В горнице Франса Готфрида стало тихо. Но сам хозяин еще не заснул. Он лежит, прислушиваясь, и ворочается с боку на бок Ну, что там? Заснул чужой или нет? Слышно, что дышит он тяжело, а спит или нет — точно не понять.
Самому хозяину никак не уснуть в эту ночь. Он обороняется от Него, борется с Ним, пытается подбодрить себя Но, когда приходят мрак и тьма, Франсу Готфриду приходится сдаться. Тут является Он — страх. Франс Готфрид не смеет уснуть, не смеет — из-за однорукого.
А вдруг его обманули? Вдруг он попался в силок? Может, старый ворюга пришел сюда и выдал себя за человека набожного, чтобы усыпить его подозрения? Он стар, и теперь уже не шибко силен, ему надобно прибегнуть к хитрости, чтобы отомстить. Вдруг все это дьявольская хитрость. Этот человек пролез к нему в дом, ухитрился даже в спальню к нему пробраться, и теперь они лежат чуть ли не рядом. Теперь ему ничего не стоит совершить злое дело. Как только домочадцы уснут, он может подойти..
Нет, Франс Готфрид не смеет сомкнуть глаз, покуда однорукий у него в доме. Вздремни он, так, чего доброго, и проснуться никогда не придется. Проснется уже на том свете с ножом в груди. К тому же и про сундуки забывать негоже. Правда, они заперты на замки, да только, кто знает, что за инструмент прячет чужой в мешке, что лежит возле него на соломе. Может, на поверку окажется, что это и есть тот самый вор, и решил он пробраться к Франсу Готфриду хитростью, раз иным путем его не взять Франс Готфрид проводит рукой по лбу, рука мокрая — вспотел. А в груди словно бы кровь застоялась. До утра еще далеко, но ему, видно, так и не заснуть. Да к тому же, думает он, теперь зори ранние — через два-три часа начнет светать. Тогда больше не надо будет бояться пришельца. Правда, можно разбудить домочадцев, как тут быть — поди догадайся.
Он прислушался — вот незнакомец зашевелился Видно, не спит. Выжидает минуту поудобнее. А минута такая того и гляди наступит, в этакой-то тьме. Вот он снова шевельнулся, солома в углу зашуршала. У Франса Готфрида слух чуткий, он слышит…
Что это… Шаги? Шаги? Кто-то ступает по полу…
Крестьянин поднимает голову и, ухватившись за край постели, медленно и осторожно поднимается: он слышит легкие шаги, кто-то идет в одних носках. Кто-то двигается в темноте. Вот на сером пятне окна показалась высокая черная фигура. Домочадцев столь высокого роста у него нет. Это однорукий поднялся с постели.
Груз, что давит Франсу Готфриду на грудь, становится вдруг еще тяжелее.
Вот однорукий уже на середине комнаты, он ступает осторожно, крадучись, чтоб никого не разбудить Идет он к двери, туда, где стоит кровать хозяина.
Франсу Готфриду надо бы закричать, разбудить домочадцев. Он хочет крикнуть, да не может. Глотка его не желает издать ни звука. Уж слишком сильно давит на грудь Обмякнув, он валится назад в постель и лежит тихо-тихо.
* * *
Когда жена наутро собралась вставать, то увидала, что муж ее лежит рядом бездыханный. Чудно — на теле ни царапины, ни синяка, ни кровоподтека. Хозяйка, домочадцы и прочие люди сперва никак не могли взять в толк, что с ним приключилось. Но после догадались, что смерть подкралась к нему посреди ночи из нутра. Франс Готфрид умер от удара Такое часто случается со старыми людьми.
Может статься, что и пришелец, которого приютили на ночь, пособил ему столь внезапно отправиться на тот свет. Но ведь он был в доме поутру, и ничего у них не пропало. Однако Андреас, староста, все же допросил его, и тут стало ясно, что странник вовсе не виноват. Просто он поднялся среди ночи, чтобы выйти на горушку и справить нужду — крался же он столь тихо по полу, чтоб никого не разбудить. Тогда хозяин был еще жив. ибо он слышал, как тот ворочался в постели. Более того однорукий ничего не мог сказать. Прежде он в Хэгербеке никогда не бывал и встречать покойного до того вечера ему не приходилось. Руку свою он потерял в драке с собутыльником много лет назад, когда вел жизнь бесшабашную и грешную. Собутыльник же его был лишь орудием в руках господа. После того человек этот стал богобоязненным и мирным, какого трудно встретить во всем свете.
Стало быть, этот однорукий был вовсе не тот, про кого думал хозяин.
А тот самый так и не успел прийти к Франсу Готфриду. Может, он уже помер, а может, отсиживал в тюрьме пожизненную. А может, он давным-давно и думать забыл про месть.
Но теперь он отомстил крепко и жестоко. С помощью несчастной способности человека рождать в себе муки страха.
* * *
Лежит в деревне покойник — старый Франс Готфрид преставился, — не то удар его хватил, не то кровь закупорилась, а может, и что иное с ним приключилось. Вроде бы покойник как покойник, а на самом деле отдал он богу душу из-за нечистой совести. А однорукий бредет себе дальше от села к селу, несет тяжелую поклажу — божественные книги — и того не ведает, что повинен в смерти человека из Хэгербека. Пришел и убил его пустым рукавом вместо ножа. Стало быть, теперь души людские идет спасать убийца.
В доме у Франса Готфрида готовятся к поминкам, а мертвеца несут в церковь крестьяне из Хэгербека. Дороги худые — приходится нести гроб на руках до самой церкви. Дорога в церковь до того камениста и ухабиста, просто беда. Коли поставить гроб на телегу, покойника расколотит вдребезги. А до Альгутсбудской церкви путь неблизкий — чуть не две мили. Для хэгербекских крестьян тяжкий труд нести мертвеца к могиле — работа, почитай, на целый день. В зимнюю пору еле успеешь воротиться домой засветло.
Однако ни один крестьянин от этой работы не отказывается. Каждый знает: его самого понесут когда-нибудь на кладбище. На помощь пришли все двенадцать, что остались в живых. Двенадцать хэгербекских крестьян испокон веков несли тринадцатого.
Ранним утром собираются они в доме умершего, поднимают гроб и несут его вниз по крутому каменистому склону. Крестьяне делятся на две группы: покуда одни несут гроб половину пути, другие идут порожняком — отдыхают. Из дома покойного они прихватили три кувшина поминального вина. Всего по полкружки на брата — совсем немного: дорога чуть ли не в две мили длиной, да на пути не меньше десяти крутых пригорков. Из-за горушек-то надо бы набавить еще один кувшин.
Крестьяне постарше идут позади, держат гроб у изголовья. Самые молодые — впереди. Хокан и Повель — младшие в селе — идут рядом, у ног мертвеца. Хокан с Повелем держатся за одну веревку, а меж ними — гроб.
Оба они — мужья одной жены.
Напрасно старается Хокан забыть про это. Ему видится все время одно и то же. Мэрит хочет помочь ему, утешить, мол, она милеет сердцем лишь к нему одному, он один ее желанный. Когда приходится уступать мужу, сердце ее не с ним. Ему она отдается лишь по долгу и принуждению. Мол, она пытается уговорить себя, будто тешить мужа в постели — одна из ее обязанностей по дому, такая же, как сварить Повелю еду, накормить его.
Мэрит зажигает сердце Хокана, она одна дает ему радость и отдохновение. Кабы не это проклятое видение!.. Оно является ему по вечерам перед сном. Вот сейчас в доме Повеля ложатся спать… Сейчас… как раз сейчас… может быть, как раз в этот миг… Он закрывает глаза, и ему кажется, будто он видит все, от начала до конца.
Что-то будет с ними? Он сгорал от желания убежать с ней, скрыться в бескрайних лесах, но она никак не хотела расстаться с деревней. Неужто ему остается лишь одно — терпеть?
И вот двенадцать несут тринадцатого. Время от времени они ставят гроб, чтобы освежиться глотком-другим вина. Июльское солнце печет жарко, да к тому же Франс Готфрид пролежал дома почти целую неделю и сильно смердит, нужно чем-то перешибить дух. Не мешало бы дать им еще кувшинчик вина из-за вони да крутых горушек.
Хокан идет рядом с Повелем и думает: «Покойный был лишний человек в деревне. В Хэгербеке всегда одним крестьянином больше, чем надо. Теперь в усадьбе Франса Готфрида поселится новый хозяин — и опять в деревне их будет чертова дюжина. Но однажды двенадцать крестьян снова соберутся у гроба тринадцатого, перевяжут гроб веревками и понесут покойника вниз по склону. Всегда будет здесь одним крестьянином больше, чем надо. И суждено им носить покойников вниз по склону.
Вот идем мы с Повелем — два односельчанина. Негоже нам тут жить вдвоем. Я обманываю его бессовестно, он же, сам того не зная, причиняет мне боль нестерпимую. Так далее продолжаться не может. Один из нас лишний Не жить нам обоим в деревне. Один из нас должен уйти. Повель пустил здесь корни. Он не покинет деревни, покуда его не унесут в гробу, как сегодня Франса Готфрида. Он прилепился к своей земле и не расстанется с нею, покуда жив. И жену он хочет привязать к своей усадьбе. А вот я могу уйти, когда захочу. Мне не надобно ждать, чтоб меня унесли отсюда. Но я уйду только с женой Повеля.
Оттого-то и живем мы покуда оба в этой деревне, и один из нас лишний».
