Поэтому я решил отправиться за консультацией к Никодиму, члену синедриона, которого здесь считают ученым, толкователем и знатоком тончайших деталей религии Моисея.
Клавдия упросила меня взять ее на эту беседу. Она сказала, что мы должны укрыться под просторными плащами паломников, поскольку может вызвать удивление, что прокуратор Рима и его супруга отправились с визитом к Никодиму.
Облачившись в плащи, мы отправились в квартал горшечников, пересекли площадь Невинных и постучали в низкую дверь.
Никодим открыл нам не сразу. Когда он разглядывал нас через решетчатое окошко, я приподнял голову, чтобы он мог меня узнать. Щелкнули замки, он впустил нас и тщательно запер за нами двери.
Я не ожидал, что дом учителя закона может так выглядеть. Я думал, что он полон свитков, манускриптов. А увидел лишь пустые полки и разбитый кувшин.
Никодим догадался о моем недоумении.
– Все мое добро конфисковано. Каиафа упрекает меня в том, что я слишком рьяно прислушивался к словам Иисуса, что стремился избежать процесса, а потом провожал распятого до могилы. С тех пор как он объявился, гнев первосвященников обрушился на меня. А поскольку в своей ярости они бессильны, то превратили меня в козла отпущения.
Никодим улыбался.
– Пока они еще не отобрали у меня отцовский дом. Думаю, через неделю они заберут и его, лишив меня всего.
Похоже, это его не тревожило. Никодим был счастлив, многоречив, и я чувствовал, что мне даже не стоит задавать ему вопросы, ибо он сам скажет все, что знает.
Он налил воды в две оставшиеся у него кружки.
– Мы живем в необыкновенное время. У нас удивительная привилегия быть свидетелями, когда Вечное нисходит к людям. Какая честь! Почему к нам? Почему теперь? Спасибо, Господи! Моисей первым объявил, что явится пророк, чтобы основать новое братство. Потом Давид, Иезекииль, Осия, а в основном Иеремия в озарении предсказали приход и деяния Мессии. И Иисус пришел. И только он, в отличие от других истинных пророков и лжемессий, только он, Иисус, исполнил одно за другим все пророчества, совершил все, что было объявлено. Изначально было предсказано, что Мессия родится в Вифлееме, – и Иисус там родился. Что апогей его проповедничества придется на Иерусалим – и Иисус пришел и лишил город покоя. Когда он достиг зрелого возраста, Иоанн Смывающий грехи, последний пророк перед Мессией, узнал его среди безымянной толпы, преклонил перед ним колена и возвестил, что долгожданный Мессия пришел на землю Палестины. После этого события ускорились, а Иисус умножил предсказания пророков. «Скажите дщери Сионовой! Вот царь твой грядет к тебе кроткий, сидя на молодом осле». Как предсказал Иезекииль, Иисус вошел в Иерусалим, восседая на осленке, которого еще никто никогда не седлал; люди, признав знак, стелили на его пути свои плащи, остальные бросали пальмовые ветки; те, кто шли перед ним, и те, кто следовал за ним, кричали: «Осанна сыну Давидову! Благословен грядущий во имя Господне!» Там, на Голгофе, по словам Захарии, должен был в конце времен явиться Бог. Разъяренные священники Храма приказали детям, громко молящимся в Храме, молчать, а Иисус возразил им: «Разве вы никогда не читали: „Из уст младенцев и грудных детей ты устроил хвалу?“» Конечно, многие утверждали тогда, что Иисус пользовался Писанием, чтобы подготовить свои ответы и явления. Но если он мошенник, то почему берет на себя риск предсказывать будущее? Вспомните о его гневе в Храме, когда он опрокинул лавки менял и сломал загородки, за которыми стоял жертвенный скот, когда он изгнал торговцев из Храма. Он оправдывал свой поступок Писанием: «Дом Мой домом молитвы наречется для всех народов, а вы сделали его вертепом разбойников». Потом берет на себя риск сам высказать пророчество: «Разрушьте Храм сей, и Я в три дня воздвигну его». Священники ничего не поняли и смеялись над ним: «Сей Храм строился сорок шесть лет, а ты в три дня воздвигнешь его?» Однако именно это он и сделал. Но мы этого до сих пор не поняли. Храм, о котором он говорил, это его тело. А тело свое он воскресил за три дня! За три дня!
Услышав это слишком решительное утверждение, я хотел возразить, что все построено на игре слов, но Клавдия остановила меня, сжав руку.
– А пророчества требовали, – спросила Клавдия, – чтобы вашего Мессию казнили на кресте, как обычного вора?
– Безусловно. Исайя предупредил нас об этом. «Раб мой будет благоуспешен, – сказал Господь, – возвысится, и вознесется, и возвеличится. Как многие изумлялись, смотря на Тебя, – столько был обезображен, паче всякого человека лик Его и вид Его – паче сынов человеческих! Он истязуем был, но страдал добровольно, и не открывал уст Своих; как овца, веден Он был на заклание, и, как агнец перед стригущим его безгласен, так Он не отверзал уст Своих. От уз и суда Он был взят; но род его кто изъяснит? Ибо Он отторгнут от земли живых; за преступления народа Моего претерпел казнь. Ему назначили гроб со злодеями, но Он погребен у богатого, потому что не сделал греха, и не было лжи в устах Его». Вы, римляне или греки, вы не можете себе представить ни одного из своих богов, стремящихся к свершению в уничиженности, вы путаете святость и героизм. А мы умеем ощутить смысл муки. Мессия принимает смерть ради спасения всех остальных. На крест он несет не свои грехи, а грехи всего народа. «Господу было угодно поразить Его, и Он предал Его мучению, – говорил Исайя. – Душа Его принесет жертву умилостивления. Он понес на Себе грех многих и за преступников сделался ходатаем». Поскольку он познал страдание, поскольку он принял его, он взял на себя все наши грехи. Он просит нас признать свои грехи, искупить их и, как он, воскреснуть. Вы знаете, даже мельчайшие детали Писания подтвердились. Говорилось: «кость его да не сокрушится», и ты, Пилат, не отрубил ему конечности, не казнил его на дыбе. Его сняли с креста невредимым, я могу это засвидетельствовать, ибо был там вместе с Иосифом из Аримафеи. У пророка Захарии сказано: «Воззрят на Того, Которого пронзили». Это говорилось о твоих легионерах у подножия креста. «Из сердца его потекут реки живой воды», и я могу засвидетельствовать, что, когда твой солдат вонзил копье в его грудь, из его груди хлынула вода, смешанная с кровью. Разве это не чудо? Однако сегодня и меня охватили сомнения. Я, как Каиафа, как священники, как большинство из нас, ждал Мессию во славе, видел в нем сильного, могущественного человека, великого полководца или великого царя. А потом мне, как и моим братьям, ибо я учитель закона, хотелось воспринимать слова пророчества буквально. И когда Давид говорил, что Мессия освободит свой народ от врагов, я вначале, как и прочие, решил, что он освободит нас от римлян. Я не сразу сообразил, что враги эти прежде всего наши грехи.
Я не счел нужным продолжать беседу. Я и так зашел дальше, чем имел на то право, влез в еврейские безумства. Но в две вещи я так и не смог поверить: в пророческие тексты, которые в течение веков писали бородатые сумасшедшие на неспокойных землях Палестины, и в воскресшего Иисуса, посланца Божия, предсказанного этими путаными сочинениями.
– Что ты теперь будешь делать, Никодим?
– Отправлюсь в Назарет. За неделю до смерти, когда в последний раз ужинал со своими учениками, он объявил им: «По воскрешении же моем предварю вас в Галилее». Мы знаем, что он объявится и будет говорить перед людьми по пути в Галилею. Теперь не мы ждем Мессию, теперь он ждет нас. Но мне надо отыскать носилки…
– Зачем?
Никодим показал на свое бедро.
– Оно отказывается повиноваться. Не выдерживает ни ходьбы, ни езды на животном. Только лежа на носилках, я могу передвигаться на большие расстояния. Теперь, когда синедрион отнял у меня состояние, я лишился всех средств. Но я найду друга…
Его немощь наполнила мое сердце злобной радостью. Излив на нас водопад религиозных туманных рассуждений, Никодим оказался не в силах справиться с житейским затруднением, чем я был почти доволен.
– Странно, Никодим. Почему Иисус не излечил тебя, когда ты с ним встретился?
– Потому что я не просил его об этом.
Никодим ответил мне с простодушным спокойствием. Я в раздражении хлопнул дверью у него перед носом, и мы с Клавдией вернулись во дворец.
Наступили сумерки.
Близится ночь, но облегчения она не несет. Угасающий свет уходит за горизонт, но не уносит моих забот. Через окно я вижу холмы, темную массу гор, подпирающих мрак. Безмолвие терзает меня; все молчит; тишина верно хранит секреты, мешает мне разгадать их.
Я пишу тебе, и бледность этих листков поглощает мои мысли. Я перестал думать, я выжидаю. Я отказываюсь делать выбор между мудрым словом и словом безумным. Я жду, что ко мне вернется разум. Я жду, когда здравый смысл выстроит факты в нужном порядке.
Перед тем как начать это послание, мне вдруг захотелось поговорить с Клавдией, поцеловать ее. Кровь забурлила в моей груди. У меня возникло чувство, что я пропускаю назначенное свидание. Я поднялся в спальню и понял, почему так тоскливо билось мое сердце.
