— Не знаю, в чем дело, — сказал Монс, когда они ели булочки и пили какао. — Я все время чувствую себя не в своей тарелке.
— К сожалению, не могу ничем тут помочь, — сказал Сигмунд и взял последнюю булочку с клубничным вареньем. — Я не вижу, что вы делаете. Мне нужно концентрироваться на собственном выступлении.
— Я могу сказать, в чем дело, папа, — вмешался Маркус. — Ты прыгаешь вверх-вниз, когда играешь.
— Да, — признался Монс и издал маленький смешок. — Я просто стараюсь быть одним из ребят.
— Именно этого вам и не надо, — сказала Эллен Кристина. — Есть еще булочки с вареньем?
— Есть. У меня во рту, — отозвался Сигмунд.
— Что ты сказала? — переспросил Монс.
— Вам не надо стараться быть одним из ребят, — повторила Эллен Кристина. — Когда вы в первый раз нам играли, вы же не прыгали?
Монс покачал головой:
— Нет. Я был больше самим собой.
— И как раз это было здорово, — продолжала Эллен Кристина. — Можно, я возьму последнюю, с ветчиной?
— Я тоже ее хочу, — сказал Сигмунд.
Эллен Кристина кивнула:
— Она моя. И поэтому вы чувствовали себя не в своей тарелке.
Монс растерянно на нее посмотрел:
— Почему поэтому?
— Потому что вы пытались быть одним из ребят. А это не так.
— Да, пожалуй что, — согласился Монс.
Маркус заметил, как отец слегка осел на стуле.
— Не обязательно быть одним из ребят, — сказала Эллен Кристина. — Но вы можете таким стать. Если захотите.
— Как? — поинтересовался Монс и выпрямился. Маркус тоже вытянулся. Ему тоже было любопытно, как папа может стать одним из них.
— Вы можете быть одним из ребят, если не будете стараться быть таким, — пояснила Эллен Кристина.
— Сейчас я что-то не совсем понял, о чем ты… — начал Монс.
Сигмунд прервал его:
— Она имеет в виду, что вы и так один из нас, правда, Эллен Кристина?
Но Эллен Кристина его не слушала.
— Вам надо быть тем, кем у вас лучше всего получается, — сказала она. — Вы должны быть Монсом. Тогда вы будете чувствовать себя не снаружи, а внутри.
Монс еще раз посмотрел на нее растерянно.
— Внутри чего? — спросил он.
— По-моему, она имеет в виду внутри тебя самого, папа, — сказал Маркус.
— Да, — подтвердила Эллен Кристина. — Именно это я и имела в виду.
— И тогда вы будете одним из ребят, — сказал Сигмунд. — Очень все просто.
Какое-то время все сидели молча. Потом раздался голос Монса:
— Умно сказано.
— Спасибо, — сказал Сигмунд.
— Нет, я не про это, — возразил Монс. — Эллен Кристина умно сказала.
Она кивнула:
— Я знаю. Я очень много думаю. Больше про себя, — добавила она и улыбнулась Сигмунду.
Он улыбнулся в ответ.
— И я тоже, — сказал он и взял со стола вязаную шапочку. — Наденьте ее, Монс. Тогда вы еще больше будете самим собой.
— В этом есть смысл, — сказал Монс и посмотрел на Эллен Кристину, которая кивнула в ответ.
— Да, конечно, есть смысл, — подтвердил Сигмунд. — И таким образом мы разрешили нашу небольшую проблему. Маркус, ты не мог бы сделать еще пару бутербродов с вареньем, если тебе несложно?
* * *
Когда Сигмунд и девочки ушли, Маркус и Монс остались молча сидеть в гостиной. Монс читал газету. Маркус листал журнал. Ему нравилось чувство, что они каждый сам по себе и оба вместе одновременно.
Монс оторвался от газеты:
— А тебе как кажется?
— Что, папа?
— Ты думаешь, я выставлю себя на посмешище?
— Нет, если сделаешь, как говорит Эллен Кристина.
Они еще немного помолчали.
— Ты уверен, что полностью выздоровел? — спросил Маркус.
— Да, думаю, да. Моя усталость оказалось все-таки не хронической.
— А что же это было?
— Еще не окончательно выяснили. Мне через неделю надо будет провериться.
— А чего они боятся?
— Я не знаю.
— Нет, знаешь.
— Они бояться параличей.
— Каких еще параличей?
— Не знаю. Я не замечаю никаких параличей.
— Точно?
Монс положил газету на колени.
— Да, Маркус, — сказал он очень серьезно. — В этом я совершенно уверен.
Маркус почувствовал, как волна облегчения прошлась по телу.
— Мне просто интересно, — объяснил он.
Монс улыбнулся. Маркус улыбнулся в ответ.
«Это я запомню на всю жизнь», — подумал он.
— Когда на меня смотрят.
Монс кивнул:
— Понимаю.
— Если несколько человек смотрят на тебя одновременно, хотя бы один да рассмеется, — сказал Маркус. — Это закон.
— Закон?
— Да. Четвертый закон Маркуса Симонсена. Монс опять кивнул:
— И много у тебя законов?
— Тридцать два.
— Вот как, — сказал Монс. — А у меня сорок четыре.
Маркус кивнул:
— Конечно. Ты же намного старше, папа.
Приближался день «К», как Сигмунд называл день концерта. Репетиции проходили все лучше и лучше, и после обсуждения с девчонками все участники «Мэкакуса М» решили, что исполнять в спортивном зале они будут три текста Маркуса и два — Сигмунда. Сигмунд сказал, что понимает: концерт будет коротким, но наверняка зайдет речь о дополнительных номерах, и тогда может пройти час или два.
Монс начал привыкать к самому себе. Маркус смотрел на него как можно реже, но по аплодисментам девочек он догадывался, что гитарист знает свое дело. Сам он с нетерпением ждал окончания концерта и надеялся, что Сигмунд произведет на Бенту такое впечатление, что они тут же будут вместе, но он не был в этом уверен. Хотя она была очень мила, когда они встречались, и говорила, что с нетерпением ждет концерта, в ней было что-то далекое и чужое. Маркус боялся, что она по-прежнему испытывает к нему такие же чувства, что и он к ней. И если это было правдой, то все было, конечно, совсем плохо. Потому что только пару недель назад он боялся, что растратил всю свою способность любить, теперь же он боялся, как бы эта его способность не разорвала сердце в клочья.
Сигмунд тоже был влюблен, но куда более открыто и радостно.
— Я всерьез за тебя боюсь, Маркус, — сказал он как-то утром, когда они, по обыкновению, вместе шли в школу.
— Правда?
— Я боюсь за твою способность любить.
— И я тоже, — сказал Маркус и скрестил пальцы, чтобы Сигмунд не понял, о чем он говорит на самом деле.
Сигмунд положил руку ему на плечо. Рука была тяжелой.
— Мне тебя очень жалко, — сказал он.
— Все не так страшно.
— Нет, страшно. Ты же мой лучший друг.
— Ты тоже мой лучший друг, — пробормотал Маркус.
Сигмунд сжал ему плечо.
— Я знаю, — сказал он. — Именно поэтому я хочу, чтобы ты чувствовал то же, что и я сейчас.
— Что? — переспросил Маркус.
— Любовь, Маркус.
— А, вот ты о чем.
— Да, — продолжал Сигмунд. — Это хорошее, но в то же время тяжелое чувство. Не думай, что это только счастье. Понимаешь?
— Думаю, да.
— Во-первых, ты чувствуешь, что живешь. Когда я думаю о Бенте, я понимаю, что жив. Ты чувствуешь, что живешь, Маркус?
— Ну да, каким-то образом.
— Не сдавайся, Маркус.
— Нет, не буду.
— Когда ты почувствуешь, что влюбился, принимай чувство как подарок.
— О нет!
— Тебе не нужна расческа.
— Нужна, Маркус, — серьезно ответил Сигмунд. — Всем парням время от времени нужна расческа.
— Привет, ребята! Трудные времена настали?
Бента подъехала к ним. Теперь она слезала с велосипеда.
Маркус заметил, что улыбка Сигмунда стала глуповатой, и предположил, что его собственная еще хуже. Бента пошла с ними дальше до школы. Сигмунд провел пальцами по гребешку.
— Повести велосипед? — спросил он.
Бента засмеялась:
— Ты настоящий джентльмен, Сигги. Сигмунд оставил улыбку в уголках губ.
— Отличный велосипед.
— Хочешь покататься?
Сигмунд немного удивился предложению, но, поскольку он был настоящим джентльменом, он не мог отказать.
— Большое спасибо, — сказал он, сел на велосипед и поехал.
Проехав немного, он обернулся и помахал.
— Отличный велосипед! — крикнул он.
Она помахала в ответ:
— Он милый.
Маркус кивнул:
— Да.
— Знаешь, что я думаю, Мэкакус?
— Нет.
— Я думаю, он в меня влюблен.
Маркус толком не знал, что ответить, поэтому сказал первое попавшееся:
— Да, почему?
Она посмотрела на дорогу. Сигмунд был в паре сотен метров. Теперь он слез с велосипеда, обернулся и помахал. Бента помахала в ответ.
— Из-за пирсинга.
— Он похож на твой.
— Да. Мне кажется, это — сигнал.
— Сигнал чего?
— Что он в меня влюблен.
— А ты в него? — спросил Маркус.
Бента взяла его за руку и крепко сжала. Он хотел сжать ее руку в ответ, но вялые пальцы не хотели слушаться.
