— Хочу, чтобы ты…
Он выглядел жалким уродом и таращился на порно, которое проецировали на потолок, а я искала бар и произнесла:
— Ну?
А он сказал:
— Я хочу, чтобы ты… мне отсосала.
Я взглянула на его достоинство, затем снова посмотрела на его лицо и сказала:
— Ты совсем рехнулся.
— Нет, зайка, — сказал он. — Мне на самом деле хочется, чтобы ты мне отсосала.
Я подумала о Викторе и направилась к телефонной будке.
— Сам себе и отсасывай, — произнесла я на грани срыва, пробираясь вслепую к двери.
— Думаешь, стал бы я тебя просить, если бы мог? — выкрикнул он, тыча себе в пах, пьяный в умат или, может, трезвый, что еще хуже.
Меня так это убило, что я просто заорала:
— Отъебись ты!
Я практически шарахнула дверью будки и стала звонить, лишь слегка уязвленная тем, что знала телефон наизусть. Когда я наконец сказала оператору правильный номер телефонной карточки, наступила тишина; я знала, что это конец. Я поняла это, стоя в телефонной будке, пока ждала, что Виктор ответит по этому странному, вражьему номеру. Я поняла, что все кончено, еще до того, как позднее в ту ночь встретилась с Шоном Бэйтменом. Как же долго я врала сама себе, думала я, когда в трубке раздался первый гудок. Мне было стыдно за себя и хотелось курить, телефон продолжал звонить, а Регги Седжвик забарабанил в дверь, бормоча извинения, кто-то ответил, и это оказалась Джейме, я бросила трубку и отправилась обратно на вечеринку, оттолкнув Регги с дороги. Я определенно решила повеселиться этой ночью на славу.
Так что я напилась, затем встретилась с Шоном, потом смотрела, как Стюарт Джексон танцует под старенький хит Билли Айдола, затем накурилась в квартире Джины. В такой очередности.
Мы вчетвером — я, Ричард, миссис Джаред, моя мать — сидим в центре ресторана в «Риц-Карлтоне». Пианист со знанием дела исполняет классическую музыку. Официанты в новых дорогих фраках с проворным изяществом маневрируют от стола к столу. Наштукатуренные пожилые женщины, ленно и пьяно развалившись на красных бархатных креслах, таращатся и улыбаются. Мы в окружении того, что миссис Джаред любит называть «старые, очень старые деньги», будто деньги миссис Джаред новые, очень новые. (Я еле сдерживаюсь, чтобы не сказать: конечно, своими банками ваша семья владеет всего лишь столетия полтора.) От всего этого полнейший нервяк, особенно потому, что Ричард даже после душа и в новом костюме, со все так же уложенными назад волосами и в солнечных очках, на данный момент еще не протрезвел. Выглядит он, к несчастью, весьма секси.
Он сидит напротив и всячески выражает свою похоть, и я молюсь, чтобы наши матери ничего не заметили. Сейчас его нога у меня в промежности, но у меня не встает, потому что я очень нервничаю. Он пьет «Кир-рояль» и уже всосал бокала четыре, все аккуратно и, как мне кажется, с весьма определенной целью. Он то пялится на свой бокал, то поднимает брови и соблазнительно на меня смотрит, потом закопает босую ногу мне в пах, и я извиваюсь и корчу гримасы, а моя мать спрашивает, в порядке ли я, и мне остается лишь прокашлять: «ага». Ричард уставился в потолок, затем стал напевать себе под нос какую-то песню U2. В просторной старомодно-элегантной пещере стоит такая тишина, что я боюсь, люди пялятся на нас, уж если не на нас, то на Ричарда точно, и ничего не остается, как набухиваться дальше.
После того как миссис Джаред в шестнадцатый раз просит Ричарда снять солнечные очки, а он отказывается, она в конечном итоге использует психологический маневр и говорит:
— Итак, Ричард, расскажи-ка нам про учебу. Ричард смотрит на нее, засовывает руку в карман,
выуживает пачку «Мальборо» и, хватая свечу с середины стола, прикуривает.
— Ну же, не кури, — неодобрительно говорит миссис Джаред, когда он ставит свечу на место.
Я воздерживался от курения весь вечер и серьезно помираю от буйного никотинового приступа и жадно пожираю глазами сигарету Ричарда. Пытаюсь разорвать салфетку пополам.
— Меня зовут не Ричард, — тихо напоминает ей Ричард.
Миссис Джаред смотрит на мою мать и потом на Ричарда и спрашивает:
— Тогда как же?
— Дик, — говорит он с таким выражением, будто это самое непристойное имя, которое можно себе представить.
— Как? — спрашивает миссис Джаред.
— Дик. Ты меня слышала. — Ричард глубоко затягивается сигаретой и выдувает дым через стол на меня.
Я закашливаюсь и отхлебываю из своего бокала.
— Нет. Твое имя Ричард, — поправляет миссис Джаред.
— Извини, — трясет головой Ричард, — Дик. Миссис Джаред берет паузу, посасывая алкоголь.
Она немного ела и уверенно пила, начав еще до ужина, и теперь спокойно произносит:
— Ну, Дик… как учеба?
— Сосет член, — говорит Ричард.
Я отхлебываю из бокала, когда он это произносит, и начинаю ржать, распыляя шампанское по своей тарелке. Быстро прикладываю салфетку, которую пытаюсь порвать, ко рту, пробую сглотнуть, но вместо этого начинаю кашлять, потом давлюсь. У меня слезятся глаза, я лихорадочно ловлю воздух.
— О чем ты говоришь… Дик? — спрашивает миссис Джаред, глядя на меня, пытаясь сохранить спокойствие, на ее лице застыл упрек.
Я вытираю рот и пожимаю плечами.
— Не знаю. Занятия групповым сексом для начинающих. Кокаинистская практика, — со смехом пожимает плечами Ричард, засовывая свою ногу еще жестче ко мне в пах.
Я снова закашливаюсь и хватаю его ногу под столом.
— Тебе нравится? — спрашивает он.
— Что еще? — Миссис Джаред явно пытается не конфузиться, но, когда она допивает шампанское, рука ее дрожит.
— Семинар по оральному сексу, — говорит Ричард.
— Боже мой, — шепчет моя мать, а она не произнесла и слова за вечер.
— На что это похоже? — спрашивает миссис Джаред, спокойная по-прежнему.
Психологический трюк не сработал.
— Анекдот, — говорит Ричард, по-прежнему натирая меня своей ногой и затягиваясь сигаретой. — Хотите, расскажу?
— Нет, — произносят одновременно моя мать с миссис Джаред.
— Пол хочет, — говорит он. — Слушай, Хулио Иглесиас и Дайана Росс встречаются на вечеринке, возвращаются к Хулио домой и трахаются…
— Я не хочу это слушать, — говорит миссис Джаред и, подозвав проходящего официанта, указывает на пустой бокал.
— Я тоже не хочу, — снова говорит моя мать.
— Тем не менее они трахаются, — продолжает Ричард, — и после этого Дайана Росс, которая кончила раз пятьдесят и снова хочет иглесиасовского члена, говорит…
— Мне тоже не хочется это слышать, — повторяет моя мать.
— Она говорит, — продолжает Ричард, повышая голос, — Хулио, ты снова должен трахнуть мою киску, мне безумно понравилось, и Хулио говорит, хорошо, зайка, но я должен чутка вздремнуть.
— Что с тобой случилось? — спрашивает миссис Джаред.
— Но ты должна держать одну руку на члене, а другую на яйцах, говорит Хулио, и потом через полчаса мы снова потрахаемся, о’кей?
Ричард становится оживленней, я же просто умираю, разрывая салфетку.
— Бог ты мой, — говорит моя мать с отвращением.
— А Дайана говорит, — и теперь Ричард выдает вообще жуткую пародию на Дайану, — почему я должна держать одну руку у тебя на петухе, а другую на яйцах, Хулио?
— Что с тобой случилось? — снова перебивает миссис Джаред.
Ричарда начинает бесить, что она перебивает, и его голос становится громче, я же просто врастаю в стул, оставляю салфетку и закуриваю. Почему нет?
— И Хулио говорит, хочешь знать, почему ты должна держать одну руку на петухе, а другую на яйцах? — произносит он, ехидно ухмыляясь.
— Что с тобой случилось?
Миссис Джаред трясет головой, а я чувствую, что мне ее жалко — сидит в ресторане, униженная собственным сыном, наряженная в этот уродливый костюм, который, вероятно, приобрела в «Лемане».
Из-за того что она перебивает его анекдот, Ричард злится еще больше, и я знаю, что произойдет, и мне наплевать, кого Шон трахнет вечером. Я просто хочу услышать развязку и закончить на этом, а Ричард, ублюдок, говорит громко, уставившись на свою мать:
— Потому что последний раз, когда я трахал негритянку, она стянула у меня бумажник.
После чего откидывается на спинку, опустошенный, но довольный. За столом наступает тишина. Я оглядываю помещение, улыбаюсь и киваю одной из пожилых дам за столиком напротив. Она одобрительно кивает и улыбается в ответ.
— Что с тобой случилось? — спрашивает миссис Джаред в четвертый раз.
— В смысле — что со мной случилось? А ты как думаешь? — спрашивает в ответ Ричард и презрительно фыркает.
— Я вижу, что сделала с тобой учеба, — говорит она.
Великолепно, думаю я. Ей потребовалось три года, чтобы это понять? На самом деле Ричард всегда был грубым мужланом. Я не понимаю, что сейчас ее так удивляет. Смотрю на колени, его нога исчезает. Допиваю шампанское и посасываю кубик льда, оставив недокуренную сигарету в пепельнице.
