— Из-за пирсинга.
— Он похож на твой.
— Да. Мне кажется, это — сигнал.
— Сигнал чего?
— Что он в меня влюблен.
— А ты в него? — спросил Маркус.
Бента взяла его за руку и крепко сжала. Он хотел сжать ее руку в ответ, но вялые пальцы не хотели слушаться.
— Или не влюблена? — сказал он и закашлял.
Сигмунд возвращался к ним.
— Маркус! — сказала Бента.
— Можешь звать меня Мэкакусом, — пробормотал он.
— Маркус, — повторила она, — что ты делаешь, когда тебе так грустно, что кажется, никогда больше весело не будет?
Секунду он думал. Теперь Сигмунд был только в ста метрах.
— Пытаюсь думать о чем-то хорошем.
Она посмотрела на него. Взгляд был словно ночь.
— И получается?
— Нет.
Бента еще раз сжала его руку. В этот раз ему удалось ответить. Теперь Сигмунд был уже в пятидесяти метрах. Маркус почувствовал укор совести. Он отпустил ее руку и почувствовал новый укор. Она улыбнулась:
— У меня тоже.
— Просто суперский велосипед! — крикнул Сигмунд, оказавшийся в десяти метрах. — Вы о чем говорили? — спросил он, помахав уехавшей вперед Бенте.
— Ни о чем, — ответил Маркус. — Она сказала, ты милый.
Сигмунд кивнул:
— Да. Я знаю. А еще что-нибудь она говорила?
— Ничего особенного, — сказал Маркус и остановился. — Сигмунд?
— …как тебе кажется, может быть, мне тоже…
— «Тоже» что?
— Сделать пирсинг? — прошептал Маркус. Сигмунд удивленно посмотрел на него:
— Это еще зачем?
— Я подумал… я подумал, если у нас обоих будет пирсинг, это будет своего рода сигнал.
— Сигнал о чем?
— Что мы принадлежим к одной группе.
— Группе?
— Да, ну если в группе будет такой отличительный знак.
Сигмунд даже растрогался:
— Ты действительно хочешь, Маркус?
— Да, — сказал Маркус как-то сипло. — Если ты хочешь, я сделаю, а если ты не хочешь, то я не буду.
— Маркус! — сказал Сигмунд.
— Да?
— Ты — принц.
— Нет.
— Вообще-то, ты не хочешь себе никакого пирсинга.
— Я не против.
— И тем не менее решился?
— Только если ты хочешь.
— Ради меня?
— Для Мэкакуса, — пробормотал Маркус. — «Мэкакуса М».
Теперь совесть его стала такой нечистой, что его затошнило.
— Спасибо, — сказал Сигмунд.
— Не за что, — ответил Маркус и почесал левую бровь.
* * *
— Ну вот, — сказал Роберт. — Вот и все.
— И ничего страшного не случилось, — сказал Сигмунд, с улыбкой стоявший за стулом, на котором Маркус только что сидел, пока ему прокалывали левую бровь. — И бояться было нечего, да?
Маркус покачал головой:
— А тебе как, папа?
Поскольку Монс все равно бы узнал, Маркус решил, что лучше отец вместе с ним пойдет в салон пирсинга и тату Роберта и увидит, что там не происходит ничего подозрительного. Теперь Монс стоял рядом с Сигмундом и разглядывал сына.
— По-моему, ты перенес все очень хорошо, Маркус, — с гордостью произнес он. — Он вел себя точно так же, когда впервые пошел к зубному, — рассказал он Сив, которая помогала Роберту делать пирсинг. — Он ни разу не вскрикнул, хотя врач сверлил без наркоза.
— Правда? — удивилась Сив. — А я когда впервые пошла к зубному, думала, что упаду в обморок.
— В самом деле? — в свою очередь удивился Монс. — Глядя на вас, не скажешь… Я хотел сказать, что по вам видно, как вы хорошо переносите уколы и здесь, и там. Кстати, вам очень идет, — добавил он.
— Я не про это, — сказал Маркус. — Я хотел знать, как, по-твоему, я выгляжу?
— По-моему, отлично выглядишь, — ответил Монс. — Он играет в группе, понимаете, — обратился он к Сив. — Группа называется «Мэкакус М», и Мэкакус — это он сам и есть. То есть на самом деле его зовут Маркус, но в группе его как бы зовут Мэкакус. Поэтому он захотел такую же серьгу, как у Сигмунда. Тот тоже играет в группе, и пирсинг будет своего рода торговой маркой. По-моему, забавно, — закончил он с небольшим смешком.
— Монс тоже играет в группе, — пояснил Сигмунд.
— Правда? — удивился Роберт. — Тогда вам тоже нужно что-нибудь проколоть?
— Да, в самом деле, — засмеялся Монс. — Нет, мы, пожалуй, пойдем. Сколько мы должны?
— Я уверена, что вам пойдет, — сказала Сив.
— Хе-хе, — отозвался Монс. — Вы принимаете кредитки?
— Это не больно, — успокоил Роберт.
— Понимаю, — сказал Монс. — Но я думаю, я слишком старый.
— И я так думаю, — сказал Маркус.
— Я, конечно, не такой старый, — возразил Монс.
— Я не о том.
— Моей бабушке семьдесят четыре, — сказала Сив. — И у нее четырнадцать татуировок и восемь пирсингов.
— Продвинутая дама, — заметил Монс.
— Да, человек становится старым, только когда начинает себя так чувствовать, — сказал Сигмунд. — Как вы себя ощущаете, Монс?
— Ну так, средненько.
— С пирсингом вы почувствуете себя на двадцать лет моложе, — сказал Сигмунд и подмигнул Маркусу, который не хотел подмигивать ни одним, ни другим глазом.
— Я не хочу ничего прокалывать.
— Отцу шестьдесят восемь, — сказал Роберт. — И у него…
— Я буду глупо себя чувствовать, — сказал Монс.
— И я, — пробормотал Маркус.
— Его можно заклеить, когда вы не выступаете, — сказал Сигмунд. — Тогда все будут думать, что вы упали и поранились.
— Или подрались, — добавил Роберт.
— Дедушке восемьдесят два, — сказала Сив. — У него…
— По-моему… — сказал Монс.
— Это очень быстро, — убеждал Роберт.
— А другой бабушке девяносто три, — продолжала Сив.
— Если не хочешь, не надо, — сказал Маркус.
— Но если проколете бровь, вы сделаете «Мэкакусу М» большое одолжение.
— Нам именно этого не хватает.
— Как вам это колечко? — спросил Роберт.
— Другому дедушке девяносто восемь, — все не унималась Сив.
Взгляд Монса блуждал от одного к другому.
— Ну что мне сказать?
— Yo! — подсказал Сигмунд.
— Yo, — прошептал Монс.
Через минуту он сидел на том же стуле. Роберт наклонился над ним. Сив стояла рядом. Монс храбро ей улыбался.
— Вы входите в книгу рекордов Гиннесса?
— Вы это о чем, Монс? — спросила Сив и протянула серьгу Роберту.
— Вы, должно быть, своего рода рекорд, — сказал Монс. — Никогда не видел такого количества татуировок и пирсинга одновременно. Очень, наверно, интересно. И точно не больно?
— Почти.
— Почти?
— Да, а теперь расслабьтесь.
— У меня небольшая проблема, — объяснил Монс, — я никогда не расслабляюсь. Люди, у вас есть какой-нибудь наркоз?
— Он не нужен, — сказал Роберт.
— Я надеюсь. Я просто спросил. Подержать тебя за руку, Маркус?
— Зачем?
— Чтобы тебя успокоить, — сказал Монс. — Мне показалось, ты немного нервничаешь. Расслабься. Это не будет… Ойййййй!
— Да! — крикнул Сигмунд. — Вот и серьга! Ведь не больно?
— Что? — переспросил Монс.
Серьга оказалась на нужном месте, а вот голос Сигмунда — нет. Вначале он звучал как обычно, потом будто что-то сломалось, и Сигмунд перешел на сиплый фальцет. Нетрудно было догадаться — произошло непредвиденное.
— Голос ломается! — сказал Маркус. — У тебя не может начать ломаться голос сейчас. Тебе ведь уже почти пятнадцать.
— Мне очень жаль, — сказал Сигмунд и покачал головой. — Учитывая мое раннее развитие в очень многих областях, неудивительно, что хоть в чем-то я задержался.
— Но ты уверен, что это ломается голос? — спросил Маркус.
— Боюсь, что да, — ответил Сигмунд.
— И я тоже, — сказал Монс.
— Больше просто ничего не может быть, — подтвердила Эллен Кристина.
— А я надеюсь, что нет. А то слушать просто ужасно, — заметила Муна.
«Мэкакус М» держал кризисное совещание с девочками у Маркуса. Сигмунд, оказывается, уже давно подозревал, что вот-вот начнет ломаться голос, и вот, оно случилось. Ничего не поделаешь, придется говорить как можно меньше. До этого голос у Сигмунда был очень красивым, а теперь он кудахтал, как потревоженная птица, и не мог проконтролировать высоту голоса. В сущности, было очень смешно, когда он говорил, но, когда он читал рэп, это никуда не годилось. Потому что слушать это, как сказала Муна, было ужасно. До концерта оставалось всего двадцать четыре часа, и теперь его придется отменять.
— Мне очень жалко, — пропищал Сигмунд.
Муна засмеялась.
— Ничего смешного, — вмешался Маркус.
— Я не над ним смеюсь, — объяснила Муна. — Только над тем, как он это сказал.
— Значит, я зря проколол бровь, — огорчился Монс.
Кольцо в брови не омолодило его. Кроме того, оно совсем не подходило к белой рубашке, подтяжкам и серым брюкам, как будто его случайно прицепили. И хотя Муна сказала, что ей кажется, это очень круто, было легко догадаться, что она льстит, а Эллен Кристина прямо заявила, что Монсу сначала надо было посоветоваться с ней, прежде чем отдавать себя в руки Роберту. Немного больше пирсинг шел Маркусу, хотя он тоже чувствовал, что это не совсем его стиль.
