— Погаси.
Крюков послушно затушил сигарету.
— Сам сделал? — спросил парень так, словно они сейчас долго говорили о чём-то важном, но вот отвлеклись на случайный предмет. — Интересная конструкция. Сколько времени потратил?
— Не знаю… часа три.
— А ну-ка, — сказал парень, жестом велев Крюкову встать. И Крюков, как будто так и надо было, послушно встал и отошёл в сторону. Парень сел на его место, покачался на лавочке, испытав её на прочность. Особо усердствовать не стал, видимо, сразу понял то, что ему нужно было узнать.
— В роду столяры были? — начал он словно бы допрос с пристрастием.
— Кажется, дед плотничал в деревне…
— Ага. А что ты вообще здесь делаешь? — спросил он Крюкова так, будто тот был в чём-то виноват.
— Работаю я, — растерялся Крюков.
— Работаешь! — усмехнулся парень. — Слесаришь?
— Да.
— А в нормальной работе хочешь себя попробовать?
— Да хотелось бы…
— Ну что, тогда иди ко мне. Три месяца учеником, потом получишь второй разряд. Через полгода — третий. И так далее…
— А деньги? — робко спросил Крюков.
— Сначала, понятно, деньги будут ерундовые. Так ты ж сырой материал, как вот эта твоя скамейка, — Силантьев пристукнул костяшками пальцев по дереву. — Тебя же учить и учить, воспитывать. Зато потом…
Всё было ясно. Человеку этому Крюков поверил сразу.
— Значит, мне увольняться? — спросил он, даже и не раздумывая ни минуты.
— Сделаем перевод, я поговорю с твоим фюрером, думаю, он мне не откажет… И кстати: если увижу, что куришь в цеху, штрафовать буду без разговоров. На первый раз. На второй — уволю. Доступно?..
«А завтра я снова увижу её», — подумал Крюков невпопад. И ему вдруг представилась волшебная картина: зима, Рождество, поздний вечер и мороз, дом в деревне, внутри чисто и тепло, потому что натоплена печь, а из трубы к небу, к безжизненной бледной луне и блестящим звездам медленно поднимаются вместе с дымом звуки рояля — торжественные, серьёзные.
Словно бы какой-то давно вывихнутый сустав вправился на своё место, и боль его ушла.
Жена Андрея Петровича Караваева снова покрасила волосы. На этот раз в совсем уж странный ярко-морковный цвет.
Волосы у неё были короткие, словно приклеенные к голове и проглаженные для верности утюгом. Теперь, перекрашенные в очередной бесконечный раз, они стали похожи на красный войлочный парик. Но жена Андрея Петровича ходила очень довольная и думала, наверное, что теперь при взгляде на неё мужчины будут падать от восторга.
Андрей Петрович только в кулак покашливал. Что ему делать с этой напастью, он не знал.
— Ты бы, Лидочка, нашла какой-нибудь другой оттенок…
Но деликатность мужа Лидию Сергеевну только раздражала.
— Мне нравится, дорогуша. Отстань. Ты в этом ничего не понимаешь.
Андрей Петрович тяжело вздыхал.
Когда женщине за сорок, она, случается, выделывает странные штуки со своей внешностью.
Лидия Сергеевна готовилась к корпоративной вечеринке, которая должна была состояться уже через три дня. Надо спешить. Надо выглядеть.
Они с Андреем Петровичем работали на одном предприятии с самой своей юности. Здесь встретились, полюбили друг друга, расписались. Получили от завода квартиру, потом, когда родились дети — другую, большей площади. Андрей Петрович трудился начальником бюро пропусков, Лидия Сергеевна была делопроизводителем. Они всю жизнь получали скромную зарплату и жили по средствам.
На предприятии ни разу не слышали, чтобы Андрей Петрович повысил на кого-то голос. Это был очень спокойный, сдержанный человек.
Жена, которую он нежно любил и слегка побаивался, была его полной противоположностью. Резкая, крикливая, обожающая скандалы. очевидно, сказывалось тут рабочее-кре-стьянское происхождение и детство в огромной коммуналке. Вздорный характер, однако, не мешал ей быть прекрасным специалистом. Правда, коллеги от неё стонали и закатывали глаза: о, наша Лидочка — это крепкий орешек.
Год за годом чета Караваевых спокойно работала на предприятии, не придавая слишком большого значения всему, что происходило вокруг. Оба они — и муж, и жена — уверены были, что просидят в своих кабинетах до старости и с этих своих неизменных должностей уйдут на пенсию.
И вдруг на заводе случилась череда кадровых перетрясок, многократной смены руководства, а в результате всего этого безобразия спокойного, исполнительного и надёжного Андрея Петровича неожиданным вихрем забросило на должность гораздо более высокую, чем он занимал раньше. На хорошо оплачиваемую должность. Нужен был верный, надёжный человек… ну и вот.
Денежный вопрос в семье Караваевых прежде был не сказать чтоб очень острым, но довольно-таки болезненным. Получали они, как уже говорилось, зарплату скромную, лишних затрат на дорогие шубы или автомобиль не предусматривающую. Тянули от получки до получки, иногда приходилось даже занимать. Ни о каких больших накоплениях им и думать не приходилось.
И тут это новое назначение.
Андрей Петрович воспринял его как удар и ждал, что с новой работой не справится. Ночами он плакал Лидии Сергеевне в нагое белое плечо и жаловался: подчинённые не слушаются, творят что хотят, и, наверное, начальство, видя всё это, скоро выставит его за ворота.
— Будешь меня тогда кормить? — спрашивал он жену полушутя.
— Нет, сиди голодным, — холодно отвечала Лидия Сергеевна. — Мне нахлебник не нужен. Изволь-ка справляться со своими обязанностями. Единственный раз в жизни повезло вырваться из нищеты, и вот он уже начинает нюнить. Не слушаются его, видите ли. А ты заставь! Будь мужиком! И чтобы я у тебя этих соплей больше не видала.
Вот так. Делай что хочешь.
То ли слова Лидии Сергеевны подействовали должным образом, то ли финансовые соображения сыграли свою роль, но вдруг, на удивление всем, спокойный Андрей Петрович из доброго и мягкого человечка начал превращаться в свирепого начальственного монстра. А может быть, сказалась тут скрытая тяга всякого интеллигента к деспотизму. Интеллигент ведь втайне мечтает о крепостном праве, хочет быть добрым барином, который по субботам для порядку сечёт своих крестьян розгами. Да только кто ж ему даст.
А тут вот дали.
Он стал внедрять на предприятии западную модель управления, жёсткую дисциплину со свирепой системой штрафов. Наставил всюду видеокамер. В каждом цеху появились надсмотрщики, единственным занятием которых было ходить и смотреть, чтобы все непрерывно работали. Караваев отменил перекуры и вообще курение. Правда, и зарплату повысил, но если уж кто попадался на чём-то незаконном, у человека был один путь — за ворота. Наймём других, говорил в таких случаях Андрей Петрович. Вон их сколько по улице ходит, нищебродов.
Сам Караваев голодать перестал и даже забыл, как это бывает, когда в кармане у тебя нет денег. Теперь деньги всегда были, и он начал приобретать вкус к хорошей одежде, модным аксессуарам, постоянным поездкам на такси, обедам в ресторане и прочим удовольствиям, которые может себе позволить обеспеченный человек.
Андрей Петрович отрастил брюшко, стал ходить вразвалку, говорить медленно и веско, научился давить подчинённых взглядом. Должность обязывала, положение. Не будешь выглядеть серьёзно — пропадёшь, сожрут.
В общем, он стал таким, как все. Стал делать то же, что и все.
Только одно он всегда обходил стороной: других женщин. Тут принципы у него были твёрдые. Лидочка его законная жена, у них крепкая семья, изменять нельзя. Пусть знакомые руководящие работники развлекаются с продажными бабами, а он этого делать не будет. Просто не будет, и всё. Андрей Петрович относился к адюльтеру презрительно и не понимал тех, кто рассказывал о своих многочисленных победах. Морщился недовольно: к чему это? Что вам, семнадцать лет, что ли? Лучше бы о работе думали.
Но случилось так, что к ним в отдел кадров пришла работать совсем молоденькая двадцатилетняя девочка: худенькая, с прохладными северными веснушками на полупрозрачной коже, и серыми, в пол-лица глазами. Длинные пепельные волосы собраны сзади резинкой в простой хвост. Явно не заботится о своей внешности, о впечатлении, которое производит на мужчин. Вроде бы как даже забитая. Во всяком случае, при взгляде на эту тихую девушку Андрею Петровичу захотелось встать рядом с ней и защитить.
— Как ваша фамилия? — спросил её Караваев при первой встрече. Спросил немного резковато — девушка, сидевшая за компьютером, раскладывала пасьянс. Он вошёл в кабинет тихо и с полминуты стоял за её спиной, наблюдая, как своими удивительно длинными пальцами она передвигает по столу мышь и нажимает на кнопки.
Девушка мгновенно сжалась и пролепетала:
— Брусникина Анна.
— Что же вы, Анна, в рабочее время играете?
