Майада смотрела на лица женщин, которые сидели в переполненной вонючей камере. Теперь они называли ее домом. С первого дня заключения Майаду больше всего поражала радость, с которой охранники издевались над измученными женщинами. Неужели отъявленная жестокость объясняется только желанием получить деньги и повышение? Она не могла об этом думать. Майада повернула голову, услышав шум голосов. Женщины-тени разом заговорили: они обсуждали, как помочь Самаре.
Майада посмотрела на нее поверх плеч сокамерниц. Ноги Самары были вывернуты и задраны к груди. Она подошла чуть ближе. Самара закрыла глаза. Ее тонкое, но опухшее лицо исказилось от боли. Она широко открывала рот, вдыхая воздух. Майада представила, что Самара умрет в тюрьме Баладият в окружении женщин, которые ничего не знают о ее жизни, за исключением последних месяцев. Ее поражало милосердие Самары. Она не представляла, как можно намеренно мучить эту милую, красивую женщину, чье сердце переполняла доброта.
Женщины-тени столпились вокруг нее. Они сложили руки, нежно подняли Самару и медленно перенесли на постель, чтобы ей было немного удобнее. Ноги волочились по полу. Самара тихо застонала, когда сокамерницы осторожно опустили ее на нары.
Женщина по имени Саба, о которой Майада знала только, что она — инженер, кандидат наук, поспешила к единственной в камере раковине, чтобы смочить ткань длинной синей юбки. Вернувшись, она отерла мокрой тканью лоб и губы Самары. Участливый голос женщины составлял странный контраст с негодованием, мерцавшим в ее глазах:
— Хабибти [любовь моя], как ты думаешь, внутри у тебя все в порядке?
Бедная Самара заплакала, ничего не сказав.
Майада хотела помочь, но не знала, как. Она шагнула вперед и погладила Самару по щеке. У нее разрывалось сердце, когда она видела, как страдает и мучается ее подруга.
— Самара, — прошептала она, — Самара…
Доктор Саба взглянула на Майаду и горестно покачала головой.
— Бедную девушку часто пытали, — тихо сказала она, — больше, чем всех нас вместе взятых.
Доктор Саба положила голову Самары себе на руку и вытерла слюну с ее губ и подбородка.
— Ты слышишь меня? — чуть громче спросила она.
Муна, девушка с красивым лицом, погладила руку Самары.
— Скажи, что нам делать, хабибти. Просто скажи — мы так хотим тебе помочь!
Майада стояла рядом. У нее болело сердце. Теперь она знала наверняка, что всех заключенных в Баладият пытали. Майада дрожала, понимая, что вскоре ей тоже придется отведать крюков на потолке, зажимов для ног и электрический шок. Но она ничего не могла поделать, и потому стала думать о Самаре и остальных женщинах. По отдельности они были беззащитны, но вместе воплощали великую силу утешения. Объединив любовь и заботу, они получали такую власть, что могли вернуть друг друга из-за черной двери, за которой таилась смерть.
Самара тихо застонала и убрала руку. Она положила ее на грудь и пробормотала:
— Толстый охранник в тяжелых ботинках пинал меня ногами. Кажется, у меня внутри что-то повредилось.
Доктор Саба и Муна обеспокоено переглянулись.
— Я его знаю, — проговорила Муна. — Это тварь.
Майада кое-что соображала в медицине. Она знала, что они могут вылечить внешние повреждения, массируя суставы и успокаивая ожоги прохладной водой. Но они были бессильны исправить ущерб, причиненный внутренним органам.
— Может, позвать охранников? — прошептала Майада. — Они отведут ее в больницу. — Она вспомнила доброго доктора Хамида, с которым познакомилась в тот вечер, когда оказалась в Баладият. Он обязательно поможет Самаре.
Доктор Саба закрыла глаза и покачала головой.
— Пока нет. Мы можем позвать их только в том случае, если нам кажется, что человек на волосок от смерти. Если мы будем звать их после каждой пытки, они всех изобьют.
Майада понимающе кивнула: до сих пор она не заметила у здешних охранников хотя бы искры сочувствия. Доктор Саба и Муна расстегнули одежду Самары, чтобы осмотреть ее. Майада стояла и молча наблюдала.
Самара тихо застонала, и Майада уставилась на ее белую кожу и растрепанные волосы. Глаза потемнели и смотрели без выражения. Ей казалось, она чувствует боль Самары, словно ее собственное тело прижигали сигаретами, пинали в живот и жалили электрическим шоком. Она рассматривала исказившиеся лицо сокамерницы и вспоминала давно позабытые строки английского поэта Томаса Грея, которые выучила в счастливом прошлом:
Каждому страдание; все мы люди,
И все обречены стонать,
Сочувствуя чужим страданьям,
Бесчувственны к своим.
Зачем нам знать судьбу,
Ведь горе нипочем не опоздает.
А счастье наше слишком мимолетно…
Она заметила, что доктор Саба перевела на нее взгляд черных, глубоко посаженных глаз. Майада растерялась. Она не понимала, чем привлекла этот испытующий взор.
Муна улыбнулась, увидев изумление Майады.
— Ты цитировала какие-то стихи, — объяснила она. — Некоторые строки на английском, другие на арабском. То, что я услышала, — потрясающе. Кто их написал?
— Я даже не помню, что открывала рот, — смущенно ответила Майада. Она подумала, что недостаток кислорода в маленькой камере привел к тому, что у нее стали путаться мысли. Она слабо улыбнулась:
— У меня в голове мутится из-за духоты. Все необъяснимым образом стирается из памяти.
— Наверное, ты перенеслась в прошлое. — Муна пожала плечами. На ее лице отразилась грусть. — Ты сказала, что счастье слишком мимолетно. А я даже не помню, как это — быть счастливой.
Самара застонала и хрипло сказала:
— Я думала, в этот раз они меня убьют.
Майада повернулась, чтобы попросить одну из женщин принести стакан воды.
Несколько женщин вскочили с места — Алия схватила чашку, а Иман потянулась к баку с водой.
Майада поднесла чашечку к губам Самары.
— Пей.
Самара дрожащей рукой взяла чашку и отпила глоточек.
— Спасибо, сестра.
Женщины-тени, обрадовавшись, что Самара заговорила, сбились в плотный кружок.
Доктор Саба объявила:
— Я внимательно осмотрела тебя. Твоей жизни ничего не угрожает. Мы позаботимся о тебе. — Она коснулась плеча Самары. — Ты нас напугала. Несколько дней лучше полежать в постели.
— Если они позволят, — прошептала Самара. — Они становятся все напористее. — Она взглянула на Майаду и кивнула: — Я слышала, ты цитировала стихи. — Самара немного помолчала и продолжила: — Я тоже знаю одно стихотворение.
Майада наклонилась к ней.
— Лучше побереги силы.
— Я не могу ходить, но могу говорить. — Самара улыбнулась, закрыла глаза и прошептала: — В последней тюрьме, где я побывала, это стихотворение было написано на стене. Там умерла какая-то исстрадавшаяся безымянная женщина. Я выучила стихотворение наизусть, надеясь, что хотя бы маленькая ее часть останется жить. Я повторяю его каждый день.
— Расскажешь потом, — предложила доктор Саба.
— Нет. Лучше сейчас. Пожалуйста.
Майада взглянула на Сабу.
Та кивнула.
— Хорошо. Но не терзай себя.
Лицо и тело Самары напряглось, и она прерывающимся голосом рассказала им стихотворение, которое старательно запомнила:
Они забрали меня из дома.
Они били меня по лицу, когда я плакала
о детях.
Они посадили меня в тюрьму.
Они обвинили меня в преступлениях,
которые я не совершала.
Они допрашивали меня, жестоко обвиняя.
Они жестоко пытали меня.
Они прижигали мою плоть сигаретами.
Они вырезали мне язык.
Они изнасиловали меня.
Я плакала в одиночестве от страха и боли.
Меня приговорили к смерти.
Меня поставили к стене.
Я молила о пощаде.
Мне выстрелили между глаз.
Мое тело положили в неглубокую могилу.
Меня похоронили без савана.
После моей смерти они выяснили, что
я не виновна.
Стоя с другими женщинами-тенями, Майада, понимая, что переживает величайший момент в своей жизни, поклялась, что никогда не забудет ни единого слова, вылетевшего из уст Самары. Каждое движение сокамерницы будет ее частью до самой смерти.
Она тихо всхлипнула. Вскоре плакали все женщины-тени.
Майада посмотрела по сторонам. Ее слова разорвали связывавшую их печаль.
— Теперь мы подруги по слезам, — заметила она. Несколько женщин-теней грустно рассмеялись.
Самара потянулась и дотронулась до руки Майады.
— Ты обещала рассказать нам о жене Саддама.
— Может, в другой раз? — предложила она. Ей больше не хотелось сплетничать, тем более о Саддаме Хусейне.
