— Что угодно, — сказала она, выпрямляясь с охапкой одежды. — Что угодно, лишь бы не оставаться здесь. Питура узнает. Прочтет у меня по лицу.
Лучше уж меня, как святую Фелицитату, растерзают дикие звери в цирке.
Наконец сестре Антонии удалось ее одеть. Остановились на темно-синем саржевом костюме, поскольку теплее ничего не нашлось — видимо, за всю историю монастыря никто не пришел сюда в пальто. Юбка доходила почти до щиколоток, широкий пояс болтался на узкой талии. Жакет висел, как на вешалке.
— Жалко, погода плохая, не то ты могла бы надеть мое канотье, — сказала сестра Антония. — Такая красивая синяя лента. Помню, как я его покупала. Летом. За год до того, как прийти сюда.
Мгновение монахиня держала канотье в пухлых, мучнистого цвета пальцах, затем с неожиданной энергией зашвырнула обратно в сундук. Еще откуда-то она извлекла колючий шерстяной платок из малиново-зеленой шотландки.
— Он покроет множество грехов, — заметила сестра Антония.
Такие платки носили федерхотонские женщины; наверное, кто-то из «Дщерей Марии» забыл его на собрании, а старая монахиня прибрала.
Труднее всего оказалось с обувью. Филли кое-как влезла в изящные синие «лодочки», но при попытке сделать шаг качнулась и ойкнула.
— Господи, я никогда не ходила на шпильках! И как же они жмут! — Она помолчала и добавила: — Наверное, мне надо терпеть. Посвятить свои страдания Богу.
— Вовсе нет, — ответила сестра Антония. — Какой теперь в этом смысл?
Филомена вцепилась в спинку стула.
— Я теперь проклята, да?
— Да, наверное, — спокойно ответила монахиня. — Ну-ка пройдись по комнате — глянем, как у тебя получится.
Филомена закусила губу, развела руки, словно канатоходец, и сделала шаг.
— Ужасно смешно, — без улыбки произнесла монахиня. — Так ты скоро окажешься в больнице с переломанными ногами. Вот что, я сбегаю в школу и принесу тебе спортивные тапочки.
Филомена кивнула. Она видела, что решение разумное.
— Только найдите пару. Не две левые.
— А потом ты еще немного подождешь — я зайду на кухню и соберу тебе еды в дорогу.
— Ой, не надо, сестра Антония. Пожалуйста, не надо. Я еду только до Манчестера.
Сестра Антония промолчала, но ее лицо явственно говорило: «Ты не знаешь, докуда едешь, и велика ли беда, если хлеб немного зачерствел? Вспомни фараонов в гробницах, у которых хлеб хранится тысячелетиями».
— Сядь пока, сестра, — произнесла она вслух. — Дай ногам отдохнуть.
Филли послушно села, и тут же из глаз у нее хлынули слезы. До сей минуты она более или менее держалась, но обращение «сестра» стало последней каплей. Быть может, она слышит его последний раз в жизни.
Антония в задумчивости глянула на нее, потом вынула из кармана чистый носовой платок.
— Возьми себе. Я знаю, у тебя никогда не было своего.
Строго говоря, она не имела права раздавать общее монастырское имущество, выданное ей во временное личное пользование.
— Кстати, — сказала она. — Какое у тебя было имя в миру?
Сестра Филомена шмыгнула носом.
— Ройзин. — Она вытерла глаза. — Ройзин О’Халлоран.
Сестра Антония сказала: «Дождись сумерек». Теперь Ройзин О’Халлоран бежала, как лань, по темной земле. В последний душераздирающий миг, когда сестра Антония вот-вот должна была выпустить ее через черный ход, когда она, сжимая саквояж, пригнулась, словно бегун на старте, позади, в коридоре, что-то залязгало. Это спешили Игнатия Лойола, Кирилла и Поликарпа, их четки брякали в унисон, и казалось, что это щелкают зубы.
Она побежала, но, выскочив на тропу к огородам, остановилась перевести дух и глянула через плечо. Часы на церкви пробили четыре раза. Три монахини смотрели на беглянку в открытое окно верхнего этажа, и той захотелось вжаться в кусты. И тут она заметила, что они машут платками: поднимают их и опускают в медленном церемониальном ритме.
Она развернулась полностью, двумя руками стискивая саквояж: тощая и нелепая в одежде с чужого плеча. Взглянула на монастырь, на его крохотные оконца и закопченные камни, на блестящую от сырости черепичную крышу и дальше, на засыпанные прелой листвой уступы, эти темные джунгли севера. Окна федерхотонской фабрики горели; дым из высоких труб терялся в сером небе, но фабричные топки пылали — тусклые желтые топазы на исходе года. Ройзин подняла руку и помахала. Платки снова взметнулись и опали. До слуха долетели голоса.
— Пришли нам письмецо! — крикнула Поликарпа.
— Пришли нам посылочку с чем-нибудь вкусным! — крикнула Кирилла.
— Пришли нам… — крикнула Игнатия Лойола, но Ройзин не узнала, что именно — она повернулась и припустила дальше, к первой лестнице через изгородь. Когда она снова обернулась, монахини по-прежнему стояли у окна, но лиц и платков было уже не различить.
Ройзин О’Халлоран бежала, как лань, по темной земле, а с высокого места на Бэклейн за ней наблюдала мать Перпетуя.
* * *
В доме священника зазвонил телефон.
— С вами будет говорить епископ, — прошелестел по проводам голос подхалима.
— Минуточку. — Агнесса Демпси положила трубку на стол, подошла к двери в гостиную и постучала.
— Это он. Позвать вместо вас отца Фладда?
Отец Ангуин поднял руки, на миг задержал их в воздухе, словно пианист над клавишами, затем уронил на подлокотники и резко встал.
— Нет. Вся ответственность лежит на мне.
Он открыл дверь и быстро оглядел прихожую, словно опасался, что епископ прячется где-нибудь в темном уголке.
— Где отец Фладд?
— У себя. Я слышала, как он понимался.
— Я вроде бы слышал, как он спускался. Хотя возможно и то и то.
«Одновременно», — добавил он про себя.
Когда священник взял трубку, Агнесса осталась стоять рядом. Раньше она ушла бы на кухню, но в последнее время осмелела. В уголках ее губ постоянно играла улыбка, как будто она увидела или узнала что-то приятное.
Отец Ангуин держал трубку довольно далеко от уха. Некоторое время он молча слушал, как вещает епископ. Агнесса иногда ловила обрывки фраз: «какие-нибудь досуговые мероприятия по линии молодежи… для алтарников… рок-н-рольные вечера, танцклуб…»
— Он не знает, — одними губами сказал отец Ангуин, глядя на Агнессу. — Пока не знает.
Та отвечала таким же шепотом:
— Перепитура ушла в центр. Наверняка на почту. Сестра Поликарпа сказала, она взяла с собой мелочь. По магазинам она не ходит, так что явно собралась звонить.
— Перпетуя мой смертельный враг, — прошептал отец Ангуин. — Я знал, что она непременно на меня донесет.
Он заговорил в трубку:
— Послушайте, Айдан, тут такое дело. Сложный вопрос от прихожанина. Не могли бы вы мне помочь?
Трубка напряженно молчала. Мисс Демпси не могла взять в толк, почему отец обратился к епископу по имени — прежде такого не случалось. Да и сказано это было странно — вроде бы шутливо и одновременно с каким-то намеком.
— Речь о его друге, враче, — продолжал священник. — У него хранятся человеческие кости; он приобрел их, когда учился в протестантской стране, возможно, в Германии, поскольку у того же прихожанина есть еще друг, немец, который хочет исповедаться, но не знает английского, и вот я думаю — позвать нам переводчика или устроить это как-то иначе?
Мисс Демпси напрягла слух, но епископ то ли не ответил, то ли ответил очень тихо.
— Нет, не спешите, — произнес священник. — Подумайте на досуге, вопрос очень любопытный. Вы не поверите, Айдан, но последнее время на меня один за другим сыплются казусы, с какими я не сталкивался за сорок лет службы. В Федерхотоне волнуются, как толковать некоторые гастрономические правила Великого поста. Может быть, вы с вашим огромным опытом сумеете разрешить наши недоумения?
Последовала долгая пауза, затем епископ без обычного своего напора проговорил:
— Поймите….
Следующие слова мисс Демпси не разобрала, потом до нее донеслось:
— …просто выполнял свою работу… Долг послушания, возложенный старшими на меня… тогда еще совсем молодого человека…
Отец Ангуин обнял телефонную трубку и улыбнулся.
— Времена меняются, — говорил епископ, — …вовсе не повод стыдиться…
— Но вы все равно стыдитесь? — спросил отец Ангуин. — Вот что, любезный, если это всплывет, то там, где двое или трое современных епископов соберутся вместе, вам веры уже не будет.
— Я к вам заеду, Ангуин. Где-нибудь на этой неделе обязательно до вас доберусь.
— А я доберусь до вас, — пробормотал священник, кладя трубку. — Я еще вашей кровушки попью. Агнесса, предупредите отца Фладда.
— Предупредить? — Слово пугало своей внезапной многозначительностью.
— Да. Предупредите, что епископ будет здесь со дня на день.
— Как мне его предупредить? — осторожно спросила Агнесса.
