— Да, жизнь у них — не позавидуешь.
— А с другой стороны, это и неплохо. Оттуда друзья Роланда будут получать необходимый резерв.
— Оттуда и чиновники будут получать резерв. Клянусь тебе, именно оттуда. Представь себе, какие это дает возможности: они кого-то освобождают оттуда, обещают работу и при этом говорят, что от него ничего не требуется, кроме пары одолжений.
— Подонки.
— И притом повсюду.
С другого конца моста донесся шум. Паренек с тележкой отчаянно жестикулировал и что-то кричал, но слов было не разобрать. Ветер дул с другой стороны. Один из солдат схватил подростка и швырнул его на мостовую. Другие же тем временем выкатили тележку на середину моста и начали поднимать ее.
— Что они делают? — спросил Джон.
— Не знаю.
— Пытаются все выбросить в реку.
— Пойдем отсюда.
— Господи, на это страшно смотреть. А что они сделают с мальчишкой?
— Остается только смотреть, сделать ничего нельзя, — сказала Мария.
— Но, — Джон начал стучать кулаками по железным перилам, — они ведь там ждут эти продукты.
— Да, — ответила Мария. — Мы все ждем чего-то, что до нас не доходит. Это скверно.
— И это говоришь ты?
— Это говорю я.
Солдаты перевалили тележку через перила и скинули ее в воду. Затем подошли к лежавшему на мосту подростку, рывком поставили на ноги и пинками погнали в сторону лагеря. Яблоки плыли вниз по течению и постепенно скрывались из вида.
— А бананы они прибрали, — сказал Джон. — Ну и свиньи, скоты проклятые.
— Пожалуйста, пойдем отсюда, — попросила Мария. — Я не могу этого видеть. У меня все время перед глазами Пьер и Изабелла.
— Дети тоже там?
— Уходим.
— Дети в лагере есть? — повторил вопрос Джон.
— Да. Они интернировали целые семьи. Что ты на это скажешь?
Он смотрел на мост. Солдат уже не было.
— Они не имеют понятия о чести. Загнать мальчишку в лагерь, — возмущался он. — Обречь людей на голод. Ведь знают же они, что творят? Верно?
— Настолько же хорошо и настолько плохо, как и мы знали на Севере, — тихо ответила Мария. — Им совершенно заморочили головы. Они просто уже не в состоянии что-либо понимать. Ты помнишь Мики? Он был твоим другом.
— Да, был.
— А теперь вспомни, как болел Пьер. Так вот, я услышала тогда от Мики, что для больного ребенка молоко в его лавке недостаточно качественное, а лучшего он якобы не имеет, а потому не даст мне никакого.
— Если бы я когда-нибудь снова повстречался с ним, я бы убил его, — сказал Джон.
— Если ты когда-нибудь встретишься с ним, ты будешь вынужден простить его.
— Нет, никогда в жизни, — возразил Джон.
— Мне тоже невыносима даже мысль об этом, но нам придется его простить. Ради Доры. Дора принесла нам молоко. И Дора его жена.
— Тем хуже для нее.
— Тем хуже для всех нас. Если мы когда-нибудь вернемся домой, мы будем вынуждены уживаться со всеми, с теми, кто был за нас, и с теми, кто был против нас. А если мы этого не сумеем, значит в конечном счете Чужаки победили. А здесь — победили чиновники.
— Не понимаю тебя, — сказал Джон, — Пойдем. Нам не следовало сюда приходить.
— Прошу тебя, Джон, обещай, что ты попытаешься это сделать.
— Мы уже никогда не вернемся домой. Не верю в это.
— Если мы не простим их, этого не сделает никто, а они сами не смогут этого сделать. Обещай, даже если меня не будет. Дай слово, что ты…
— Если тебя не будет? — спросил Джон. — Если бы не было тебя, Мария, где…
— Хватит вопросов. Не спрашивай больше. Все может быть совсем иначе, чем ты думаешь.
Солнце уже зашло, и дуговые лампы наливались все более ярким светом. По ночам даже в это время года у воды было довольно прохладно. Здесь постоянно гулял ветер, и если бы пришлось постоять тут подольше, глядя на воду, то можно было бы забыть о том, что наступило лето и дни стали длиннее ночей.
— Мне кажется, ты хочешь того, чего никому не дано иметь, — сказал Джон.
— Этого я не понимаю. Впрочем, не понимаю я очень многого.
Они медленно двинулись к началу моста, свернули к ближайшей станции метро, совершенно безлюдной, и поехали в центр города.
Вторая бомба взорвалась перед зданием народной школы в богатом квартале, она была совсем примитивной, и проводящий дознание эксперт по взрывным устройствам назвал взрыв трагической случайностью, но сынишка школьного сторожа был мертв. По дороге из гавани Джону и Марии довелось услышать о последнем теракте сначала в метро, а затем на Главной улице, когда они шли к «Закусочной Чарли».
Мария была просто вне себя.
— Ну теперь они получат свое, скоро получат, — бормотала она.
Джон недоумевал. Ему было жалко малыша, но не больше, чем подростка, которого загнали в лагерь, и тех людей, что томились в нем, ожидая пищи, которая до них не дошла.
На улицах было полно полицейских. Часть из них отозвали со стадиона. Игра еще продолжалась, но близилась к концу, а стало быть, большинство зрителей скоро направится в центр города. По дороге Мария уловила разговоры о какой-то демонстрации перед зданием Учреждения. Выдвигались требования усиления мер безопасности, полной ликвидации лагеря на том берегу и закрытия границ для беженцев. Одни говорили о том, что следует отправлять их обратно. А кому-то хотелось заключить их в лагерь, предлагались и другие вещи, которые Мария не понимала. Общественное настроение не поддавалось описанию. Джон прокладывал ей дорогу к заведению Чарли, а затем они пробрались к стойке. Народу набилось так много, что было трудно дышать. Чарли стоял за стойкой и разговаривал с посетителями. Джону он не нравился. Джон знал, что и Мария недолюбливала его, и не понимал теперь, зачем ее сюда понесло.
— Да, это та самая школа, что рядом с больницей сестер милосердия.
— Снова бомба с часовым механизмом?
— Нет, на этот раз нет. Какой-то сверток, подброшенный на каменное основание решетки вокруг дома.
— Листовки?
— Ни одной. О бомбе и так предупреждалось в одной листовке несколько недель назад, стало быть, известно, на кого возложить ответственность.
— А в какое время?
— Как раз, когда закончилась продленка.
— Плохо дело.
— Ну, не совсем, теперь-то уж власти знают, где собака зарыта, и могут применить ответные меры, введение смертной казни, к примеру.
— Против таких типов лучше всего чрезвычайное положение, — сказал Чарли. — Поднимать руку на детей!
— Может, кто-нибудь знает, где мальчишка бывал обычно в это время дня?
— В саду, наверно, при хорошей-то погоде.
— А сколько ему лет? — спросила Мария.
— Пять, — ответил Чарли. — Совсем малыш.
Смерть ребенка — точно рассчитанный шахматный ход. Теперь все поднято вверх дном. Мария потянула Джона к заднему выходу.
— Мы уходим? — спросил он.
— Нет, пока нет. Я хочу посмотреть здесь на этих людей и послушать их. Это все так невероятно, так невероятно.
— Лучше нам уйти.
— Тихо. Дай дослушать. Я хотела сдать Пьера и Изабеллу в интернат поблизости, но не было свободных мест. Им могли бы дать скидку. Там такая чудесная зелень.
— Следующим шагом, — помолчав, сказала она, — будет, видимо, требование мобилизации отрядов горожан. Слушай. Теперь они говорят о поддержании государственного порядка, об укреплении дисциплины. Сейчас заговорят о необходимости защитить общие завоевания. О, Джон, то были не друзья Роланда, на сей раз были чиновники.
— Что ты имеешь в виду?
— Бомбу подложили власти, — шепнула Мария.
— А теперь люди требуют того, чего власти никогда не смогут сделать. Пока нет. Послушай, в этом заведении наверняка полно шпиков.
— Хочу посмотреть, не узнаю ли кого из них.
— Я бы не советовал, — сказал Джон. — Думаю, нам надо идти домой. Тереза будет волноваться.
— Да, именно так вам и следует поступить, — раздался чей-то голос за спиной Джона. — Можете выйти через двор, если не хотите, чтобы вас перемололи в этой давке.
Джон обернулся и оказался нос к носу с Роландом.
— Вот ужас-то, правда? — сказал Роланд. — Мертвый ребенок, страшнее не придумаешь!
— Вы знаете, как пройти через двор? Можете указать нам дорогу?
— Да, конечно. Мне и так надо идти. — Роланд взглянул на свои часы. Стрелки показывали половину двенадцатого. — Стоят. А я уж давно не замечаю. — Он протянул руку с часами Марии. — В это время я еще на работе.
— Где именно? — спросила Мария.
— В гавани. Разгружаю баржи. — Он толкнул в бок стоящего рядом человека. — Который час, дружище?
— Почти двадцать один ноль-ноль. Можно считать, ровно.
— Тогда давайте быстрей, — тихо сказал Роланд.
Он начал пробиваться к двери. Мария последовала за ним.
— Надо пройти мимо туалетов.
