— И все-таки страшно.
— Уж кому-кому, — улыбнулся Кхай, — а старосте не к лицу бояться шамана.
Он спокойно наклонился к ребенку, прослушал сердце и легкие, пощупал пульс.
Панг, не проронив больше ни слова, стоял рядом. Хозяйка притихла; она как будто бы пригляделась к лекарю и больше не боялась его.
Когда хворь у ребенка затянулась, соседи в один голос советовали: надо, мол, изгнать беса. Панг отказался наотрез: «Я служу Революции. Не допущу никаких заклинаний, и все тут!» Но как может Революция вылечить ребенка? А соседи все зудели втихомолку: «Злой дух изводит сына твоего оттого, что ты пошел в старосты».
Наконец пришел к ним старик сосед и заявил напрямик Пангу:
— Как смеешь ты отнимать жизнь у одного из людей са! Ты служишь Правительству и не желаешь творить заклятья — твое дело. Тогда мы сами, всем миром позовем к нему шамана. И ты не посмеешь нам запретить…
Пришлось согласиться. Заклинали и раз, и два, но малыш чахнул и увядал, словно цветок мака, вырванный с корнем. Наверно, сыночек сам не хотел оставаться с отцом и матерью. А может, и впрямь он покидал их оттого, что Панг служил Революции?
Но вот в дом явился фельдшер — человек Революции. Даже не поняв еще толком, к чему сводятся приготовления Тхао Кхая, Панг ощутил, что с появлением фельдшера всем его сомненьям и горестям пришел конец. Оказывается, Революция может врачевать болезни! И вера укрепилась в его сердце. Отныне, как бы тяжко им ни приходилось, как бы ни мучила их нужда, в душе у людей са ничто не погасит веру. Да и не мудрено, ведь это они на своих челноках переправляли бойцов Революции через большие и малые реки в Тэйбак.
Кхай выдернул трубки стетоскопа из ушей.
— Ничего, все поправимо. Успели вовремя.
И он начал объяснять родителям:
— У вашего сына желудочное заболевание. Оно заразное. После долгого поноса тело его совсем обезвожено. Сам он, конечно, ничего объяснить не может, но, раз шевелит губами, значит, его мучит жажда.
Он поставил вскипятить воду. Скальпель, ножницы, шприц, щипцы блестели подле флакона с красной жидкостью, белела чистая вата.
Ребенок покорно выпил лекарство. Он совсем ослаб. Готовясь сделать укол, Кхай велел Пангу взять мальчонку на руки и придержать, чтоб он не шевелился. Панг поднял ребенка и отвернулся. Но малыш и так не в силах был шевельнуться. Он лишь чуть заметно вздрогнул, когда игла вошла в мышцу. Кхай ввел несколько ампул лекарства. Потом ребенок задремал на руках у отца, приоткрывая время от времени слипавшиеся веки.
Кхай велел укутать его потеплее.
Панг с женой, старательно исполняя распоряжения фельдшера, постепенно успокаивались.
Малыш лежал молча. Лекарства, по-видимому, начали уже оказывать свое действие. Тяжелое поначалу дыхание ребенка стало размеренней и легче.
Всю ночь снаружи доносился шелест дождя и журчанье воды. Молодой лекарь думал: «Вроде я ничего не упустил, все сделал правильно. Мальчик теперь выздоровеет, и народ уверует в медицину. Молва об этом разнесется далеко». Радостное волнение не давало ему заснуть. Он встал и подошел еще раз взглянуть на малыша.
Ребенок спал спокойно. Он не проснулся, даже когда совсем рассвело. Сложившиеся в улыбку губы его чуть изогнулись, они были уже не такие сухие и бледные, как раньше.
Вдруг малыш открыл глаза. Живые и блестящие, они забегали по сторонам. Мальчик будет жить!
— Ну, дело пошло на поправку, — сказал Тхао Кхай. — Надо только присматривать за ним, покуда болезнь совсем не отступит.
Панг поднял на него глаза и спросил:
— Значит, побудете у нас?
Кхай покосился на старосту.
— Да.
— Сегодня опять придет шаман, — снова заговорил Панг. — Вы не против?
— Шаман? Да нет, ничего.
— А бить вы его не будете?
— Нет-нет, — сказал Кхай, — я просто хочу поговорить с ним. Да и с вашими соседями тоже.
Потом он помолчал и спросил:
— А шаман непременно придет сегодня? Я постараюсь объяснить ему все про медицину и открыть глаза старику. Ведь и это тоже моя работа.
Собственно, он уже все обдумал заранее, еще когда добирался сюда. Надо сделать два дела: вылечить ребенка и растолковать всем про медпункт. В этом смысле разговор с шаманом как раз ему на руку. Кхай не сердился на шамана, он понимал: старики любят погрустить, помечтать о встрече с умершими. В их представлении все слилось воедино: тот и этот свет. Надо все разъяснить.
Панг повеселел. Может, оттого, что Кхай пообещал не трогать шамана?
— Схожу-ка я нарежу травы, — вызвался он, — да покормлю коня.
— Ну а я пройдусь по деревне, — сказал Кхай.
Он заглянул в пяток домов. Но там не было ни души.
Злая молва заполонила деревню с той поры, как Нгиа ушел отсюда. Люди послушались Панга, который звал их в Финша покупать соль да керосин. Но, купив керосин и соль, они устрашились слухов, будто в припасах этих заключена нечистая сила. Когда Нгиа сказал: надо, мол, всем миром идти в Финша, потрудиться на строительстве склада, они согласились. Но кто-то опять распустил слух, будто в Финша мятеж и смута. Поначалу никто не принимал на веру недобрые эти вести. Но неправедная молва день за днем подтачивала спокойствие, как вода точит камень… И люди, то вновь обретая веру, то сомневаясь, не знали, как им быть. В одиночестве бродили они по реке, в одиночестве предавались раздумьям.
Вода в реке замутилась. Ливни, выпавшие в лесах этой ночью, нанесли в реку мусор, гнилые стволы и ветки. В паводок рыбы в реке становится меньше. Но и в паводок, и в сушь люди са не покидают реку-кормилицу.
Тхао Кхай тоже пришел к реке, однако и там он не встретил ни души. Хотя и лежавший на берегу продранный сачок, недавно вынутый из воды, и пиявки на стволе дерева, что, почуяв человека, выгнулись, изготовясь к прыжку на берег, и брошенная под кустом плетеная ловушка для раков, и корзина, где шумно трепыхалась рыба, и оставленный на камне бамбуковый кальян, над которым еще вился дымок, — все говорило о том, что люди еще минуту назад были здесь. Наверно, они попрятались в лесу.
Жители деревни сторонились пришельца. Они поклонялись духам (Кхай вспомнил свой недавний разговор с матерью) и страшились, как бы общение с чужаком не лишило их заклинания чудодейственной силы. Да, понять их мудрено…
«Что ж, — подумал он. — Вернусь, расспрошу Панга…»
Дойдя до околицы, Кхай услышал прерывистые — то высокие, то низкие — звуки колокольца. У мео и са вошло в обычай сопровождать заклинания колокольным звоном, наливая чарку за чаркой, покуда все не упьются вконец и не начнут кричать и плясать до упаду.
«Нет, — думал Кхай, — с этим больше нельзя мириться!.. Нельзя…»
Тхао Кхай вырос в военные годы. Он, как и многие его сверстники, жившие в партизанском крае, не верил в духов: они пахали землю, работали связными, были солдатами и считали смехотворным невежеством заклятия и молитвы, в которые верили люди постарше. Там, в партизанском крае, где народ воевал с врагом и тяжким трудом добывал себе пропитание, почти все и думать забыли про заклинания, про колокольцы да хмельные песни. Впрочем, когда Кхай жил еще вместе с матерью в лесу, он не помнил, чтобы она молилась. Зианг Шуа, претерпевшая столько зла из-за веры в нечистую силу, отвергла заклятия. Она не желала творить обрядов, которые лишний раз напоминали бы ей о ее горе.
В ту пору Кхай был совсем еще мал и, заслышав долетавшие из дальней деревни перезвон колокольцев, крики и топот — дробный и гулкий, — думал: «Люди начальника гонят куда-то скот». Но Ниа говорил ему: «Нет, это просто в деревне молятся духам». Братья спорили и препирались. Но мать, когда они просили рассудить их, молчала. И Кхай стоял на своем: быков, мол, это гонят — и все тут. Оно и понятно: ведь с утра до вечера братья только и видели что быков, бродивших по склонам, да слышали звон колокольцев, висевших на бычьих шеях. Где уж им было отличить на слух — быки ль то бегут или молятся люди? Да Кхай и понятия не имел, что такое молитвы, и считал их чем-то вроде выпаса быков…
Дом Панга покосился набок, сваи покосились и легли одна на другую, готовые рухнуть.
Кхай торопливо поднялся по лесенке.
Народу набилось видимо-невидимо. Какой дорогой добрались сюда люди, через деревню ли или прямо с реки? Для чего они собрались здесь? И почему он по пути не встретил ни души?
Творилось великое заклинание.
Кхаю было невдомек, что люди пришли не только ради таинства — им любопытно было взглянуть и на него, на лекаря, спустившегося из самого Финша, чтобы врачевать, а не заклинать болезни. И хоть никто не обмолвился с ним и словечком и не осмелился ночью заглянуть в дом старосты Панга, всей деревне известен был каждый шаг Тхао Кхая.
Люди, сидевшие у входа, обернулись и с опаской глядели на поднимавшегося по ступеням Кхая.
