И она вместе с мыслью словно смахнула саму себя. «Так приятней», — мелькнуло нечто последнее в уме.
Вообще Анна Петровна сама с собой была совершенно другая, чем с людьми. Кто-то как во сне буркнул однажды ей об этом.
«На людях я функционирую, а в себе я какая есть», — ответила она, странно улыбаясь.
Хотелось ей счастья и покоя. «Я и одна функционирую», — решила она потом.
А сейчас посмотрела на себя в зеркало.
«Вся в пыли. Дело надо делать, дело, а не думать», — и равномерно продолжала убирать.
Залезла даже под стол. Домашняя кошка совсем не замечала ее. Лежала на диване, когда Анна Петровна решила помыть прихожую.
«Больно грязен, больно грязен, больно грязен», — твердила она.
Но уже закипал чайник. Чтоб не прерывать мытье она, не заварила чай, а вылила кипяток на полугрязную посуду, скопленную у крана, и опять поставила чайник.
«Вскипячу я, вскипячу, когда надо», — пропела она.
Домыла пол у двери, и тогда снова вскипел чайник.
Заварила чай, включила телевизор, но испугалась, что будет война, и выключила.
Чай оказался душистым, и кошка оживилась. Хотя известно, что кошки не пьют чай. Но она оживилась.
Попивая чаек, Анна Петровна думала, как рациональней закончить уборку. «Лучше начать ее и не кончать, — решила она, поджав губы. — Все равно конца не будет. Какой-нибудь уголочек все равно останется пыльным». И в мозгу возник образ ее деда, который сам был почти всегда в пыли и любил пыль. Пришлось опять смахивать не то образ, не то саму себя, видящую этот образ.
Кошка посмотрела ей в глаза таким странно-пустым взглядом, что Анна Петровна удивилась. «Наверное, моя кошка не совсем кошка, раз так взглядывает. Но дела, дела». Вскочив, не допив чаю, принялась кончать бесконечное.
«Весь мир все равно не убрать», — возникла мысль, и она остановилась посреди комнаты, удивляясь своей неожиданно возникающей глупости. Так именно она оценила свою мысль.
И принялась чистить на лестничной клетке. «Ведь вчера убиралась, а опять напылило», — изумлялась она. Сосед поздоровался с ней, выглянув из-за щели.
Вернувшись, долго мыла посуду, а потом решила прилечь.
«Я же и чай не допила. Все куда-то спешишь. От одного бросаешься к другому», — рассердилась она. Отдыхать было приятно и оглядывать комнату тоже. «Скромно и хорошо», — решила она.
Жизнь шла и шла. Часы тикали и тикали. «За хлебом в булочную надо сходить — раз, за колбасой и водой в супермаркет — два, в аптеку за глазными каплями — три», — просчитала она.
На дворе однообразно и истерично выла собака. Но потом замолкла. Оставался слышен только далекий гул автомобилей.
«И Бог с ним, с шумом, надо забыть о нем, — время еще есть впереди», — и она взглянула на часы. Отдохнула и пошла в ванную, чтоб почистить и там. Тем более туалет.
«Все блестит у меня», — снова возникла мысль. И с удвоенной энергией принялась. Закончив, вспомнила, сколько надо заплатить по счетам. Проверила еще раз. Недопитый чай удивил ее. «Нет, так нельзя», — сказала самой себе и снова налила и поставила чайник на маленький огонь.
«И в театр надо сходить. Обязательно в театр», — добавилось еще одно решение.
Внезапно возникла тишина. Анна Петровна остановилась и прислушалась. «Как тихо — и на улице и везде». Потом вдруг появилась особенная тишина — в голове, словно там что-то замерло.
Но Анна Петровна плюнула на весь этот странный покой и продолжала убирать и драить. Подошла к окну, к цветочкам.
И тогда — тихий, нежный, безболезненный, потому что молниеносный, удар изнутри. Она упала замертво на пол. В квартире — тихо, только на кухне закипел чайник. Она лежала неподвижно, точно никогда и не двигалась. А чайник все настойчивей кипел.
Повернулся ключ в дверях, и вошел ее сын. Лёня сразу понял: мертва. Чайник еще шумел, на дне оставалась последняя вода.
Лёня опустился на стул, мелькнула мысль: где теперь я ее увижу? Его объял легкий обморок.
Хорошо, что дверь в квартиру Лёня не успел закрыть.
Соседка, вышедшая на лестничную клетку, удивилась, вошла и закричала, будто ее саму пронзили. Кошка отсутствовала.
Горе сблизило Леню с женой. Лера удивлялась: сколько на свете оказалось добрых людей. Словно свет упал с неба. Даже почти незнакомые люди, соседи по огромному дому, помогали. Тем более, трудностей было много: похороны, слава Богу, не ежедневное событие и привычки к нему нет. Тем более Лёня — совсем в ауте. Значит, хлопоты на Леру. Но с помощью друзей и просто окружающих все прошло достойно.
Дня три после похорон они были вместе, как раньше. Но потом Лера стала замечать: Лёня забывал, что происходит вокруг, словно ему все надоело. И опять тот же взгляд, и напряженный, и отсутствующий.
— Тебе что, хочется обратно? — спросила она. Но Лёня упорно молчал.
— Судя по твоим словам, тебе там было не по себе, — раздраженно заметила Лера. — Там не так уж уютно.
Они начали ссориться. Лёня надолго уходил гулять один. Он отсутствовал, и Лера и жалела его, и злилась.
Лёня, прогуливаясь, видел только пустоту вокруг себя. Зачем же тогда прогуливаться, если не видеть ничего существенного вокруг?
Но Лёня знал, что его час наступит. Что-то приближается. Ему будет хорошо, очень хорошо и навеки. Поэтому не надо ни думать, ни видеть, ни слышать — зачем, если все уйдет?
Он не прочь был даже вкусно поесть в каком-нибудь одиноком кафе, не думая, естественно, о таких пустяках, как деньги.
Лера мечтала о ребенке, и до этого Лёня был согласен, но теперь какие уж дети. Он жил там, а не здесь.
Лера была в отчаянии, но надеялась. «Претерпевший до конца — спасется», — повторяла она про себя. И даже в голову не входила мысль, чтобы бросить Леню. Отсутствующего или нет — она его любила. Но иногда крутилось: «Страшно на этом свете, господа», и именно страшно, а не скучно. Скука — это большая радость теперь. Облегчение, полет звезд. Это тебе не Гоголь, твердила она.
Неожиданно забежала Алёна. Поцеловавшись, сели за стол. И Алёна объявила, из источников, которые она боится даже вслух произнести, ей стало известно, что именно в районе Мытищ находится подпольная фабрика фальшивых лекарств.
У Леры загорелись глаза. Месть, месть, это сладкое слово. Конечно, не по-христиански (разоблачить надо, но не мстить), но она не может сдержаться: мстить, мстить и насладиться местью. За всех. Искалеченных, больных, отправленных не во время на тот свет. Надо же, такие твари нарушают даже естественный ход судьбы.
Лера объявила:
— Я напишу донос. В Генпрокуратуру.
— Почему ты? Напишем вместе. «Мы» — звучит солидней. Конечно, анонимное «мы», — поправилась Алёнушка, упиваясь бразильским кофе. — Только бы не ошибиться в анонимности.
— Доверимся Филиппу — он-то знает, как лучше оформить такое безошибочно. Несмотря на то, что он наш, он чует запах мира сего.
Выпили за дело. Лера и не вздумала расспрашивать Алёну об источнике: нельзя, значит нельзя. Это же Алёна, сама Алёна сказала.
Но вырвалось другое, как бы про себя:
— Донести надо, но не мстить, не это должно вести, — пробормотала она, — ибо сказано: «Мне отмщение, Аз воздам»…
— Брось, — возразила Алёна, отпив, — такие великие слова не относятся к этой ситуации. Неужели Бог будет заниматься такими клопами, помешанными на деньгах любой ценой. Они сами по себе сгниют там. Не хватало еще, чтобы высшие силы марали руки об этих кровососов. А здесь мы возьмем работу Бога на себя.
— Иш ты, какая ты смелая стала. Хотя духовно ты всегда была смелая и лихая. Прости, я порой думала, что ты трусиха.
— Ладно, Лерка. Наши сердца сблизились в последнее время. Итак, у Филиппа. Вадима я тоже приглашу.
— Еще бы.
— Выпить надо ликеру за бессмертие нашей души, — заявила Алёна, смеясь.
И они, довольные, разошлись.
А от Ротова все не было и не было звонка. Точно он провалился в преисподнюю. Но Лёня потерял к этому интерес. Он просто ждал прямо звонка от Акима Иваныча. К черту всяких посредников. Звонок прозвенит и все. И тогда начнется иная жизнь, иная смерть и иная Вселенная. Взгляд Лени был устремлен туда. Даже о Лере он вспоминал без жалости, и сам дивился этому. И тогда немножечко жалел ее. «Аким Иванович, Аким Иванович», — бормотал он во сне.
У Филиппа собрались днем, он принимал один, домашние уехали. Алёна, Вадим, Лера и хозяин уселись за круглым столом. Алёна отметила новые картины на стенах: то были Зверев и Харитонов, среди других, которых она уже видела. Идею доноса Филипп воспринял с восторгом.
— Если так, то спасем немало людей, если не от смерти, то от болезней и всяких последствий. А кровопийцам — Бог судья, а пока Генпрокуратура, — вымолвил он и сразу принялся за дело.
Включили компьютер…
