Отъезд состоялся 1-го июля. Путешествие, отличавшееся заурядностью, было напичкано тривиальными происшествиями и мелкими неувязками. Ночь провели в поезде. Винсен не мог уснуть.
В Нант прибыли рано утром, осмотрели город и порт, сравнивая их с Гавром. Во второй половине дня сели в пригородный поезд, и к пяти часам семейство Тюкденов высадилось в пункте назначения. Кузен Боршар приехал за ними на двуколке; он отвез всех в свое пристанище, дощатый дом, на который наступали пески. Кузина стряпала еду для двух бедолаг-пансионеров, на которых плохая кормежка словно нагнала порчу. Придурковатая служанка обслуживала редких посетителей. Туристы были немногочисленны, поскольку купаться было нельзя: во время отлива пляж становился грязным, а во время прилива небезопасным. Впереди блином лежал на солнце остров Черного монастыря. Винсену место понравилось, но мадам Тюкден была разочарована. В первый день между отцом и кузеном произошел небольшой спор из-за стоимости пансиона. Но все уладилось. Потекли дни — и дни, и ночи.
Среди клиентов кузена Боршара был будущий студент факультета права, исполненный сознания своей утонченности и старательно заботившийся о внешности. Хотелось спросить, каким чудом он оказался в песках этого пляжа. Были двое русских, которые жили на отдельной вилле, охраняемой собаками. Когда они появлялись, то включали фонограф и танцевали. Будущий студент обменялся с Винсеном несколькими словами, но общение не завязалось. Студенту требовалось одно: чтобы его поразили историями из жизни Латинского квартала, но Винсен не поведал ему ни одной, и кроме того, он ничего не понимал в вопросах гардероба и косметики, волновавших юного жителя Нанта. В общем, все приходили довольно часто, включали фонограф и танцевали. Боршар в конце концов просек, что молодой человек был любовником «блистательной русской» — так кузен ее называл. Ночью было слышно, как вдали, на вилле, заливаются лаем псы.
Когда они, русские, приходили, Винсен страдал, главным образом от присутствия женщины. Он не мог смотреть, как она танцует с молодым человеком, не испытывая болезненного ощущения, доводившего его до ужаса. Мужчина, русский, целый день пил коньяки с водой. Когда другие танцевали, он готовил следующий диск и заводил фонограф. Семейства Боршаров и Тюкденов отпускали по этому поводу шуточки, возмущавшие Винсена. Он совершал долгие прогулки в деревню, но виллу русских всегда обходил. Все стало для него тягостным, давящим. И он с облегчением узнал однажды вечером, что молодой человек утопился. «Это тоже не добавит клиентов в наших краях,» — сказал кузен Боршар. Русские покинули место, не расплатившись за коньяки с водой. Началось время затяжных дождей. Умершее лето портило горизонт, по небу тащились синие тучи, похожие на падаль. Хибара-отель был пропитан влагой; все побаивались, как бы он не приказал долго жить от водянки. Служанка хряпнулась носом в супницу, неудачно упав с высоты. Боршары переживали. Тюкдены хотели уехать. Запершись в своей комнате, Винсен читал.
Была суббота. Синдоль работал по принципу «английской недели»[90]. Он доехал на трамвае до остановки «Казино». Спустился по лестнице напротив бань и, скользя по гальке, добрался до сарая, выкрашенного в светло-серый цвет. Мюро, лежа в шезлонге, читал фривольную газетенку. Понсек чинил футбольный мяч.
— Наш старик Синдоль, — сказал Мюро.
Он смотрел на него снизу вверх и сверху вниз.
— Ну что, чем занимаетесь? — спросил Синдоль.
— Налить тебе виски? — предложил Понсек. — Роэль вчера спер в Казино бутылку.
— Да-да, мы будем пить виски, — сказал Мюро, вставая. — Вот только льда нет.
Он извлек из темного угла напиток и сифон.
— Это Роэль свистнул? — спросил Синдоль.
— Да, вчера. Отлично повеселились, — сообщил Понсек.
Все трое расселись со стаканами в руках.
— Ну что, чем занимаетесь? — спросил Синдоль.
— Все так же медициной, — ответил Мюро. — Во время каникул о ремесле ни слова.
— А у Роэля уже есть диплом?
— Какое там. У него пока ровно четверть диплома. Кстати, этой зимой он вляпался в историю. Сделал ребенка одной цыпке, это было что-то. К счастью, я все уладил.
— Каким образом?
— Интересно, да? Если когда-нибудь понадобятся мои услуги, обращайся.
— Да-да, обращайся, — подхватил Понсек. — Обойдется всего в сто франков.
— Не ври! Я с Роэля ничего не взял. Он сам тебе скажет, морда!
— Он не пишет для журналов? — спросил Синдоль.
— Кто? Роэль?
Мюро никогда не рассматривал эту возможность. Он пожал плечами.
— А Тюкден? — спросил Синдоль.
— Ну, этого теперь увидишь нечасто. Встретишь его — считай, повезло. Причем смотрит он на нас свысока, свою значимость подчеркивает. Честное слово. Мы всего лишь несчастные студенты-медики, в то время как он читает святого Фому на латыни и знает, с какой стороны надо смотреть на кубистскую картину. У нас тут видишь, как; понятно, что он нас презирает.
— Святой Фома — это что?
— Пфф! Модные штучки. Церковники агитацию разводят.
Синдоль предпочитал не говорить о церковниках.
— Вы знаете, что Ублен в конце года возвращается?
— Кто-кто, а он их здорово потряс.
— Кого потряс?
— Да Роэля и Тюкдена. Старик, когда они о нем говорят, то аж захлебываются. Раньше, помнишь, что только Роэль ни рассказывал об Ублене, а как он ерничал! Зато теперь Ублен для них — авантюрист, искатель приключений, ни на кого не похожий, потому что состриг волосы и уехал в Бразилию скупать кофе для своего дядюшки. Хотя все гораздо проще. Ничего удивительного в этом нет.
— Вообще-то я удивился, — сказал Понсек, — когда встретил его здесь накануне отъезда. Все-таки ничто не предвещало… Я решил, что это странно.
— Да ну, в жизни все просто, — возразил Мюро, — чего зря голову ломать?
— У нас об этом столько разговоров было, — сказал Синдоль. — Никто ничего не понял.
— Провинциальные пересуды, — заявил Мюро.
— А как ты сам объясняешь его отъезд?
— Очень просто. Ему опротивела жизнь бедного студента, и он подался в коммерцию. Ты ведь тоже подался в коммерцию.
— Ну да, но с ним это случилось в один день.
— Разве не бывает, что решения принимают враз? И кто сказал, что он не подготовил все заранее, только скрывал?
Остальные молчали. Мюро продолжил:
— Меня убивают люди, которые во всем ищут загадки. Жизнь простая и ясная, надо только посмотреть вокруг, чтобы это понять.
— Я в этом не уверен, — сказал Понсек.
— Я тоже, — согласился Синдоль.
— Да ну вас в пень, — заключил Мюро.
Вошел Роэль.
— Вы уже виски пьете, не могли меня подождать? Купаться не собираетесь?
Он разделся.
— Как дела у Тюкдена? — спросил Синдоль.
— В последнее время я его почти не видел. Я не хожу в Квартал.
— Из принципа, — произнес Мюро.
— Да заткнись ты.
Роэль был в одной сорочке. Проходившая мимо девушка вскрикнула. Он принялся скакать козлом. Она убежала.
— Из-за тебя ее папочка и мамочка придут с нами разбираться, — сказал Мюро.
— Будут недовольны — трахнем доченьку, — ответил Роэль.
— Мы тут говорили об Ублене, — сказал Понсек.
— Флаг вам в руки, — отозвался Роэль.
— Он в конце года возвращается, — сказал Синдоль. — Так он мне написал.
— Это все, что он сообщает? — с интересом спросил Роэль.
— Ну да, все. Похоже, ему там хорошо работается. Мне сказал один парень из его конторы.
— Ты по-прежнему от него в восторге? — спросил Мюро у Роэля.
— Больше, чем от тебя, — ответил Роэль.
Он направился к Ла Маншу; пролив находился всего в нескольких метрах. Понсек и Синдоль начали партию в шахматы, Мюро, лежа в шезлонге, набил трубку и сделал вид, что думает. Роэль вернулся, отряхивая пальцы ног.
— Море теплое? — рассеянно спросил у него Мюро.
Тот изобразил головой «да-да» и, пыхтя, стал вытираться. Он оделся и выпил виски.
— Терпеть не могу эту игру, — сказал он, глядя на шахматистов. — Мой братец не приходил?
— Нет, — ответил Мюро. — Слушай, ты не согласен, что жизнь в сущности очень проста?
— В каком смысле?
— Я об Ублене. Ты про него столько всего нафантазировал. А что на самом деле произошло? Ему надоело сидеть на бобах в Париже, вот он и подался в коммерцию.
— И уехал в Бразилию. Это уже что-то.
— Ну да, есть такая Бразилия. Но знаешь, в Бразилию уехала куча народу. Миллионы.
— Вообще-то речь не о Бразилии, — сказал Роэль, — а о том, чтобы вот так вдруг, за один день переделать свою жизнь. Тебе этого никогда не понять.
— Вот именно, — поддакнул Понсек, не поднимая головы.
Роэль зажег сигарету.
— Слушайте, а вы помните Пилюлю?
— Старый баран, — сказал Понсек.
