Ваше Святейшество! Святейший Владыка!
Все, что я изложил в данном рапорте, свидетельствую своей священнической совестью перед Святым Евангелием и Честным Животворящим Крестом Господним и готов дать ответ за каждое слово на суде Христовом.
Нижайший послушник Вашего Святейшества, наместник Верхнегорского монастыря
игумен Николай».
За цитатой следовали пространные журналистские рассуждения — автор припоминал подобные случаи в других епархиях, ссылался на богатую историю церковного гомосексуализма и всячески демонстрировал свою подкованность. Эпиграф у статьи был такой: Мужеложники не наследуют Царства Божьего, а заканчивался материал на самых высоких частотах:
Русская Православная Церковь не имеет права похоронить в своих недрах эту жуткую историю — от имени всех честных людей мы требуем справедливости и церковного суда! Епископ-содомит должен быть наказан!
Под статьей стояла подпись — Вера Афанасьева.
Еще до рукоположения Артем убедился в том, как сильно церковь напоминает собой армию: здесь есть знаки различия и знаки отличия — набедренники и камилавки вместо орденов и медалей. Здесь та же дисциплина, и то же небрежение личными вкусами и желаниями, и скромность в пище, и строгий ритуал в одежде. Солдатам пеняют за грязные подворотнички — священнику может быть высказано за неудовлетворительную чистоту подризника. Военным предписаны фуражка и ремень, священник должен быть препоясан. Наконец, что в армии, что в церкви прибывших ожидает жизнь за рамками лирики, и коллег женского пола не будет ни у священников, ни у военных. Да и само слово, значащее принадлежность к армии или церкви, не «работа», а «служба». Господу или государству, но в обоих случаях — высоким материям, а не просто за кусок хлеба.
Разница тоже имеется: за военными, особенно последним временем, признают право пренебрегать честным служением, но от священнослужителей ожидают исключительной праведности и чистоты помыслов. Ошибок духовным лицам не прощают.
Артем далеко не сразу осознал, что среди священников тоже встречаются люди с низким моральным порогом. И в старом просоветском духовенстве, и после него нередки случаи, когда в церковь приходят не служить, а деньги зарабатывать…
Цветущий миф о несметных доходах батюшек — родом из прошлого, и хотя «несметные» — это, конечно, сильно сказано, все равно священники не бедствовали, стабильно прокармливаясь собственным приходом. Перемены нового времени закружили в диком танце не только мирян, но и клириков.
Раньше на всю николаевскую епархию было двадцать храмов, верующие съезжались к ним с далеких и близких окрестностей, а теперь, уже при Артеме, счет зашкалил за вторую сотню. Священникам старой закалки такой поворот был не по сердцу: работы стало больше, доходов меньше, исключительность вообще исчезла. Тут еще и нового владыку прислали, молодого, с плохим характером, с замашками перфекциониста — Артем знал, что многие точат зуб на епископа Сергия. Именно с его появлением началась такая жизнь, больше напоминавшая служение, чем синекуру.
Владыка Сергий едва ли не с первых дней на кафедре принялся перекраивать оставленное наследство: совался с проверкой едва не в каждый приход, требовал отчетности, жестоко наказывал за воровство: кому ж такое понравится? Впрочем, нравилось не нравилось, но вслух почти никто не роптал, только ворчали за глаза. Внешне все было безупречно, с соблюдением строгой субординации, которая исключала прямую конфронтацию или демонстративное неподчинение (вот и еще одна общая с армией черточка). Стиль общения епископа и клириков не менялся: строгость одной стороны, покорность другой и множество недоговоренных обид за кадром.
…Темноту за окном словно разбавили молоком, и выглядела она не такой безнадежно-густой, как раньше. Унылая ноябрьская ночь быстро перерождалась в унылое ноябрьское утро. Артем держал смятую газету в руках и думал, что только строгая субординация мешает позвонить епископу прямо сейчас. Хотя владыка однажды обмолвился, что в серьезных случаях можно звонить ему в любое время дня и года: «Я редко сплю больше трех часов за ночь»… Сейчас вообще, наверное, не спит.
Клевета клевет и навет наветов, но не получится, упрямо думал Артем, никто не поверит в такую мерзость. Сам он морщился от каждой строчки, хотя привык с малолетства верить написанному: его любимые книги почти всегда говорили правду.
Вере показалось, что Артем внимательно изучает заснеженный индустриальный ландшафт, но в самом деле он его не видел, ему нужна была всего лишь подпорка для невидящего взгляда. В такие минуты глаза любого человека смотрят в собственную душу.
— Темушка, ты уже уходишь? — ласково спросила Вера. Заметила пачку распухших газет и вздохнула, как перед прыжком в воду: — Я не знала, как тебе сказать…
— Вера, как ты могла? Клевета, ложь, мерзость, все только чтобы опорочить владыку…
— Это для тебя он владыка! — выкрикнула Вера. — А для нормальных людей преступник! Ты ничего не знаешь, тут весь город на ушах стоял. Подожди, вот скоро комиссия из Москвы приедет, будет разбираться с вашим Сергием.
— Владыкой Сергием, — машинально поправил Артем.
— Ой-ё-ёй, — издевательски запричитала Вера, — подумаешь, владыка морской! Пед он и есть пед!
— Вера, поверь мне, пожалуйста, а не своим информаторам! Ты ведь мое дитя под сердцем носишь, уж прости за высокий стиль! Ради меня откажись от своих слов, дай опровержение!
— А с фактами что будем делать? Они, знаешь ли, говорящие… Мальчик, который давал показания — Саша Гавриленко, ты читал? — чистая душа, а твой Сергий его… Я даже говорить об этом не могу!
— Я не верю, — сказал Артем. — Я не могу поверить в этот бред, понимаешь? Если бы что… Я бы знал, и другие знали бы. Он же весь на виду, как… как комната с незашторенными окнами… Не верю!
— Не хочешь — не верь! — окрысилась Вера. — У тебя вся жизнь: верю — не верю. Станиславский!
Не повезло Вере с мужем, всегда ему требовалось больше, чем с лихвой хватало остальным. Артем стремился к подлинной вере и обходиться тем же самым словом с прописной буквой вначале не мог. Или не хотел, что по большому счету одно и то же. Вера горько усмехнулась, вспомнив любимую шутку своего брата: «Счет всегда бывает только один — гамбургский!» Смешно.
Кто же знал, что жизнь так быстро повернется спиной и, как ни бегай, ни заглядывай ей в лицо, ничего не увидишь. Подставив ладонь под неистовствующий кран, Вера старалась сосредоточиться на маленьком мягком водопаде, от которого немела кожа, а в это время в комнате Артем взялся руками за виски, которые просверливала боль — тягучая и длинная, как копье африканца. Верины слова молоточками стучали по голове, хотя сама она давно закрылась в ванной и включила до отказа воду.
Глава 13. Окончательное изгнание из рая
Мне было жаль престарелую чашку с отбитой ручкой. Может быть, она испытывала фантомные боли, как человек, лишившийся руки?
Сашенька застыла у окна, и странно, что после услышанного я думала о чашкиной беде.
— Ты ни о чем не хочешь спросить?
Голос резкий и слишком громкий для ночи. И я действительно не хотела ее спрашивать. Я только сказала: похоже на дешевый латинский сериал, страстные клише которых оккупировали все телеканалы.
Тогда сестра принялась рассказывать — без всякого понуждения. Разглядывая фарфоровую подругу по несчастью, я покорно слушала Сашенькины откровения и одновременно с этим вспоминала наше детство. Воспоминания стали декорациями к словам сестры, и я прикрывалась ими как щитом.
…Сашенька невзлюбила Кабановича с самого начала, и Кабановича это ужасно задевало, поскольку он, напротив, взлюбил ее с того же самого начала…
…Мы с Сашенькой набираем в горсточки чернильные ягоды паслена. Вязкий паслен нам не нравится, но он растет прямо под стенами бабушкиного дома и должен быть собран…
…Кабанович будил ее на рассвете телефонным шепотом, когда я еще спала, и страстно желал спокойной ночи, пока я была в ванной…
…Сашенька лежит в веревочном гамаке, похожем на большущую авоську. Гамак распят между двумя старыми яблонями, и загорелые ноги сестры оказываются выше головы. Длинные узкие ступни с маленькими пальчиками, после хождения босиком ставшими золотисто-смуглыми, как крохотные картофелинки…
…Она уступила ему случайно, почти против воли. Я уехала с мамой на рынок, помнится ли мне этот день? Кабанович пришел без звонка, и Сашенька открыла ему двери. Дальше — черные квадраты, временные выпадения, долгие многоточия…
…Сашенька сидит на заборе, свесив ноги поверх горячих досок, и дразнит мальчика Вовку из соседнего дома. Когда Вовка пытается огреть ее вицей, я выбегаю из калитки, а противник улепетывает в родной огород. Один мальчик против двух девочек всегда в проигрыше…
