— Особо не увлекайтесь, — посоветовал Данилов, — не расшатывайте нервную систему. Лучше о женщинах поговорите.
— Нельзя же сутки напролет только о женщинах да о женщинах…
Времени было мало. Данилов сел на край кровати, вручил Полянскому гостинцы — пакет с красными сладкими яблоками — и сразу же перешел к делу.
— Ты в курсе, что Катя пыталась стащить из ординаторской твою историю болезни, а Ольга Николаевна не дала ей этого сделать?
Данилов говорил тихо-тихо, едва слышно, чтобы не делать случай достоянием общественности. Часть слов Полянскому приходилось угадывать по губам.
— Нет, — так же тихо ответил Полянский. — Ни сном ни духом.
— Она ничего не говорила?
— Нет.
— Она, случайно, не клептоманка?
— Не замечал. Ой, как стыдно. Что Ольга Николаевна обо мне подумает?
— Я убедил ее в твоей невиновности. Не мог поверить в то, что Катя действовала с твоего ведома…
— Спасибо.
— Поговори с ней, пожалуйста, не откладывая этого разговора, а то Ольга Николаевна опасается, что Катя подложит ей еще какую-нибудь свинью.
— Завтра же поговорю. Вот удружила…
— Есть такое дело. Ольга Николаевна на тебя не в обиде, она все понимает, поэтому к ней с извинениями и объяснениями не приставай, веди себя так, словно ничего не произошло. Твоя задача — нейтрализовать Катю.
— Нейтрализую, — пообещал Полянский. — Так нейтрализую, что она на цыпочках ходить будет.
— Пусть хоть на четвереньках ходит, лишь бы не вредила. Ну пока, мне пора.
— До свидания. Ну, Катерина…
«Услужливый дурак опаснее врага», — вспомнил Данилов строчку из басни Крылова, ставшую крылатым выражением.
— А сколько, если не секрет, длятся ваши отношения? — полюбопытствовал он.
— Два месяца, — ответил Полянский. — А что?
— Ничего, так просто…
Выйдя из лифта, на первом этаже Данилов столкнулся с заместителем директора по лечебной части. Тот холодно кивнул, но спрашивать, что Данилов делает в клинико-хирургическом корпусе, не стал. Решил, наверное, что вызывали на консультацию.
— У меня такое впечатление, что Ромашов никогда не уходит домой, — сказал Данилов Тане, листавшей в смотровой толстый глянцевый журнал «Караван событий».
— Так ведь к нам полчаса назад какую-то шишку из мэрии привезли, после покушения, — ответила Таня. — Потому-то Максим Лаврентьевич и здесь. Вы разве корреспондентов в центральной приемной не встретили?
— Я через приемное не проходил, — ответил Данилов. — И откуда только, Таня, вы сразу все узнаете?
— Слухами земля полнится. — Таня улыбнулась, продемонстрировав безукоризненно ровные зубы. — А еще наследственность обязывает, у меня папа в Комитете государственной безопасности служил, до подполковника дослужился. Очень переживал до самой смерти, что я на врача учиться не стала, а застряла в медсестрах.
— А почему вы не стали учиться?
— Не до учебы мне было, — вздохнула Таня. — Да и вообще-то, если честно, я долго работать не собиралась. Думала, что скоро выйду замуж, нарожаю детей и буду вести домашнее хозяйство. Вы, Владимир Александрович, даже не представляете, как я веду домашнее хозяйство! И как готовлю! Зашли бы разочек в гости, а?
«И эта туда же!» — подумал Данилов.
— Я верю вам без проверки, — ответил Данилов. — Вы работаете хорошо, а у кого работа спорится, у того и все остальное хорошо получается.
— Вот так и пропадают мои таланты, в том числе и кулинарные. — Таня снова улыбнулась, но уже не так широко. — Для самой себя стараться неохота, да и вообще фигуру надо беречь. Как говорили древние: «Умеренность — мать всех добродетелей».
— Кроме одной.
— Какой же?
— Любви. Умеренность и любовь несовместимы.
— Это верно, — согласилась Таня. — Как поет Розенбаум: «Любить так любить…»
С улицы послышался шум подъезжающего автомобиля. Вот он остановился, хлопнула дверь, потом другая, третья…
— К нам или в реанимацию? — вслух подумала Таня.
— К нам, — уверенно сказал Данилов.
— Почему вы так решили?
— Двери хлопнули три раза. Это значит, что вышел водитель, тот, кто сидел рядом с ним, и тот, кто сидел в салоне. Если бы больной был тяжелым, реанимационным, то двери хлопнули бы дважды, потому что в таком случае оба — и врач, и фельдшер — сидели бы в салоне.
— Вы как Шерлок Холмс! — похвалила Таня.
— Я просто долго проработал в «скорой», — скромно ответил Данилов.
— Женщина, двадцать три, суицид, отравление нитразепамом, — сказал один из мужчин в синей скоропомощной форме, заводя каталку в смотровую.
— Там всего шесть таблеток, — добавил второй.
По фонендоскопу, висевшему на шее, Данилов угадал в нем врача.
— Пять, — поправила пациентка, приподнимаясь с каталки, — одна таблетка под диван закатилась.
Глава одиннадцатая
Ограбление по-склифосовски
— Как же я ненавижу вымогателей! — сказала Елена.
Если жена вечером ни с того ни с сего заявляет нечто подобное, это может означать только одно — ей есть что рассказать. Данилов захлопнул «Руководство по клинической наркологии», которое раскрыл пятью минутами раньше, и уточнил:
— У тебя вымогали? Или кто-то из твоих подчиненных отличился?
— Подчиненные, кто же еще. — Елена в сердцах швырнула щетку, которой перед сном расчесывала волосы, на трюмо. — Причем не просто из моего региона, а с моей подстанции. И угадай, у кого они вымогали взятку? Ни за что не угадаешь!
— У Целышевского? — предположил Данилов.
— Бери немного ниже, — прищурилась Елена.
— У вашего Гучкова?
— У Рудловского!
— Ты не шутишь?
Рудловский был главным врачом Первой клинической больницы.
— Не шучу. — Елена села на кровать, скрестила ноги и начала рассказывать: — Взяла я недавно мужичка из Омска. Пятнадцать лет в «скорой», первая категория, высшую профукал, вроде бы с понятием и без признаков алкоголизма. Сам понимаешь, что первым делом, еще во время собеседования, я сказала насчет «левых» денег. Чтобы даже и не думал. Он божился, что калымить не в его правилах, я ему сдуру поверила. Взяла его, дала постоянного фельдшера. Толковую женщину, которой полностью доверяю. И что же? Вчера, на третьем по счету дежурстве, едет он на «авто» — столкнулись на светофоре две машины. Одной из машин управлял Рудловский. Этот перец на месте оценил ситуацию, отправил фельдшера к водителю другой машины…
— Всего двое пострадавших было?
— Да, и оба легкие, сотряс, несколько ссадин. Так вот, отправил, значит, фельдшера, а сам занялся Рудловским. И пока обрабатывал его ссадины перекисью, сказал, что если Рудловский заплатит, то попадет в приличную больницу, где его быстро обследуют и отпустят домой. А если нет — то его отвезут в Первую клиническую, где пьяные коновалы промурыжат его в приемном до утра и ничего не сделают!
— Ляпнуть такое Рудловскому? Это же просто анекдот! Если бы кто другой рассказал, а не ты, — не поверил бы!
— Ты знаешь, я бы сама не поверила бы, если б Рудловский на следующее утро не позвонил бы Гучкову, а тот — мне. Вот уж было радости!
— А куда он его отвез в итоге?
— В Первую клиническую. Рудловский не стал прямо там скандал устраивать, просто сказал: «В Первую так в Первую».
— А в приемном Первой клинической этот твой доктор из Омска не понял, кого он привез?
— Понял, наверное. Если сам не понял, то фельдшер подсказала, но что это меняет? Дело сделано, слово не воробей…
— Расскажу на работе, представляю, как народ повеселится. Выговор дала?
— С выговором не так все просто. Я пока разговаривала с ним только по телефону, он все отрицает. Уперся на том, что ничего не было, и все. Мало ли что на фоне свежего сотрясения мозга померещится… Завтра будем общаться лицом к лицу. Но я ему уже сказала, что в любом случае он в Москве в «скорой» больше работать не будет. Такие уроды никому не нужны. Не напишет по собственному — будет уволен по инициативе работодателя…
Подобные ситуации Данилов видел не раз. Не сознался сотрудник в одном проступке, так администрация найдет у него множество других нарушений (кто ищет, тот ведь всегда найдет), навешает выговоров и уволит по статье. Наверное, в каких-то случаях это и правильно, но все равно как-то нехорошо. Сам Данилов так поступить не смог бы. Гнобить административно — не его стихия. Вот набить морду нехорошему человеку он считал возможным, иногда даже полезным действием.
— …Я только одного понять не могу: как можно рисковать хорошо оплачиваемой работой в Москве ради двух-трех тысяч рублей?!
— Может, он надеялся, что Рудловский ему пятьсот евро отвалит? — пошутил Данилов.
— Почему только пятьсот? Тогда уж штуку! Вот скотина, а?
— Да не убивайся ты так, — посочувствовал Данилов. — Дураков много. Я могу привести несколько примеров, когда врачи, уходившие из казенного здравоохранения на хорошие, высокооплачиваемые места, теряли работу по своей глупости и жадности. Придет такой, к примеру, в Британский медицинский центр на зарплату в восемьдесят тысяч рублей и спалится на вымогательстве двух-трех тысяч. В рублях, разумеется.
