«Куда же больше?» — удивился бы другой, но на следующем рубеже веков…
Есть вещи, которые русский не скажет еврею, а только такому же русскому (но не «москвичу») и наоборот. Человек «глубинки» останется «себе на уме», если знает, что перед ним «москвич», душой поморщится и будет смотреть выжидающе, до подтверждения своей теории. А не дождавшись, искренне обрадуется, и не будет считать «московского» за москвича. В Армии и в советское время случалось такое, в подразделениях, которые многое требуют, знакомясь с молодым пополнением, на вопрос «откуда?», услышав в ответ гордое «Москва!», морщились, бурча в ответ невразумительное «А! Москвич…» и отворачивались, уже прикидывая — куда перевести, как негодный человеческий материал. Опыт с Москвой у России велик…
— Москвичей за русских Россия уже не держит! — у трех вокзалов доказывал какой–то попутчик своему случайному собеседнику той самой железной логикой: коль национальные богатства России оказались в одних руках, то те самые руки и готовили государственный переворот. — И когда так повелось, что оболочка осталась одна, а содержание уже нерусское? Москва — это от названия, что «мостят» они, покрывают, мостари, короче. Мостарят или мостырят — копейку ухватить пытаются, за нее горло готовы перегрызть. И раньше можно было проследить, хотя бы по манере драться. Москвичи в понятии псковском, новгородском, вологодском, да и других и раньше–то дрались грязно. Заподло вылезало. «Москва бьет с носка»… Точно ли Москва такое выдумала, а не откуда–то переняла? Но как прилипли к ней всякие подлянки — «взять на понт», «забить кодлой», но за все дурное, нахрапистое, злостное ухватилась, и расползалось это отсюда, до той степени здесь вьелось, что в новейшие времена, умудрилось стать нормой. Ты сам деревенский? А вот для меня, когда–то деревенского парня, столкновение с этим было настоящим шоком. Всякий раз торопел. Как так? Ведь не честно же! Дрался раньше и даже считал, что много дрался, едва ли не каждую субботу. Это как некая традиция, почти обряд. Но правила были — один на один, либо стенка на стенку, лежачего не бить, кто окровился — должен выйти, и, разумеется, без подлянок — без камней в руках и прочего, ну и без жердья. Не пьяные же… Подножки также считались делом нечистым — могли победой не признать. Потом, это не в редкость, что тут же и замирялись. А вот с теми, кто подличал, мира не было. И теперь мира у России с Москвой не будет! И прощения тоже. Это за все последнее! К чему шли и пришли. Выходит ли так, что московские себе по жизни прощение отрезали, по новой породе своей?.. Оглянись! Москва город торгашеский и честности не приемлет. Купить дешевле — продать дороже — нажиться на разнице, по русским понятиям обман и мошенничество… Московин — не русский. Объиудились! К тому шли и притопали!..
Капля по капле камень долбит. Продолбили сквозную дыру, государство стало через нее уходить, съеживаться. Беловежский сходняк положил, что дело сделано…
Попытка недопущения повального грабежа своих граждан когда–то называлась «чертой оседлости». Черта оседлости теперь в Москве сложилась. Оседлостью в Москве, через Москву грабить и гробить Россию.
Не за это ли боролись? Что бы два процента населения Москвы — мизер в масштабах города, и ничтожное, едва видимое глазу в масштабах страны, с неимоверной проворностью осуществили кражу государства — государственный переворот с захватом общественной собственности и уничтожением целой социальной системы с переделкой ее «под себя»?
Что доподлинно известно, на блядские прихоти не напасешься. В 2008 Москва с гордостью, граничащей с издевкой, рапортовала всей России, что стала мировой столицей по количеству «долларовых миллиардеров» — 74 из 87 «россиянских миллиардеров» проживают сегодня в ней!
Одежда горит, а дураки руки греют.
Можно ли свое отношение к происходящему, весь смысловой и эмоциональный букет выразить одним словом?.. Можно, если оно матерное.
— Блядство!
— Леша, ты опять что–то сказал? — вкрадчиво спрашивает Седой, поигрывая ковшом.
— Нет. Вслух подумал…
— Ну–ну…
----
ВВОДНЫЕ (аналитический отдел):
«…Если в 1912 году в Москве проживали 6,4 тысячи евреев, то всего через два десятилетия, в 1933 году, уже в 40 раз больше — 241,7 тысячи. Причем, само население Москвы за тот же срок возросло всего в два с небольшим раза — с 1 млн. 618 тыс. до 3 млн. 663 тыс.
В то же самое время в Петроградской «Северной Коммуне», определяющей жизнь Северной столицы, председателем которой состоял Зиновьев (настоящая фамилия — Апфельбаум), из 388 членов совета только 16 являлись русскими…»
/«Интеллигенция» В. Кожинов/
«В настоящее время в Москве, где проживает 7 % населения страны, сконцентрировано 60 % российских евреев — в 40 раз больше, чем по всей остальной России, ещё 20 % еврейства сосредоточено в Петербурге. В результате того, что отменена выборность губернаторов и около 80 % финансовых ресурсов России теперь сосредоточено в Москве, ими полностью взята под контроль не только столица, но перераспределены финансовые потоки, и происходит сырьевое выкачивание регионов без вкладывания в них средств. Общенародные средства России используются в собственных целях…»
/2007/
(конец вводных)
----
Французские и другие мемуаристы, что уцелели на смоленской дороге 1812 года, кроме ужасов отступления, все как один, с удивлением отмечали такую странность, как огромное количество евреев в брошенной жителями Москве, что либо остались в ней, либо откуда–то таинственным образом нахлынули, занимающихся там (как сейчас принято говорить) «бизнесом» с солдатами и офицерами армии Наполеона. Еще более интересны современные переиздания этих мемуаров на русском языке, где эти строчки таинственным образом исчезли.
Есть ли странность в том, что Москве 1812 суждено было сгореть, чтобы скрыть кое–какие дела? Наполеон категорически отрицал участие в этом, русское командование и губернатор твердили то же самое.
Испуганный далеко бежит, долго не возвращается. От Москвы гнали «наполеонцев» как положено. Вот только не всех…
Миша и так непрошибаем, а упрется на своем, собственной непрошибаемостью прет вперед словно танк, все рушит — никакие доводы–мины–препятствия ему не помеха, решает понять свое, да «по–своему», потому взяв лист бумаги, половинит его: на одной полосе округлым детским подчерком выводит: «ЛЮБЛЮ», на соседней; «НЕ ЛЮБЛЮ», и принимается заполнять, не задумываясь — вписывая все что диктует память и душевное состояние. Получается немало…
ЛЮБЛЮ:
Первый глоток ключевой воды по возвращению домой,
Женщин, которые ощущают себя подростками,
Ночь,
Вьетнамцев, кхмеров и китайцев, когда с ними есть общее дело,
Лагуны с хорошими подходами,
Жесткость снега под лыжами, крепкий наст,
Угли костра или печи,
Взять налима шерстью под водой,
Собирать руками раков, выманивая их из нор,
Запах лисичек,
Высушенную густеру на сковородке,
Интонации старого русского говора,
Долгое ожидание в джунглях — засаду на тропе,
Путать свой след и распутывать чужие,
Параплан и хороший горный велосипед,
То что на грани возможностей,
Первый осенний боровик,
Неторопливый разговор с умным человеком,
Молчаливую драку,
Новый контракт,
Осенний дождь за окном,
Однобортную долбянку, но двубортную, пожалуй, тоже,
Поздней осенью, разложив костер в железной корзине над водой, лучить на реке рыбу,
Страну, в которой еще не был,
Притертую рукоять,
Лес, лес, лес…
Сидеть у давних окопов,
Хорошую книгу в межсезонье,
Форель на вертеле,
Манго, сау–мау, минь, мкхот, тэп,
Каноэ,
Когда хорошие шансы,
Рубить «узлы»,
Вскрывать НЗ,
Свежее сено,
Слушать того, кто «горит»,
Забытые озера,
Веник под головой,
Встретить талант, самородок или просто хорошего человека,
Восход солнца,
Раздуть утренний пепел,
Пройти по краю,
Свесить ноги в пропасть,
Когда есть запас,
Отгатить подходы к зеркалу заброшенного озерка,
Холодную уху,
Успеть сделать, когда другие «спят»,
Общие вагоны,
Молодой картофель с укропом,
Спланированный «урок»,
Чудаков и Чудиков,
Знакомые деревья,
Спать на крыше,
Хорошо отработанные пути отхода,
Когда есть запас времени,
Когда нет запаса времени,
Решить что–то иначе,
Мостки через речку,
Уместные трофеи,
Французское кино,
Умных чутких женщин,
Сажать яблони,
Таскать каймана за хвост,
Дразнить кобру белым платком,
Запах земляники,
