Я отметил, что впервые на моей памяти Тайни с Джейн идут за мной.
Тайни решает, что теперь тоже примется меня игнорировать, и говорит Джейн, что надеется когда-нибудь насобирать столько эсэмэсок от Уилла Грейсона, что можно будет издать книгу, потому что эсэмэски же все равно что стихи.
– Сравнить ли мне вас с летним днем, ведь вы жгучи, как август, – говорю я не сдержавшись.
– Он разговаривает! – восклицает Тайни и обхватывает меня руками. – Я знал, что ты отойдешь! Я рад настолько, что переименую Илла Рейсона! Теперь он прославится как Фил Рейсон! Фил Рейсон, которого должны наполнить лучи солнца Тайни, чтобы он мог стать самим собой. Идеально. – Я киваю. Все равно все будут думать, что это я, но он… ну, хотя бы делает вид, что старается ради меня. – О, эсэмэска! – Тайни вытаскивает из кармана телефон, читает, шумно вздыхает и начинает своими мясистыми пальцами набирать ответ.
– И я выбираю, кто будет его играть, – говорю я тем временем.
Тайни кивает, не слушая.
– Тайни, – повторяю я, – я выбираю, кто будет его играть.
Он поднимает глаза.
– Что? Нет, нет, нет. Я режиссер. Я автор, продюсер, режиссер, помощник дизайнера по костюмам, и я отвечаю за кастинг.
– Тайни, ты кивнул, я видела, – замечает Джейн. – Ты уже согласился. – Он фыркает, между тем мы все втроем оказываемся у моего шкафчика, и Джейн оттаскивает меня за локоть от Тайни и тихо произносит: – Нельзя же так говорить.
– Говорю – плохо, молчу – плохо, – с улыбкой отвечаю я.
– Просто. Грейсон, просто… нельзя такое говорить.
– Какое?
– Про очаровательных девушек.
– Почему?
– Потому что я еще не закончила исследования в области водного поло и прозрений. – Она старается улыбнуться, но выходит натянуто.
– Пойдешь со мной на пробы «Танцора Тайни»? – спрашиваю я. Сам Тайни все еще пишет.
– Грейсон, я не могу… в том смысле, что я типа занята, понятно?
– Я же не на свидание приглашаю. А на внеурочное школьное мероприятие. Сядем в дальнем уголке и поржем над пацанами, которые будут пробоваться на роль меня.
Я текст мюзикла с лета не перечитывал, но насколько помню, там где-то девять основных ролей: Тайни, его мама (она в какой-то момент поет с ним дуэтом), Фил Рейсон, Калеб и Бэрри, на которых положил глаз Тайни, и вымышленная гетеросексуальная пара, благодаря которой Тайни удается поверить в себя, что-то типа того. И хор. В общем и целом ему понадобится тридцать человек. По моим прикидкам, на прослушивание придет около двенадцати.
Но когда я прихожу в актовый зал после своей химии, вокруг сцены и на пяти первых рядах уже сидят человек пятьдесят, и все они ждут начала прослушивания. Гэри бегает, раздавая всем булавки и клочки бумаги, на которых от руки написаны цифры, – и кандидаты прикалывают их себе на грудь. И поскольку они все в душе актеры, они разговаривают. Все. Одновременно. Им не важно, слышат ли их, главное говорить.
Я усаживаюсь в заднем ряду на втором месте от прохода, оставив первое кресло для Джейн. Она приходит сразу вслед за мной, садится рядом, быстро оценивает ситуацию и говорит:
– И где-то среди них, Грейсон, есть человек, которому предстоит заглянуть тебе в душу, чтобы как следует тебя воплотить.
Ответить мне не дает проплывшая над нами тень Тайни. Он опускается рядом с нами на колени и вручает нам обоим по доске-планшету с зажимом.
– Напишите по паре слов о каждом, кого вы будете рассматривать на роль Фила, – просит он. И добавляет: – Я, кстати, подумываю ввести еще небольшую роль для персонажа по имени Джейни.
А потом встает и уверенной походкой удаляется.
– Народ! – кричит Тайни. – Народ, рассаживаемся. – Все поспешно занимают места на первых рядах, а он взлетает на сцену. – Времени у нас немного, – продолжает он каким-то странным голосом. Тайни, наверное, воображает, что так разговаривают в театре. – Во-первых, мне надо понять, умеете ли вы петь. Каждый поет по минуте, если вызовут второй раз, тогда будете читать текст. Песню можно выбрать любую. Но знайте: Тайни. Купер. Ненавидит. «Где-то. Над. Радугой»[16].
Театрально спрыгнув со сцены, он выкрикивает:
– Номер первый, влюби меня в себя!
Номер 1, серенькая, как мышка, Мари Ф., как она представляется, поднимается на сцену по боковой лестнице и сутулится над микрофоном. Она смотрит из-под челки в дальний конец зала, где большими печатными фиолетовыми буквами написано: УАЙЛДКИТЫ ЛУЧШИЕ. И опровергает это утверждение, поразительно неудачно спев балладу Келли Кларксон.
– Боже, – шепчет Джейн, – пусть это поскорее закончится.
– Я тебя не понимаю, – бормочу я. – Эта девушка просто создана на роль Джейни. Фальшивит, обожает попсу и встречается с жопохрюками.
Джейн пихает меня локтем.
Номером 2 оказывается рослый парень с волосами чересчур длинными, чтобы счесть их нормальными, но все же слишком короткими, чтобы назвать их прямо длинными. Он поет песню какой-то группы, которая, вроде, называется «Проклятые янки» – Джейн ее знает, разумеется. Я не представляю, как звучит оригинал, но этот чувак поет без инструментального сопровождения просто-таки как обезьяна-ревун, оставляя желать много лучшего.
– Такое чувство, что ему между ног врезали, – заключает Джейн.
– Если он в ближайшее время не прекратит, кто-нибудь врежет, – отвечаю я на это. К номеру 5 я уже мечтаю услышать что-то невинное вроде «Где-то над радугой» в хотя бы посредственном исполнении, подозреваю, что и Тайни тоже, судя по тому, как его бодрое «Превосходно! Обсудим попозже» превратилось в «Спасибо. Следующий».
Поют и джазовые стандарты, и шлягеры из репертуара мальчуковых групп, но всех кандидатов объединяет одно: хреновое пение. То есть хреновое по-разному и до разной степени, но хоть что-то хреновое есть в каждом исполнении. К моему огромному удивлению, пока что лучшим оказался пацан, с которым мы вместе обедали, Итэн, номер 19, он выбрал песню из какого-то мюзикла под названием «Вессеннее пробуждение». Вот этот может отжечь.
– Он мог бы тебя сыграть, – говорит Джейн. – Если отрастит волосы и наберется негатива.
– У меня нет негатива…
– Так говорят те, кто полон негатива, – улыбается Джейн.
В течение следующих двух часов я вижу пару потенциальных кандидаток на роль Джейни. Номер 24 спела до странного неплохую слащаво-прилипчивую версию песни из мюзикла «Парни и куколки», а другая претендентка, номер 43, с прямыми осветленными волосами с голубыми прядями, выбрала «У Мэри был ягненок». И такое несоответствие детской песенки и мелированных волос показалась мне весьма в стиле Джейн.
– Я за нее, – объявляет Джейн уже на втором повторе имени «Мэри».
Последний кандидат – миниатюрное большеглазое создание по имени Хейзел – поет песню из мюзикла «Богема». Когда она заканчивает, Тайни выбегает на сцену, всех благодарит, говорит, что это было просто блестяще, и как нереально трудно будет выбрать, и что фамилии приглашенных на второй раунд будут вывешены послезавтра. Все разбредаются, проходя мимо нас, и наконец к нам понуро пробирается сам Тайни.
– Ты прямо создан для этой работы, – подытоживаю я.
Он театрально машет рукой: мол, все это пустое.
– Мы тут не много будущих звезд Бродвея увидели, – констатирует Тайни.
Тут подает голос Гэри:
– Мне понравились номера шесть, девятнадцать, тридцать один и сорок два. А остальные… ну, так. – Потом он прижимает руку к груди и начинает петь: – Где-то над радугой, там, в вышине, поют наши школьники, и сдохнуть хочется мне.
– Боже ж мой, – говорю я, – да ты профи. Как Паваротти.
– Если не считать того, что у Гэри баритон, а не тенор, – уточняет Джейн, видимо, ее претенциозность простирается даже на мир оперы.
Тайни воодушевленно щелкает пальцами и показывает на Гэри:
– Ты! Ты! Ты! На роль Калеба. Поздравляю.
– Ты хочешь, чтобы я сыграл собственного, хотя и отлитературенного, бывшего? – отвечает Гэри. – Не пойдет.
– Ну, тогда Фил Рейсон! Мне все равно. Решай сам. Боже, да ты лучше их всех поешь.
– Да! – подтверждаю я. – Я тебя выбираю.
– Но тогда мне с девчонкой придется целоваться, – кривится Гэри. – Фу.
Я не припомню, чтобы мой персонаж каких-то девчонок целовал, так что требую объяснения у Тайни.
– Я там переписал кое-что, – по-хозяйски отвечает он, после чего еще немного льстит Гэри, и в итоге тот берет мою роль, и я, честно говоря, согласен. Когда мы идем по проходу к выходу, намереваясь посетить столовую, Гэри поворачивается ко мне, склоняет голову набок, смотрит, сощурившись.
– Каково это – быть Уиллом Грейсоном? Я должен понять, каково это изнутри. – Он смеется, но в то же время вроде как ждет ответа. Я всегда считал, что быть Уиллом Грейсоном – это то же самое, что быть мной, но, очевидно, нет. Другой Уилл Грейсон тоже Уилл Грейсон, а теперь им становится еще и Гэри.
