Все как-то устаканилось в жизни ее мужей и любовников. Живут себе, не тужат. И Надька живет себе, не тужит. Собирается замуж за Онассиса. Кто еще может похвастать такой женской карьерой?…
Умные и скромные сидят в блочных домах, жарят яичницу с колбасой. Злобствуют и завидуют. Злость — от бессилия. Надька это знает. Она тоже была злая, стыдно вспомнить. Гнобила бедную Светлану. А Светлана при чем? Это Надька — захватчица. А Светлана — стойкий солдат, защищала свою территорию от врага.
Надька оторвалась от своего прошлого, как самолет отрывается от земли. Раз — и на высоте. А прошлое — в дымке, и кажется, что все это было не с ней. Или не было вовсе.
Иван Шубин уехал на перевыборы. И пропал без вести. Прошел месяц. Он не звонил, что странно. Надька не знала, чем себя занять. С утра до вечера сидела перед телевизором, переключала программы.
«Фабрика звезд» бесновалась, излучала молодость и счастье. Сорокалетние тузы сидели в жюри и облизывались, как коты. Сегодняшнее время было заточено на молодых, не просто молодых, а почти подростков. Красота, яростная энергетика, отсутствие опыта — вот сегодняшние приоритеты. Утро жизни.
Надька уже не могла бы выскочить вот так и вихляться. Ей уже тридцать три. Бальзаковский возраст. Многие думают, что бальзаковский возраст — сорок пять. Ошибаются. Невнимательно читают Бальзака. Или не читают вообще.
А вдруг Иван напоролся на такую и она показала ему апельсиновый рай?…
Зазвонил телефон. Надька сдернула трубку. Это был Борис.
— Я затеял строительство коттеджного поселка, — сообщил Борис. — Может, вложишься? Будем партнеры.
— Может, вложусь… — тускло сказала Надька.
— А почему голос такой? Болеешь?
Надька положила трубку. Вернулась в кресло.
По телевизионному экрану бродил красавец тигр. Жил свою разумную, хищную жизнь.
Время остановилось. Дети скучали. Бродили неприкаянные. И Надька существовала, как непришитый рукав. Что такое рукав сам по себе? Ничего.
В начале романа Надька воспринимала Ивана как временную пломбу, которой можно заткнуть дыру в зубе, чтобы не болел. Но постепенно стало ясно, что пломба не временная, а постоянная. И заткнула дыру не в зубе, а в душе. Заткнула течь в корабле, который шел ко дну.
Первой узнала домработница Таня.
Она производила влажную уборку и, чтобы не скучать, включила телевизор. Передавали новости.
Журналист с коротким носом сообщил, что бывший губернатор Иван Шубин набрал сорок девять процентов, тогда как его соперник набрал пятьдесят один процент.
Два процента — откуда они взялись? Кто их считал? Заплатил за два процента — и весь разговор.
Таня застыла с горестным лицом. Она любила Ивана Савельевича. По секрету от хозяйки он совал ей дополнительные денежки. Жил сам и давал жить другим.
В последнее время он, конечно, расслабился, отпустил вожжи, и его обошли.
Хлопнула входная дверь. Это из магазина вернулась Надька. Таня не будет сообщать хозяйке неприятную весть. Пусть узнает от других.
Узнала Надька от Ксении.
— Он не вернется, — мрачно сказала Ксения, входя в дом.
— Почему? — не поняла Надька.
— Когда такие люди теряют власть, они не живут, а доживают. А доживать ему лучше дома.
— Кто теряет власть?
— Включи телевизор, — посоветовала Ксения.
Надька нажала кнопку.
По всем программам показывали нового губернатора. Новый был моложе, спортивнее, но какой-то приблатненный. Зубы слишком крупные для натуральных. Он все время улыбался, видимо, ему нравились его зубы и он торопился их показать.
Стало понятно, почему Иван молчал. Доживать ему лучше дома. Жена проверена временем, а Надька — фейерверк в ночном небе. Непонятно, куда брызнет.
Ксения стояла за спиной.
— Хорошо, что не убили, — прокомментировала она. — Могли застрелить или грохнуть с вертолетом.
У Надьки заболела голова, мгновенно и резко. Ксения поразительно умела находить ненужные слова.
— Посиди с детьми, — велела Надька. Вышла в прихожую. Оделась. Ей захотелось выкинуть себя из замкнутого пространства. Захотелось свежего воздуха и движения.
Надька вышла на улицу. Пошла вперед, все равно куда.
В сумочке зазвонил мобильник. Надька заторопилась, но заклинило молнию. Она сильно дернула. Разорвала.
Это был Андрей. Надька испытала разочарование.
— Знаешь? — спросил Андрей.
— Неужели ты знаешь, а я нет?… — отозвалась Надька.
— Кое-что я знаю, а ты — нет.
Надька напряглась. Что еще?…
— Он перевел все свои деньги на счет жены, — сообщил Андрей. — Аннулировал свой счет.
— Деньги смывают обиды, — вспомнила Надька.
— Это так, — согласился Андрей. — Но теперь он нищий.
— Ничего. Я богатая.
— А что у тебя есть? — удивился Андрей.
— Иван…
Андрей замолчал, наступила полная тишина. А может быть, это отключилась связь. Разрядилась батарейка.
Онассис без кошелька… Ну и что? Кошелек надувается и сдувается, как проколотая шина. А человек остается прежним.
Перед сном кошелек оставляют в тумбочке, а спать ложатся голыми. Человек ложится спать со своим здоровьем, совестью и любовью. Только это и имеет значение. А деньги — всего лишь удобство. И больше ничего. И разве защитили Онассиса его деньги?
Надька вошла в кинотеатр. Зал — полупустой из-за дорогих билетов.
Шла какая-то американская байда. Преувеличенно высокие люди стреляли в пупырчатых монстров.
Надька перестала следить за действием. Если Иван перевел деньги на жену, значит, заплатил за свободу. Свобода стоит дорого. Когда Томпельсман собрался уходить к больной Жаклин, жена сострогала с него многие миллионы. Почему жене Томпельсмана можно, а жене Шубина нельзя?… Но если Иван свободен, то где же он?
Мучила изжога. Это ребенок сидел в Надьке, как в камере, отколупывал штукатурку со стен. Можно еще успеть сделать аборт, но Надька уже любила этого ребенка. Была уверена: это будет мальчик, азиатский колобок. Придумала имя: Саввушка. Иван… Где он сейчас? Такие люди, теряя власть, не живут, а доживают. А вдруг решил не жить вообще?
Надька торопливо выбралась из темного зала. Выбежала на улицу. Поймала такси. Рванула к нему на квартиру — ту самую, с утками. Надьку вела интуиция.
Такси остановилось возле подъезда. Надька вышла из машины, посмотрела вверх. Свет в его окнах горел. А может, это чужие окна… Надька поднялась на лифте. Принюхалась. Запаха газа не было. Надька разогналась, толкнула дверь плечом. Дверь оказалась открытой, и Надька чуть не растянулась в прихожей. Но устояла. Только пробежала вперед.
Квартира оказалась совершенно пуста. Голые стены. И единственный стул в центре комнаты. На стуле сидел Иван. Смотрел в пол. Посреди пустого пространства он был похож на памятник себе.
Три квадратных метра в углу были заставлены пустыми бутылками. Иван вгонял себя в беспамятство.
— А утки где? — спросила Надька.
— Улетели. В теплые края.
Иван без удивления смотрел на Надьку.
— А я вот квартиру освобождаю. Для следующего.
Его губы плохо слушались, будто замерзли. Иван похудел, оброс щетиной, как бомж. Бомжеватость ему шла. Он был почти красивый.
— А я тебя люблю, — сообщила Надька.
— Ты уже говорила, — напомнил Иван.
— Да. Я говорила, но не очень верила. А оно именно так и оказалось.
Надька подошла. Он поднялся. Она обняла его, прижала, спрятала в себе, как будто это был ее сын, которого избили дворовые мальчишки.
Иван стоял с опущенными руками. Не мог понять: проиграл он или выиграл?
Последнее время машин в Москве больше, чем людей. Или столько же. Застревали в пробках, стояли подолгу.
Борис сосредоточенно смотрел на дорогу. У него был хороший профиль и хороший парфюм. Это важно. Надьку последнее время мучили запахи.
— А почему ты ко мне не приставал? — спросила вдруг Надька. — Не хотел?
— Когда хотел, ты была занята. А потом я понял: дружба лучше, чем любовь. Потому что любовь проходит, а дружба — нет.
— Дружба — это самая прочная валюта, — согласилась Надька.
В последнее время она все думала: как лучше продать домик у моря? Какую взять валюту: доллары или евро?
Жизнь вернулась на круги своя, только по спирали вверх. Тогда нужны были деньги на квартиру, сейчас — на поселок. Ничего не менялось по существу.
Выехали на Кольцевую дорогу. Борис включил музыку. Зазвучали песни семидесятых годов. Ретро. Хорошая музыка, а время странное — социализм. Только такая искусственная система могла породить мечту об Онассисе. Придет дядя и все принесет в протянутых руках. Надо самой становиться Онассисом и самой вставать на свой кошелек. Оно вернее.
Машина впереди фукнула из трубы, окатила выхлопными газами.
