Люди, сидевшие у входа, обернулись и с опаской глядели на поднимавшегося по ступеням Кхая.
— Здравствуйте, земляки! — громко сказал он.
Никто не встал. Ни один не нарушил молчания. Все только переглянулись, словно спрашивая, как им быть. И снова застыли.
Шаман даже не шелохнулся, он сидел посередине, скрестив ноги, суровый и строгий. Отсутствующий взгляд, в руке звенит колоколец. Он лишь искоса, совсем незаметно бросил взгляд на чужака и тотчас снова сощурил веки. И загремел колокольцем громче прежнего.
Кхай, не проронив больше ни слова, протиснулся за спинами сидевших на полу людей к больному ребенку. Он наклонился, глянул на циферблат своих часов и осмотрелся по сторонам. А потом весь сосредоточился на больном. Он уже не замечал застывших вокруг него в молчании людей. Снял с плеча ранец и, не торопясь, достал стетоскоп.
Множество глаз, только что следивших за шаманом, теперь были устремлены на Кхая и с любопытством, все более явственным, подмечали каждый его жест, каждое движение лица.
Старый шаман продолжал творить обряд. Но когда люди перестали обращать на него внимание, колоколец в его руке зазвучал прерывисто и неуверенно. Рука старика сбилась с привычного лада — ведь и он тоже исподтишка следил за фельдшером, хотя и старался скрыть это, пряча глаза под нависшими белыми бровями.
Кхай чувствовал на себе эти взгляды и старался держаться непринужденно. Пощупав пульс и выслушав больного, он опустил стетоскоп, повернулся и сказал громко, чтоб слышали все:
— Ну, товарищ Панг, ему гораздо лучше. Скоро мальчик будет совсем здоров!
Он достал котелок, пузырек с красным лекарством, блестящую коробку с иглами и шприцами и разложил все это на аккуратно расстеленном куске брезента. Потом вскипятил воду и тщательно осмотрел инструменты…
Кхай решил сперва сделать укол ребенку, а уж потом поговорить с народом. Пускай сперва увидят его в деле, тогда будет легче растолковать им, что такое медицина.
Вдруг шаман опустил на пол свой колоколец. Звон оборвался. Он встал и, ковыляя, приблизился к Кхаю:
— A-а… Кадровый работник! Знаю, как же… Отродье Зианг Шуа, одержимой бесом… Ну, коли «товарищ» явился сюда со своими бесовскими снадобьями, мои заклинанья ни к чему.
Давно не слыхал Тхао Кхай этих слов: «Зианг Шуа, одержимая бесом…»
— Бесы?.. Нечистая сила, говорите?.. Всю эту вашу дребедень давно пора выбросить в реку! — сказал он и рассмеялся.
Старый шаман отвернулся, подобрал колоколец, рассовал погремушки по карманам и, не торопясь, молча сошел по ступеням в дождь.
Ливень тотчас насквозь промочил головную повязку старика. Выцветшая драная одежда его распахнулась, обнажив тощие, лоснящиеся от влаги плечи. Старик обогнул скалу и вскоре скрылся из глаз за плотной пеленой дождя.
Люди зашумели, повставали со своих мест. Если шаман прерывал заклятье — быть беде. Дети, увидев, как матери тревожно озираются по сторонам, попрятались за их юбки и заревели.
— Ребята, полно вам, замолчите, — спокойно сказал Кхай. — Присядьте-ка лучше… И вы, соседки, усаживайтесь поудобнее. Мы ведь одна семья — мео и са. Правительство прислало меня к вам рассказать про науку о здоровье и вылечить больных.
Молодки и старухи, успокоенные, снова уселись на пол. Иные принялись горстями класть на уголья земляные орехи и печь в очаге бататы для ребятишек. С того дня как по деревне разнесся слух про бунт, якобы вспыхнувший в Финша, многие попрятались в лесных шалашах и до сей поры не вернулись. Одни женщины да старики воротились разведать, что да как.
Когда шаман ушел в проливной дождь, старики вначале испугались. Но, видя, как Кхай смеется и болтает с ними как ни в чем не бывало, а главное, узнав, что он сам из здешних краев и прежде был в партизанском крае, все утихомирились; никто и не помышлял больше бежать следом за старым шаманом.
— Вот младшенький мой получил лекарство от Правительства и исцелился, — похвастал Панг.
Малыш и вправду успокоился и повеселел. Он уже улыбался. Каждой матери известно: это верный признак выздоровления, и лица у всех прояснились.
Кхай решил приглядеться к людям: как отнеслись они к его лечению? И увидел, что глаза их ожили и засветились.
Немного погодя он спросил:
— Почему никто из вас не пришел в Финша строить дом для медпункта?
Какая-то старуха сказала чуть не плача:
— Да ведь нам сказали, будто там у вас бунт!
— А разве государь наш не объявился в Финша? — спросила другая.
Но тут в разговор вмешалась разбитная молодка:
— Даже начальнику тэй не под силу вернуться сюда и поставить новую крепость… Где уж там вашему государю!
Кхай поднял руку:
— Не объявлялись у нас ни этот голь-король, ни тэй, и бунта не было никакого!
Все переглянулись. И тут одну из женщин вдруг осенило:
— Послушайте, ведь товарищ приехал оттуда!.. Выходит, бунта и в самом деле не было!
— Верно, я только что из Финша, — улыбнулся Кхай. — Полно вам, земляки, слушать всякие враки!
— Все эти бандиты из Лаоса мутят воду!
Кхай кивнул.
— Товарищ Панг передает вам слово Правительства. Хотите знать правду — слушайте Панга, — сказал он.
Женщины — и молодки, и старухи — каждая, стараясь вставить словечко, спросить о чем-то своем, заговорили наперебой:
— Так и есть!
— Язык бы отхватить этим болтунам!
— Товарищ Кхай, а товарищ Кхай!.. Они говорят: «Революция больше сюда не придет, она бросила людей са на произвол судьбы».
— Нет, неверно это!
— Да они кругом изолгались! — заявила старуха, толковавшая прежде про бунт в Финша.
— Пусть только подвернутся под руку, язык вырвать — и делу конец!
— Вы лучше слушайте правдивых людей, — сказал Кхай, — таких, как председатель Тоа или Панг. И приходите строить соляной склад и магазин, ведь все это делается для нас с вами. И медпункт строят тоже для народа. Дело-то у всех общее!
— Да мы хоть сейчас!
— Завтра общинное собрание, — напомнил Панг.
— Вот-вот, а после собрания всем миром и подадимся в Финша!
Все должны слушать Панга — так сказал Тхао Кхай. А Пангу, когда он глядел на Кхая, чудилось, будто в Тхао Кхае воплотилась вся сила Правительства, будто это само Правительство пришло к ним в деревню. Правда, Панг поначалу встревожился: угораздило же его пригласить шамана! Но теперь всем волненьям конец, он признает одного Тхао Кхая. Раньше, когда Пангу хотелось поделиться своими сомнениями и тревогами с председателем Тоа или с товарищем Нгиа, что-то удерживало его да и не всегда находил он слова. А вот с Кхаем он чувствовал себя по-другому. Слушая его, он ощущал в себе какую-то новую силу, голос Кхая словно поднимал его над землей и уносил куда-то вдаль.
— Товарищ Тхао Кхай! — негромко сказал Панг.
Сердце его переполняли горячая любовь и вера.
Дождь кончился. Вышло солнце, и лучи его, переливаясь, разглаживали длинные и острые кукурузные листья.
Пара сине-зеленых попугаев, весело вереща, пронеслась по небу и опустилась где-то у покосившихся замшелых ворот, прикрывавших нижние ступени лестницы.
Кхай возвращался в Финша. Внезапно он почувствовал, как его волной захлестнула радость, и, сорвав с плеча винтовку, он выстрелил вверх, прямо в зеленую листву над головой.
Грохот прокатился вдаль, эхом отражаясь от скал. Кхаю вдруг показалось, что он на марше со своей ротой. А впрочем, он ведь сейчас и впрямь в походе.
Протяжный гул выстрела докатился по реке до Наданга. Все удивленно повернулись в ту сторону.
— Кто там стрелял?
— Этого гада Нгу не видать уж который день… А ну как он привел сюда разбойников из Лаоса?
— Нет, — спокойно и уверенно ответил соседям Панг. — Это винтовка товарища Кхая.
Едва рассвело, председатель Тоа отправился в Комитет. Нынче утром — такой был уговор — народ из окрестных деревень сойдется сюда строить медпункт и склад.
У него не шел из ума доклад Тхао Кхая на вчерашнем партсобрании. Значит, снова ползут лживые слухи из Лаоса. Этот подонок Нгу со своими молодчиками опять запугивает людей. Услыхав про трудности, с которыми столкнулся староста Панг, председатель не мог уснуть всю ночь.
И сейчас, завидя Кхая, он сказал:
— Опять эти сволочи повадились к нам из Лаоса сеять смуту! Уж я-то хлебнул там горя. Если кому охота послушать про «расчудесную жизнь» за границей, могу рассказать…
И тихо пробормотал:
— Небось он! Снова он? Черт подери!…
Ворча что-то себе под нос, он прошел в дверь.
Собирались люди из ближних деревень. Тоа присел у очага и протянул к огню руки — крупные, жилистые руки кузнеца, все в мозолях и ссадинах, похожие на комель бамбука. На левой руке не хватало двух пальцев.
