– Как же: а на паспорте ты в чём?
– А ты откуда знаешь?
– Да ну тебя! Видела, небось…
– Кстати! Со мной в армию цыган один призывался… Где-то же и отыскали его!.. Так у него в военном билете, что всех повеселило, фотография была вклеена, где он с велосипедом… За руль держится и вперед так смотрит озорно: а вот и я, бравый солдат Швейк!.. Ну, вот и порядок. Ничего, ничего… А Лизка придет в себя и еще нам окрошку городскую состряпает… Только я – чур! – ни на зуб… Как тогда жив остался – не пойму… Всё было против меня… Из-за угла двое суток не выходил…
– Поди, на стороне что-то не то съел, а на бедную Лизку переложил.
– Кабы!.. Вот и все мое состояние, не считая сковородки и зимней шапки с фуфайкой… Так что, принимаешь?
Павловна не сразу, и слова эти дались ей с большим трудом, ответила:
– Нет, Егор, не принимаю. Живи один.
Егор, похоже, остолбенел:
– Я шучу, но я серьёзно…
– Серьёзней не бывает.
– А чё ж раньше обещала?
– Прости. Лизку жалко. Загнётся она одна… Я же знаю, что всю жизнь любила она тебя. И сейчас любит.
– А я – тебя, ну так чё теперь!.. Ну где она тут, эта середина, эта ось, мать ее так!.. И зачем я пёр всё это сюда, спрашивается!?.. – он принялся заталкивать вещи обратно в мешок, а шляпу насадил на кол. – Пусть память останется на века от Егора-чудака!..
– А ты не уходи, не надо уходить.
– Как понимать? – насторожился Егор.
– Будем жить, как и жили…
– Егор любит определенность. Ясно, Наталья Павловна! Не могу я сразу на вас двоих жениться, не могу!..
– А и не женись, не надо!
– А если Егору приспичило?
– Как это?
– Но я не бабник какой-нибудь распущенный. Всё должно быть по закону, чинно-благородно. Или хотя бы по преданности и верности…
– Прости, спросить хочу…
– Спрашивай. Весь внимание.
– Так это я тебе что, ещё как женщина нужна буду?..
– Обязательно! Непременно! А зачем мне мужик? Мужик – я сам!
– И вместе спать будем?
– О чём и речь!
– И не стыдно тебе, Егор?
– Пусть будет стыдно тем, кто в мои годы боится женщин, как огня!
Павловна огляделась по сторонам, приложила палец к губам:
– Тише ты!.. А то Лизка услышит… Тише!..
Егор вытряхнул вещи из мешка обратно на стол:
– Перебирай!.. – и тут же сорвал с кола шляпу, тоже бросил туда же. – Никуда я не пойду больше от тебя!
5.
Дома еще кое-что оставалось – надо бы перенести. Взял сковородку, подержал в руках, подумал: «Да что у неё, сковороды нету разве? И побольше у неё видел. И поновее. Вот шапку – это другое дело… Шапку взять надо. Скоро осень, а там – зима… Фуфайка совсем обносилась… Пусть остаётся тут… Выкрою время, выберусь к Аньке в город, там на базаре чего только нету… С пенсии как-нибудь съезжу… Недалеко ведь… Чего тут езды той: за лесом, за горой, за полем – и город…»
В дверь кто-то постучал. «Опять Олька разве?.. Так программу ТВ принесла…».
Стук повторился.
– Не заперто, говорю же!.. Входи, кто там…
«Что, может, Окрошка белены объелась?»
– Ты, Лизка? Лизка, мать твою!.. Не стой, говорю, под дверью, не играй в кошки-мышки!.. Не те годы, понимашь!.. Ну, кому сказано?!.. Или туда, или сюда!.. Выбор невелик…
Пошел отворять дверь, но его опередила Анька. Ворвавшись, бросилась на шею отцу, радостно:
– Папа-а-а!.. Папулечка-а-а!.. Папулечка мой!.. Я приехала!.. Прости, что долго ждал меня…
– Погоди ты! – сопротивлялся ласке старик. – Задушишь!
– Как я тебя люблю, папочка! Если бы ты только знал!
– Так пенсия еще далеко…
– Какая пенсия?! Ты о чём, батя?!
– Хотя ты с меня мало требуешь… врать не буду…
– Здравствуй, папа! А ты все такой же гордый и красивый!
– Анька, тебе ж тридцать годков, а ты – ну прям ребенок.
– А кто в этом виноват? Чья кровь во мне бурлит, а, папуля?
– Иди ты!..
– Признал, признал!.. Кто-то бы прятался в кусты, а ты молодец! Ну, где тут у тебя что вкусненькое? – Анька поискала глазами, чем бы полакомиться.
– Ну вся мать, а. Та, бывало, когда с лугов вернешься через неделю какую и то затоскует… и сразу на шею… и давай меня целовать-обнимать… В молодости, конечно же…
– Ну а в кого же я должна быть! В папу-маму.
– Лучше скажи, откуда ты взялась?
– А вот и взялась! А вот и появилась!..
– Проездом или как?
– Шальным ветром занесло, папуля.
– Во как!..
– Представь себе. Подхватил меня ветер и понёс, и понёс по городам и весям, пока не опустил в наших Шкирдюках. Опа! Мягкая посадка! Извини, я налегке.
– Отчего же так?
– Глянь в окно.
Егор подошел к окну, посмотрел на улицу, восхищенно произнес:
– Иди ты!..
– А ты как думал! Чем мы хуже других?
– А не слыхал даже, как подкатила. Как кошка подкралась.
– Машина – супер, батя!.. Она ж не трактор… гусеничный… Так что собирайся.
– Куда?
– В город.
– Зачем?
– Что, не догадываешься? За тобой приехала. Будешь внучку нянчить, Веронику. Ну!
– Так это… а кто ж их будет нянчить?..
– Кого – их?
– Девок моих… Павловну и Лизку-Окрошку…
Анька от души рассмеялась.
– Чего в город-то? Ты дело говори.
– Я же и говорю: будешь внучку нянчить. Сказки ей рассказывать.
– Сказки?
– Да, сказки.
– А сами чего ж?..
– Ну, как тебе объяснить, чтобы ты все понял… У меня бывает работа и в вечернее время… малую же одну не оставишь…
– А муж, Леонид, говорил мне тот раз, в первую смену работает. Постоянно.
Анька ответила с такой злостью и ненавистью, что отец ужаснулся:
– Нету его больше, нету!
Егор вздохнул:
– Понятно… Вот и мать твоя, Полина, такой была – строптивой.
– Ну так что?
– Эх, Анька, Анька, пулемётчица ты моя синеглазая!.. Вот была бы помоложе, нарвал бы я крапивы… да так отхлестал бы – на всю жизнь!.. Такого мужа лишилась!
– Это сугубо наши личные дела.
– «Сугубо»… А папка поезжай сказки рассказывай…
– Он изменяет мне, если знать хочешь!.. За каждой юбкой бегает.
– Мой Шарик тоже за каждой машиной бегает… Но это еще не значит, что он ее догоняет и садится за руль…
– Пап, успокойся ты, не нервничай.
– Ну, поеду я к тебе в город, стану сказочником, а ты на следующий день нового Леонида приведешь – а меня куда?
– Да хватит места. У нас же две комнаты.
Егор хмыкнул:
– Как же – хоромы!..
– В тесноте не в обиде.
– Да и погоди ты, погоди. Не забегай вперед, не держи аллюр. А за то время, что я буду в городе, тут, в Шкирдюках, хата моя развалится, колодец грязью заплывёт… стоит не пожить всего ничего… и прощай, хата!.. Ну, что молчишь?
– Уезжают же отцы и матери других и ничего – живут.
– Они живут, а гнездо помирает… прахом идет… ветер по полям разносит…
– Ты что, пап, собрался сто лет жить?
– Сколько отведено мне, столько и продержусь…
– Прости, не подумала, сказала…
– Слово улетело – и ладно. Не вернешь. Не поеду я, Аня. И не упрашивай. Решай свои дела сама. Сама, как говорят, кашку состряпала, сама и кушай. Да и не привыкну я к городской жизни!.. Тем более, что назревают в моей жизни перемены… Да! А сколько же лет Веронике, что она без сказок не может? Она же, поди, взрослая девка?
– Какая она взрослая? Ребенок! Без меня ни шагу!
– В семье, где женщина давит на газ, а мужчина – на тормоз, сцеплением могут стать только дети.
– Понимаю, понимаю…
– Понимай как хочешь. Я, доченька, когда один остался, и на чарку налег было, но вовремя остепенился, пришел в себя… Взял себя в руки. Выпиваю. Не без того. Но меру знаю. Научила жизнь знать меру…
Анька вдруг заметила косу, что висела на стене, поинтересовалась:
– А косу зачем в комнате держишь?
– Так это не моя.
– Понятно. Женщин все обслуживаешь? Да замучают они тебя.
– Да нет. Тут другая ситуация… Хотя и женщинам помогаю – кто ж, если не я? Как-то… ночью… или под утро уже… смерть ко мне явилась с косой… Собирайся, говорит, хватит небо коптить… Ну я и врезал ей тогда так, что она и косу забыла… чертовка!..
– Что, серьезно?
– Как видишь – жив… Курить совсем бросил. Раз и навсегда. Как отрезал.
– Вот что курить бросил – молодец, папа! – Анька достала сигарету, зажигалку; хотела закурить, однако не решилась.
– Так возьми с меня пример. За ним далеко ходить не надо.
– Ладно, подумаю… Но ты не беспокойся: я не буду воздух портить в комнате – выйду на улицу. Там, думаю, мне Бог простит…
– Бог, говоришь, простит?
– Бог. Бог… Если он есть.
– Как-то мне сон приснился… вроде бы сплю и не сплю… как живой сон… Как будто пришел к Павловне, она меня за стол усадила… Графинчик поставила с водкой… налила мне рюмку… А я долго до этого не пил… И думаю себе: а что будет, если одну рюмку выпью? Бог, думаю, простит… Выпил и потерял сознание… и вижу, будто бы душа моя от тела отделилась и летает сама собой… А тело лежит такое тяжелое, как тонну весит… И когда моя душа прилетела к Богу, Бог положил душу на ладонь и говорит: вот видишь, Егор, сколько душа твоя места занимает, а всё остальное оболочка… Он и еще что-то говорил… когда проснулся – не вспомнил… Но только я понял одно: он, Бог, мог сделать со мной всё, что угодно… что захотел бы…
