнюдь не из «Лидля», а из «Мира вин» и: — Выпьем за наш успех!
Интрига следующая. За месяц до новогоднего бала моя Звезда (а сцена снова разыгрывается в подваршавском, скажем так, «городе-саде» Ломянки) стала меня уговаривать, чтобы для более благоприятного для нее фона пригласить одну бедняжку; оно конечно, в «Золотой коллекции» у нее есть свое место, но последний ее хит относится к середине семидесятых, а теперь она не то чтобы не выглядит звездой, она по сути ею не является. Моей Звезды ровесница, всегда соперничали друг с другом, теперь моя победила, потому что пасты, как мы знаем, нажралась и хотела, чтобы ее блеск той ночью, ее великий comeback[105] получил соответствующий фон из дерьма.
— Она даже не знает, что такое микропорт! Она даже не затронула период микрофона без кабеля, просто не представляю, что будет!
Все коммунистическое время бессовестно копировала меня. Я на первой, она на второй программе, я в золотом, она — в серебряном, я себе прядки, она на другой день всю башку в пергидроль, я о семье запою, она тут же что-то о папе сбацает!.. Где она? Пропала, пятнадцать лет уже не показывается. Пригласим ее, а уж я так сделаю, чтобы она, падаль вонючая, раз и навсегда усвоила, кто оригинал, а кто копия. Недавно видела ее в «Сефоре», в торговом центре «Аркадия», выглядит как собственная бабушка, зубы неотбеленные, какую-то дешевку покупала. Меня увидела, как я выложила на кассе крем «La Prairre» за тыщу, она тогда вернулась и какой-то самый дешевый тоже взяла! Надо же так докатиться, чтобы и в «Сефоре» копировать! Пригласим ее — чмок-чмок — а я дам тебе ботинки от «Папроцкого & Бжозовского»[106].
Двадцать лет они так толкались на фестивалях советской песни, что приходилось их разделять, потому что одна другой выхлопную трубу картошкой забила, а вторая первой песку в микрофон насыпала, каблуки подпилила… А что на фестивале солдатской песни делалось, когда солдаты приходили к ним в гостиницу вроде как «с цветами»… Настоящие войны вспыхивали на предмет чей лучше: типа твой — копия моего, только плохая копия, подделка… Нет, вы только посмотрите, кто это говорит! Через нее уже весь военный оркестр Польского радио прошел!
Я, конечно, сделал ей, как она просила, а режиссер даже обрадовался, потому что эта моя на сцене просто динамит, только с поводка спустить, народ балдел. Да и нас уже вместе воспринимал после Ополя. Хуже дело обстояло с копией, потому что она жила где-то то ли в Таргувеке, то ли в Брудно, рядом с самым большим в Европе кладбищем, но в качестве анекдота можно и ее публике продать. Получилось.
Глава тринадцатая: не для него уж этот свет…
В день новогоднего бала каждая звезда, а уж тем более Слегка Стареющая Звезда, с самого утра лежит в ванне, сидит у косметичек, держит масочки на волосах и лице, на руках и груди, делает лазерную депиляцию ног и пьет минеральную воду. Так что в тот день я смог немножко отдохнуть от своей. Скажу честно: мне нравится вся эта предконцертная суматоха, что я там, а они внизу, на морозе, Гражина Торбицкая[107] в манто из чернобурок ведет передачу, пар изо рта, микропорт прилеплен пластырем к макияжу… Звездочки, конфетти, парча в волосах, шампанское вокруг, на фоне Рыночной площади… И я все это вижу, лежа в ванне, в отеле «Панорама II». Врубил телек на полную катушку, вроцлавский канал, чтобы проверить. Действительно, ни о чем другом не говорили, только про новогодний бал на Рыночной площади и кто должен быть, моя дает интервью в кафе «ПНР». А я курю в номере запрещенные СМИ сигареты, скоро стилист придет на консультацию. А тут — упс! — кончилась паста, и все у меня упало. Нет, не то, что вы подумали. Баночку, что оставил на черный день, пока не хочу начинать, потому что знаю, что черный день, черный час, он все ближе и ближе.
Одеваюсь как обычно: джинсы и темные очки, шуба и шапка, чтобы меня никто не узнал, шарф до самого носа, и иду, кузницу ищу. Выясняется, что если кто-то зимой напялит солнечные очки, то каждый норовит проверить: может, это кто известный. «Где здесь кузница?» — спрашиваю я, а молодежь думает, что я про какой-то новомодный клуб спрашиваю, и сразу вопли: «Вальдек! Боже! Вальдек на Доминиканской площади!» Хватают меня за шубу, мобильники щелкают, не знаю, бывает ли ситуация более идиотской, чем когда тебя узнают, а ты как раз не хочешь, чтобы тебя узнавали. Другое дело, когда ты официально едешь на открытой машине, как какой-нибудь Папа Римский, и толпа орет, тогда всё ОК.
