Лео Адольф был так шокирован ходом мысли своего друга, что не нашел слов. Хоть Захарий только что признал, что не раз пытался кадрить эту женщину, он принялся азартно развивать идею, что его желание показалось бы неправдоподобным.
— Но… но…
— Что? — невинно спросил Захарий.
— Ты гнусный тип! Ты хотел ее трахнуть, а теперь утверждаешь, что она уродина.
— А с тобой такого не случалось?
Лео Адольф резко развернулся и пошел в сторону. Захарий поймал его за руку:
— Лео, не будем кривить душой: нет лучших любовниц, чем полукрасавицы или полууродины, как на них взглянуть. В отличие от красавиц, они отдаются целиком, без оглядки. Они беспредельны. Обычное дело: полукрасавицы стараются доказать, что они стоят больше, чем красавицы!
— Замолчи!
— Да брось, Лео, ты же был любовником Карлотты Весперини.
Лео Адольф побледнел, губы его дрогнули, и он с ненавистью взглянул на Захария:
— Представь себе, что я находил Карлотту Весперини великолепной.
Захарий опустил глаза, понимая, что допустил чудовищную бестактность.
— Хватит об этом, — заключил Лео Адольф.
— Хватит об этом, — эхом откликнулся Захарий.
Президент Евросовета вышел, а Захарий, облегченно вздохнув, что обвинитель закончил свой идиотский разговор, присоединился к участникам фуршета, организованного в кулуарах, где собирались основные члены европейского строительства.
Он выпил три бокала шампанского, пытаясь унять смутную тревогу. Но, побеседовав с энархами и развив кое-какие новые идеи, он снова нащупал почву под ногами и расслабился.
Он подошел к советнице из шведского представительства. Он еще и рта не успел открыть, как его заблестевшие глаза и потемневшие зрачки объявили ей, что она великолепна. Она покраснела и заговорила с ним. Поддерживая интеллектуальную болтовню, он с вожделением разглядывал собеседницу, ее тонкую талию, высокую грудь, маленькие ушки… Ей казалось, что перед ней два Захария, один с блеском развивал экономическую модель, другой вынюхивал наподобие пса, который примеривается, как бы ему вскочить на сучку. Она растерялась, потому что не могла раздвоиться подобным образом: она то отдавала предпочтение рассудку и тогда была занята только интеллектуальным обменом, то превращалась в самочку, вертела попкой и виляла хвостом.
Захарий поставил ее в трудное положение, и это его веселило. К нему наклонился очкастый блондин:
— Хочу воспользоваться вашей беседой с моей невестой, господин комиссар, и поблагодарить вас за ваше сообщение.
Последовала масса комплиментов, которых он не слушал. Превращения шведки, призванной к порядку появлением жениха, прекратились; она бесповоротно покинула телесную ипостась и превратилась в политика, беседующего со всемирно известным экономистом.
При первой же возможности Захарий Бидерман откланялся и стал искать другую добычу. Несколько секунд он безуспешно разглядывал публику и уже почувствовал дурноту, но приободрился, заметив статную немку лет сорока; их глаза встретились. Он бесцеремонно подошел к ней, не ожидая приглашения.
Его тело мгновенно послало ей позывные влечения. Он попереминался с ноги на ногу, приблизился к ней вплотную, улыбаясь и давая понять, что она желанна.
Немка приняла сигнал, смутилась и замялась; Захарий завязал разговор. Поведение экономиста никак нельзя было назвать нейтральным, и женщина внезапно выпалила:
— Вы что, пристаете ко мне?
Он улыбнулся:
— Кто научил вас сказать это?
Она что-то забормотала, покраснела:
— Простите, не знаю, что на меня нашло.
— Не волнуйтесь. Но я готов приударить за вами, если вы дадите на то согласие.
— Я не уверена, что хорошо поняла вас.
— Вы невероятно привлекательны.
Немка заволновалась. Она беспомощно покрутила головой в поисках поддержки, хрустнула пальцами и воскликнула:
— Я запрещаю вам так со мной обращаться!
— Как?
— Как с вульгарной бабенкой. Я дипломированный специалист по политическим наукам, доктор социологии, работаю больше восьмидесяти часов в неделю для моей страны и для Европы. Я полагаю, что заслуживаю другого отношения.
Захарий понял свой промах: прихлестывая за этой женщиной, он лишал ее всех достижений, распылял созданный ею образ, отрицал ее усердие и пройденный путь, оставляя только телесную оболочку, доставшуюся даром.
Не проронив ни слова, он отошел в сторону так внезапно, что она усомнилась, верно ли истолковала пережитую ситуацию, и даже едва не кинулась извиняться перед ним.
Он подошел к одной из организаторш; эта уж точно не рассердится, если он начнет с ней заигрывать.
В эту минуту мимо него прошел Лео Адольф. Захарий ощутил затылком ого тяжелый укоризненный взгляд.
Разозлившись, он оставил организаторшу в покое и юркнул в кабинет, отведенный в его распоряжение, заперся, включил компьютер и ввел адрес порносайта.
Когда замелькали груди, губы, бедра и анусы в самых неожиданных комбинациях, он с облегчением вздохнул, что наконец освободился от общественного давления и сможет разрядиться.
Он выбрал одну из рубрик, расстегнул ширинку, поласкал себя и кончил.
Он умиротворенно улыбался и был готов заняться переустройством мира и горы своротить; он взглянул на циферблат, высветившийся на мониторе, и умилился: ему понадобилось лишь семь минут, чтобы сбросить напряжение. Ах, как бы он жил, не будь у него этой отдушины? Умер бы от скуки. Или от депрессии, потому что упорное, стойкое отчаяние всегда подстерегало его.
Правда, сегодня у Захария Бидермана были новые озарения, и он приметил две-три ясные головы.
В половине седьмого он позвонил своему шоферу, чтобы отправиться восвояси, когда к нему в кабинет неожиданно нагрянул Лео Адольф.
— Захарий, мне хотелось бы убедиться, что ты меня понял. Мы возлагаем на тебя большие надежды. Это ничтожество Вандерброк не потянет руководство Бельгией во время кризиса. Население презирает его, массмедиа смешивают его с грязью, депутаты треплют. Будучи премьер-министром, он потерял всякую поддержку. Ты прекрасно знаешь, что на его место хотят поставить тебя. Я не буду выяснять, откуда пошел этот слух…
Захарий хохотнул. Сочтя этот смех подтверждением, Лео Адольф продолжал:
— А слухи всегда закрепляются в умах. Вот это для меня и важно! Захарий, тебя считают спасителем, ниспосланным свыше, и справедливо, поскольку ты самый блестящий ум из всех нас. В Либеральной партии мы тебя поддержим. Однако твои привычки могут сыграть с нами злую шутку.
— Такты опять об этом?
— Речь идет о твоем и нашем благополучии.
— От того, где и с кем я завожу шуры-муры, благополучие страны никак не зависит.
— Не соглашусь. Хоть тебе и удается всякий раз замять скандалы, вызванные твоим поведением, в этой шумихе возникает вопрос, который волнует твоих сторонников все больше.
— И какой же?
— Способен ли Захарий Бидерман владеть собой?
Экономист опешил — таким вопросом он никогда не задавался.
— Иногда от хорошего сексуального аппетита до зависимости один шаг.
— Ах вот как? И ты в этом вопросе специалист?
— Я могу задать тебе ряд вопросов, ответы на которые скажут, есть ли у тебя зависимость. Можешь ли ты остановиться? Уже пытался это сделать? Приходится ли тебе иногда лгать, чтобы скрыть свои делишки? Испытываешь ли ты смутную тревогу, чувство, что тебе чего-то не хватает в промежутках между любовными приключениями? — Он сделал прощальный жест. — Можно не давать ответа сейчас. Ответь для начала сам себе.
С этими словами президент вышел.
Захарий Бидерман запер кабинет в очень дурном настроении. Если он вернется в игру Лео Адольфа, то будет чувствовать себя больным, будучи абсолютно здоровым. Он никому не позволит решать, как ему бороться со стрессом.
Сев на площади Мориса Шумана в лимузин, он велел шоферу везти его домой.
— Владеть собой, — ворчал он. — Никто так не владеет собой, как я. Если бы они знали… Мелкочленные! И спермы у них не больше, чем идей! Сборище слюнтяев! Плевал я на вас!
Обозленный, Захарий встрепенулся и постучал по плечу шофера:
— На улицу Мулен, Жорж. А на площадь Ареццо потом.
Он вошел в сауну «Тропики» и с облегчением вздохнул; это было жалкое, дешевое заведение. Да, ему нравилось и такое: примитивный декор, искусственные пальмы, ночные фото на стенах, едкий запах хлорки. Никто из его коллег не мог бы себе вообразить, что этот уважаемый человек посещает подобные места; а ему просто хотелось вылезти из шкуры.
Сложив одежду в помятый жестяной шкафчик, он опоясался затасканным полотенцем и спустился в подвальный этаж.
