Кончились приветственные рукоплескания, и министр заговорил, а Малышев заводил по сторонам глазами, жмурясь от предательских фотовспышек и изнывая от тоски. Тут-то он и разглядел тех самых «молодых ученых», на поддержку которых Корпорация ежегодно отчисляла какие-то деньги…
Мама дорогая!… Это что же – молодая российская наука?… Во всей красе?…
Поколение будущих светил и членов-корреспондентов выглядело ужасно. Какие понурые, пришибленные позы, какие потерянные лица, какие затравленные взгляды!… Мальчики были патлаты и прыщавы, в дедовских, что ли, очках с толстенными линзами, в невозможных совершенно свитерах и вязаных (вязаных!) жилетах… Девочки корявы до неприличия, с тусклыми, жалобно обвисшими волосами… Груди их под старомодными пиджаками с огромными лацканами смотрелись, как досадное недоразумение… Девочек, впрочем, было совсем немного, это наметанный малышевский взгляд определил сразу – из шестидесяти молодых научных сотрудников, слабый пол представляли лишь десять трогательных страшилок.
Тут снова зааплодировали, из чего стало ясно, что речь министра закончилась, и министр стал брать из рук какой-то пышной дамы дипломы и называть фамилии. И потекли к эшафоту, где маялся Старцев, лауреаты…
Шли они, сутулясь, высоко вздернув неразвитые плечики, подволакивая ноги, сгорая под несколькими сотнями горячо одобряющих глаз… Вот же, бедные, – подумалось Малышеву, – Как зверьки в зоопарке… Им бы сидеть в своих лабораториях, заниматься тем, что сердцу мило, а не таскаться по этим дурацким мероприятиям… И следующая мысль: На фуршет не останусь. Ни за что!…
Он потерял счет крепко пожатым ладоням – вялым, неприятно влажным, трепещущим девичьим, безвольным юношеским… Ему казалось, что теперь до конца своих дней будет он стоять тут, на лобном месте, и жать чужие руки – хоть и бы и будущих гениев, и не иметь даже возможности украдкой вытереть ладонь о штаны… Но вот Малышев скосил глаза, и сердце радостно екнуло: запас кожаных переплетов на столике иссяк, церемония вручения подходила к концу.
Министр проследил траекторию малышевского взгляда и тоже повеселел. Голос его зазвучал бодрее:
– И в заключении хотелось бы предоставить слово представителю корпорации «Росинтер», президенту «Росинтербанка» Сергею Малышеву…
Переждав жиденькие хлопки, Малышев открыл было рот, чтобы осчастливить публику выученной накануне двухминутной речью во славу российской науки, но тут вдоль стола с красными от смущения лауреатами, зашуршало, загомонило – сначала тихонько, потом чуть громче…
– Что такое?… – не разжимая зубов спросил у кого-то министр, но навстречу министру по номенклатурной дорожке уже шагал невысокий седой человек, нервно поправляя очки…
– Простите великодушно… – он доверительно потянулся к министрову уху, – Какое-то недоразумение… Аспирантка наша, кафедра цветной металлургии… Институт стали и сплавов… Настя… Артемьева Настя…
«Упс! – сказала за министровой спиной пышная дама, – Накладочка…» И возник из воздуха еще один диплом, и министр, смущенный «накладочкой», с какой-то особенной торжественной теплотой произнес:
– Артемьева Анастасия, Институт стали и сплавов!…
И из– за дальнего конца стола поднялась и пошла к Малышеву забытая было лауреатка.
«Хм!» – подумалось Малышеву.
Не сутулилась Артемьева Анастасия и ног не подволакивала. Шла легко, с удивительно ровной спиной, с гордо вздернутым подбородком. И грудь ее под серым немодным пиджачком вовсе не выглядела неуместной, и ножки – ух ты! – очень даже были правильные ножки, стройные такие, с тонкими щиколотками и точеными выемками под коленями.
И, как в замедленной съемке, она все шла и шла по ковровой дорожке этими своими точеными ногами, с прямой, как у балерины, спинкой, с гордо откинутой на высокой шее головой… И Малышеву стало понятно, отчего эта нарочитая гордость – слезы стояли у девушки в глазах, господи боже, слезы!… Обиделась, растерялась, испугалась, что забудут…
И такое умиление почувствовал в себе Малышев, что едва навстречу не кинулся – но удержался все-таки. Только не заплачь!… – подумал он растроганно. И следующая мысль: А на фуршет я, пожалуй, останусь…
…К нему кинулась, было, пресса, но здесь уже рядом был Еремин и пара ребят в неприметных серых костюмах, ловко и необидно, как бы невзначай, оттесняющих любопытных… Малышев чокнулся с министром шампанским, перекинулся парой фраз и зарыскал взглядом по чужим лицам, ища высоко поднятую голову с гладко зачесанными темными волосами. Наткнулся вместо этого на голову седую, мужскую, тут же поймавшую его взгляд и так хорошо улыбнувшуюся, что захотелось даже поговорить с интеллигентным старичком – тем самым, что так взволновался из-за забытой лауреатки.
– Быстров, Валентин Петрович, – представился старичок голосом глуховатым, но приятным, – Завкафедрой цветной металлургии Института стали и сплавов… Я только хотел сказать вам, Сергей… эээ…
– Константинович, – подсказал Малышев.
– …Сергей Константинович… Я только хотел сказать, что очень вы большое и нужное дело делаете. – Быстров смотрел снизу на Малышева тепло и ясно, – Очень нужное!… Наука в России в таком печальном состоянии, вы сами посудите – мы уже лет на десять, а то и пятнадцать отстаем от Запада. Я имею в виду и академическую науку, и, что немаловажно, прикладную… А ведь такие корпорации, как «Росинтер», да весь, казалось бы, большой бизнес, связанный с промышленными технологиями, заинтересован должен быть в развитии науки!…
– Мы заинтересованы, – серьезно подтвердил Малышев, – Поэтому и гранты эти…
– Да, да, да!… – подхватил Быстров, – И низкий вам за это поклон!… Ведь эти ребята… – тут он перешел на страстный шепот, и Малышеву, чтобы слышать в веселом гуле, пришлось с нему пригнуться, – Эти вот ребята – это же наше будущее!… Удивительные умнички, и… я надеюсь, вас не рассмешит это слово… настоящие подвижники!… – он строго посмотрел, не улыбается ли банкир – Малышев не улыбался, – На таких всегда все держалось и держаться будет… Посвятить жизнь делу неблагодарному, в общем, обречь себя на нищенское существование, зная, что твои разработки принесут кому-то миллионы… – тут старичок запнулся, поняв, что хватил лишку – собеседник-то его был как раз из тех, кому чьи-то научные разработки как раз и «принесли миллионы». И более того, в часть малышевских миллионов был вложен труд и лично его, профессора Быстрова, доктора технических наук академика РАН, совместно со знаменитым Ванюковым разработавшим когда-то уникальные плавильные печи для Снежнинских заводов. – Вы знаете, они же все почти из очень небогатых семей. Живут на нищенские зарплаты, или даже на стипендии… А ведь многим из них просто нечем заплатить за жилье!… – глаза профессора округлились от ужаса, – И эти ваши гранты – это очень важно, это такое им подспорье!…
Быстров сжал длиннопалую малышевскую ладонь обеими руками – горячо сжал, истово.
– Да, я заметил… – невпопад ответил банкир и свернул на любимое, – Я как-то всегда думал, что наука – дело сугубо мужское… А тут и девушки среди лауреатов…
Академик, довольный, понимающе склонил голову.
– Вот и от нас, Сергей Константинович, девушка. Настенька Артемьева. Ну, ее бы уж пора Анастасией Павловной величать, даром что всего двадцать шесть годочков, но ведь состоявшийся уже человек!… Умница! Настоящий талант!…
– Она металлург? – спросил Малышев с улыбкой – никак это слово не клеилось к девушке с балетной осанкой.
– Она химик, – поправил Быстров, – Но занимается именно металлургической проблемой, разработкой новых, более эффективных ПАВов… – заметив на лице банкира недоумение, счел нужным пояснить, – Поверхностно активных веществ, они применяются в металлургии при обеднении шлаков… – но взгляд Малышева и тут не прояснился, – Впрочем, это неважно… Важно, что очень серьезные разработки у девочки, удивительный образ мышления, нестандартный… Вы понимаете?… – Малышев поспешно кивнул, – И это ведь при том, что такая сложная у девочки судьба…
Малышев напрягся. Он не любил девочек со сложными судьбами. Такие непременно оказываются злобными стервами с целой кучей комплексов.
– Рано осталась без родителей, – продолжал Быстров, не замечая перемены в лице банкира, – С маленькой сестренкой на руках… Работала, но учебу не бросила. Девочку воспитывает. И при этом, вы знаете… – Быстров улыбнулся, – Удивительно порядочный и достойный человек, дружелюбная, ласковая… Солнышко такое… Ее и зовут-то все не иначе как Настенька, вот и я тоже, хотя обычно фамильярности в отношении студентов, и уж тем более, аспирантов, себе не позволяю…
Но Малышев его не слушал, ибо дружелюбное солнышко, Настенька, подошедшая неслышно, стояла уже за спиной профессора и хмурилась, вникая в окончание хвалебной песни.
