Нагульнов не слышал — вперился в лицо одного из приезжих ментов, который играл брелоком на связке, подбрасывал чужую жизнь — вот этой безъязыкой, не нужной никому чумички — на ладони. Почуяв на себе прямой и неотступный, выедающий взгляд — светловолосый мент, с глубокой вертикальной, как бы смеющейся ямочкой на твердом подбородке, сломал хозяйскую улыбку, теряя власть над школенными мышцами; хозяйски-безучастное жестокое и твердое лицо вдруг стало мягким, детским, рабским — застыл, как мальчик на проезжей части перед взбесившимся «КамАЗом», мгновенно заслонившим целый мир.
Нагульнов двинулся таранно на него:
— Слышь, у-эс-ба, я говорил тебе: держись подальше от моей земли? Я говорил тебе, что покалечу? А ты решать подъехал, тварь, замять для ясности?
— Хорэ, Нагульнов, осади! — прикрикнул второй, чернявый, с гуталиновыми бровками. — Субординацию в пространстве потерял?
— Ренат, не ошибаюсь? — Нагульнов отозвался. — Валите отсюда, Ренат. Вот он объяснит тебе почему. Его родня — наркобарыга, сбытчик объяснит, с которого я показания снял. И не быкуй, своим начальством не стращай меня, не надо. А то я тоже постращать могу таким начальством — ты от почтения, Ренатик, обосрешься. У генерала Казюка Валерия Октябриевича сегодня-завтра день рождения. Я зван, и уж поверь мне: я между стопками ему такую картину маслом напишу — все управление ЗАО вздрогнет. Оно тебе надо? Начальству твоему, которое, так понимаю, с этой клиники имеет? Замять по-любому уже не получится — что тут с этой девчонкой сделали. Один звонок — сюда газета «Жизнь» приедет. Сенсация — смерть в гинекологическом кресле.
— Стой, стой, Нагульнов, подожди, давай договоримся. Пойми, вот эта клиника, она формально только на твоей земле…
— Это вон он, — Нагульнов рявкнул, — только формально на моей земле. Уйди, Ренат, — не будет разговора. Полковник Севастьянов, твой начальник, на повышение в главк идет, а тут такое — пресса, служебные проверки. Ему не просто будет от этого отмыться, поэтому мочалкой будешь ты. Ну, все, Ренат, ушел? Самылин, — позвал Нагульнов Игорька, — вон видишь камеру над входом. Накинь свою куртку, будь добр. А мы тут отснимем жесткое порно. Все, уэсба, сейчас я буду тебя пялить. Я тебя, тварь, сейчас абортным материалом сделаю.
Со сломанным бессилием лицом схватился Острецов за поясницу, нащупав поясную кобуру, — Нагульнов сделал шаг и въехал Острецову коленом в пах, открытыми ладонями поставил тромбоны по ушам — а Игорек уже стоял на каменном периле крыльца «Медсервисцентра», куртешка его серая была уже наброшена на длинный кронштейн с видеокамерой, завесила надежно объектив.
— Пошли, следак, — скомандовал Нагульнов кайфовавшему Вощанову. — Вы скоро, следаки, в сортир со мной будете ходить из-за того, что вас вахтер к толчку не подпускает. Чтоб адрес этой Зимородковой мне быра.
— Смотрю, свитерок у тебя остромодный, Нагульнов, — подластился Вощанов. — Где только рванул такой?
— «Юнайтед Каларз оф Бенетон». — Нагульнов горделиво оттянул на пузе свитер с ромбами. — Это мне Машка подарила. Стиль кежуал, епта. Вам, жертвам Черкизона, не понять.
— Закрыта клиника, мужчина. — Ладонь уверенного чоповца уперлась майору в плечо. — Мужчина! Клиника! Закрыта!
— Ты слышишь, тварь, мне Машка подарила. — Нагульнов повторил и заломил дебилу руку, рванул, вылущивая с хрустом, естественным телодвижением, без злобы и без наслаждения… наверное, для того уже, чтоб заглушить тоску по недоступным чистоте и правде, которые проворно клокотали в жилах его большого взрослого ребенка.
— Не понимаю, нет, не понимаю. — Самылин сквозь зубы цедил. — Ну, хорошо, убей — за деньги, за кусок, за собственную жизнь, чтоб самому дышать… все это еще можно… Но чтоб вот так… она ж не сразу, она ж еще жила, ее еще могли… в больницу можно было… пока не поздно что-то сделать… мне эта тварь созналась…
— С такой нежной психикой, дружок, до пенсии ты вряд ли доживешь, — предупредил Нагульнов, выкручивая руль, подруливая к длинной панельной девятиэтажке, ступенчато светившей окнами во мраке. — Имей в виду: и года не пройдет, а может быть, и месяца, как тебя дернут, брат, на нестандартный вызов, и будешь на помойке описывать ты труп новорожденного младенца, потом искать его мамашу, которой этот новорожденный червяк мешал бухать и трахаться, найдешь, заглянешь ей в глаза и ничего в них не увидишь — не то что проблеска сознания, но даже зверского инстинкта… сплошную пустоту. Конкретно с нарезки сбивает. Так вот, предупреждаю, чтоб тебя не переклинило, хотя тебя, конечно, переклинит… Так, Игоряш, давай-ка пересядь за руль. Вон видишь черных на «девятке»? По ходу, наша клиентура. Если я выхожу не один, отзвонюсь — будь готов обеспечить прикрытие.
Нагульнов слез с водительского места, взлетел на крыльцо, подгадав к возвращению жилички, которая, косясь, магнитом отомкнула дверь, и двинулся следом за нею в подъезд, вцепившись в дверь и напугав овцу до полусмерти. Двухсотая квартира, двести первая, за общей железной дверью общий коридор; он позвонил — долго никто не шел, не лязгал, не хрустел замками, пока наконец в глубине не зашуршало настороженное, легкое…
— Кто? — проныл женский голос так, будто мучила зубная боль.
— Светлана Борисовна, это Степан. Я вам звонил — насчет квартиры.
Замок залязгал — жена Зимородкова с распухшим, изрытым слезами лицом нестойко, ломко замерла в дверях, держась за ворот банного халата, как за ослабленную виселичную петлю. Сейчас сползет по косяку, казалось, бессильно повалившись на колени. Попятилась, впуская.
Нагульнов втолкнулся в пенал — велосипед «Орленок», плетеные корзины, хулахуп — двинулся дальше, за порог, в трехкомнатную малогабаритную, подобие евроремонта, чисто, гладко.
— Где муж? — спросил он поскорее маленькую Зимородкову, едва загнал ее своим прямолинейным движением на кухню.
Та отшатнулась, покачнулась, будто метнулась убежать, но сразу запуталась, будто стреноженная.
— Вы кто? Что вы хотите от меня? Что вам еще?.. Мы все, что могли… вы добились… мы продаем квартиру, вы же знаете… Зачем вы?.. ребенок же спит. Уходите, ну, будьте же вы человеком!
— Тпру, Маша, я Дубровский. Майор Нагульнов, уголовный розыск, — тряхнул он удостоверением перед распухшей багровеющей трясущейся мордочкой.
— Что вам надо теперь? Давайте так, мы никуда не заявляли, нам ничего от вас не надо. Если б я только знала, что все будет так!
— То никогда бы с заявлением в ментовку не пришла, — закончил Нагульнов и рявкнул: — Послушай, кончай мне тут «надо — не надо». Где муж?!
— Уйдите, — прошипела она измученно. — Мужа нет. Уехал. Сказал, найдет деньги. Он ничего не скажет, слышите?.. и я — ни на суде, нигде.
— Послушай, милая подруга. — Нагульнов подцепил ногой табуретку, сел. — Они вас не отпустят. Его найдут и влепят железякой по затылку. Посмотри из окна — увидишь их под окнами. Придут и займутся тобой. Единственный, кто может тебе помочь на этом свете, — это я. Чтобы они исчезли навсегда из вашей жизни. Из жизни твоего мужчины, из жизни твоего ребенка, — раздельно выговорил он. — Прессуют — я могу помочь. Списать долги, закрыть этих коллекторов надолго. Мужик твой только должен мне помочь — позвонить и назначить им встречу. Дальнейшее — моя забота. Хотите от страха трястись без конца или натурой, может, отработать — ваше право. Отдать все до последнего, остаться с голым задом без своего угла в Москве — так тоже можно, только на хрена? Врубайся, позвони супругу, прямо сейчас, все надо сделать быстро.
— Сбежал. Я не знаю, где он.
— Не важно. Готова позвонить и этим решить свою проблему? Пойдешь на встречу вместе с мужем, в котором вдруг проснулась совесть и он вернулся. Я, я с тобой поеду. Побуду твоим мужем, если ты не возражаешь.
С «Медсервисцентром» все решилось быстро, за ночь: охранники на входе в клинику были уложены мгновенно мордой в пол, под руки взяты менеджер, дежурная администраторша, врач-акушер, две медсестры; в большие две картонные коробки свалена вся свежая документация, открыт был сейф, в котором хранилась выручка «Медсервисцентра» за последнюю неделю, заботливо уложенные стопки оранжевых, зеленых и фиолетовых банкнот у персонала на глазах мгновенно перекочевали в объемистую сумку, которую привез с собой Якут. «А деньги, деньги вы куда?» — «Якут, ты видишь деньги?» — «Какие деньги? Нет». — «Ты слышал, чмо? Тебе, похоже, просто показалось». Потом Вощанов сбегал в близлежащий банк, чьи камеры слежения выходили на черный выход абортария; начальник службы безопасности, взглянув в нутро раскрытых красных корочек, с охотой прокрутил видеозапись: два человека, пригибаясь, выволакивают нечто, похожее на человеческое тело, и загружают в зев багажника; все видно — лица, номера…
