В общем, я согласился. По-прежнему оставаясь от всей этой истории в категорическом неудовлетворении. От всей этой байды…
Он работает охранником в доме спорта “Локомотив” (“…знаете?” – “Да, представляю. Напротив памятника освободителям?” – “Да, на Узварас, где станция Торнякалнс”.). Он там будет дежурить сегодня ночью. Один. К девяти вечера большинство посетителей рассосется. Я могу подъехать – и мы спокойно поговорим.
К девяти наладилась прыскать меленькая, пылевидная, но очень густая морось – при минусовой температуре. Моторюга тихонько матерился и ехал изматывающе осторожно. Выйдя на углу Узварас и Бариню, я сам пару раз чуть не навернулся – все облизала подлая ледяная корочка: асфальт, тачки, стволы и сучья мощных лип уводящей к парку Аркадия полутемной аллеи – угольно-черные и угольно же странно мерцающие в затуманенном свете редких фонарей. Справа утягивался в волглый безразмерный мрак недовзорванный в свое время национал-террористами, проросший пентаграммами суперштырь памятника освободителям Риги. Чугуные освободители (от фашистов – то есть оккупанты, выражаясь лояльно) в касках почти не различались. С панической скоростью пронесся в сторону центра одновагонный десятый трамвай.
Огромные непрозрачные окна спортклубовского параллелепипеда мертвы были все, но под обширным козырьком входа свет горел – так что машины я увидел сразу, издалека. Полицейский уазик и нейтральную мыльницу. И людей, топчущихся возле, периодически входя-выходя в(из) стеклянной, тоже непрозрачной двери. Их было немного, и только одного я заметил в форме… Нет, двоих…
По мере того как я шел по прямой безлюдной аллее, я замедлял шаг и метрах в тридцати от машин почти остановился. Однако не остановился – а, снова ускорившись, но не чрезмерно, прохилял по периферии освещенного пространства, косясь на происходящее с вялым, стопроцентно праздным любопытством. Вышедший как раз из здания усатый мужик в цивильном, но с озабоченной казенной рожей, глянул на меня без выражения.
Я отбрел подальше, в темноту, остановился у нескольких припаркованных вдоль поребрика тачил, не имея ни малейшего понятия, что делать теперь. И вообще – что обо всем этом думать. Мыслей, связных, по крайней мере, не было вовсе. Зато ощущений – завались. Одно другого бодрей… Шелестело о капюшон. С тяжким нутряным лязгом скакал через Торнякалнс бесконечный товарняк.
Минут, наверное, через пять-семь (топтаться и входить-выходить менты прекратили – только, по-моему, сидел кто-то в уазике) “Локомотив” покинула и быстро двинулась в мою сторону, направляясь явно к одной из запаркованных машин, то ли тетка, то ли девка в куртке. Квакнула сигнализация.
– Извините, – дернулся я навстречу (девица – не юная – шарахнулась). – Прошу прощения… Э-э… Вы, случайно, не в курсе, что там произошло?
Коза буркнула нечленораздельное, торопливо распахивая скользкую дверцу.
– Простите… Вы не знаете…
– Нет! – Не глядя на меня, она нырнула в салон и судорожно захлопнулась.
– Да гребись ты конем… – отблагодарил я елозящую по льду “ауди”.
Попереминался еще. Пересек бульвар Узварас. Вдоль сетки, ограничивающей поле для гольфа, не спеша двинул обратно, опять продефилировал – уже по другой стороне бульвара – мимо подъезда спортклуба (где по-прежнему не наблюдалось особых признаков жизни). Когда я вынимал из карманов стынущие руки, куртка похрустывала от намерзшей на “акватекс” корки.
Я доковылял уже почти до самого угла – и тут заметил какого-то кента, шагающего по противоположной аллее в этом же направлении. Рослого, с длинной спортивной сумкой. Вроде, явился кент также из “локомотивных” дверей… Пропустив скрежещущую на повороте “десятку” из центра, я вторично форсировал бульвар, нагнал рослого.
– Извините… – Парень остановился, обернулся. – Вы не из “Локомотива” сейчас?
– Ну да, – тон его мне показался нервно-приподнятым.
– Слушайте, а что там случилось, не знаете? Чего менты стоят?
– Там… – Он перекосил рот в обалделой как-бы-ухмылке, покачал, словно про себя, головой. – Там полный пиздец…
– ?
– Мочканули пацана одного. Охранника. В подсобке. Там мастерская, что ли, че-то такое…
– Нормально…
– Знаешь, как его завалили? Ваще, блин. – Дурной смешок. – Напильником. Представляешь? Вот сюда во, блин, забили. – Парень ткнул себя большим пальцем под подбородок. – На полдлины, наверное…
– Них-хрена… А когда, не знаешь?
– Да вроде недавно совсем… Кровяха, блин, не высохла толком.
Я сразу позвонил Лере, и та сразу спросила, могу ли я к ней приехать. А когда я подкатил на моторе к ней домой на Калнциема, сразу, не дожидаясь просьбы, налила полный стопарь (немаленький) бальзама.
– Ну да, – затянувшись, мрачно покивала на мой рассказ. – А психиатрическую экспертизу Маховского все-таки собираются назначить. Наверняка назначат. Процентов девяносто вероятности. Девяносто пять.
– Дай догадаюсь. Ты в ней участвовать не будешь. Лера только хмыкнула:
– Вот и весь процесс…
– Ты думаешь… – я поставил на стол кружку с кофе, – его… чтобы суда не было?
– Дэн, я не хочу гадать. А информации у меня, сам понимаешь, негусто. Но просто исходя из элементарной логики…
– Слушай, плесни бальзама еще… Ну допустим. Спасибо… Выходит, что-то они такое могли сказать на процессе?
– Опять же исходя из логики… Не спрашивай только, о чем они могли проговориться…
– Там наркота все время фигурировала… Все время, правда, косвенно, но…
– Во-во. Не мне тебе рассказывать, кто у нас крышует весь наркотранзит.
– Менты…
– Если вдруг завязки тут и правда – в руководстве полиции, то можешь быть спокоен: не будет никакого процесса, я уже не говорю открытого, никаких показаний, ни хрена. Будет глухо, как в танке. Это я тебе гарантирую. Но я думаю, ты и сам в курсе…
– Черт, сигареты кончились, можно тебя развести? Давай “Филип Моррис”, не вопрос… Мучас грасиас… Да… Да… А это случайно, что Яценко завалили за несколько минут до того, как мы с ним должны были стрелковаться?
Смотрим друг на друга через располагающиеся горизонтальными слоями табачные клубы.
– Может, и нет… – Лера сосредоточенно толчет окурок в пепелке.
– Он что-то хотел мне рассказать? Что-то, за что втыкают напильник в глотку?
– Не спрашивай, Дэн… Не спрашивай.
– Знаешь, в чем еще прикол? Звонил-то он мне с мобильного. Так что номерок мой наверняка сейчас у ментов…
– Дэн… Улик против тебя у них все равно никаких нет. Вот об этом помни. Держись уверенней. Ничего они тебе впаять не смогут. А по почкам бить не решатся – ты теперь все-таки не хрен с бугра, публичная все-таки фигура…
– Будем надеяться… Но прикинь – второй труп за две недели. И оба раза я – свидетель… Так или иначе. Нормально?
– Как этого лейтенанта фамилия, который под тебя роет?
– Кудиновс. Можешь попытаться что-нибудь узнать про него?
– Кудиновс… Из райотдела?
– Ну а кто на такой вызов поедет?
– Ну да… Где это произошло? В Золике?
– Угу. По крайней мере, возили меня в райотдел… Допрашивали.
– Хотя… Ладно, попробую пробить поляну. Не обещаю, но попытаюсь.
– Объясни мне: какого черта они вообще завели дело? Что за приступ служебного рвения? Самоубийство и самоубийство… С Якушевым вон сколько валандались, а тут…
– Ничего, Дэн… Прорвемся. Я говорю: держись уверенней. У них на тебя ничего нет… Постой! Кудиновс, ты сказал?
– Ну.
– Именно так: Кудиновс? На латышский манер?
– По крайней мере, он так представляется… Ты знаешь его?
– Н-нет… Что за… Сейчас… Подожди секунду, Дэн… – Не докурив сигарету, Лера в очевидном и сильнейшем замешательстве встает, выходит в другую комнату. Роется в каких-то ящиках, судя по звуку. Недолго. Возвращается, кладет передо мной на стол, расправляя, тоненький листок размером со страницу блокнота. Некогда смятый, а потом тщательно разглаженный. – Кудиновс, значит?
– Что это?.. Это из библиотеки. Талончик на получение книги. На который из картотеки выписываешь шифр и название, сдаешь его и получаешь потребное издание. Передо мной талончик заполненный, но не проштемпелеванный. Шифр: Ка 185 дробь 20304. Автор: Л. Кудиновс. Кириллицей. Название: “Третья попытка”. Всё – крупными печатными буквами. Выходные данные: ГУГК, 1979. Дата: 26. 02. 04. Подпись, неразборчиво…
– Что это? – поднимаю глаза на Леру.
– Помнишь, я тебе рассказывала, у меня стекло в машине разбили?
– Да…
– Я, наверное, не сказала: на заднем сиденье я тогда нашла вот этот вот листик. Скомканный.
– То есть тебе его кто-то подбросил?
Она только плечами пожимает:
– Я, естественно, ничего не поняла. Вообще не въехала. Мусор и мусор. Я ж фамилии твоего лейтенанта не знала тогда, ты только сейчас мне сказал… Выкинуть хотела, а потом думаю, мало ли. Вдруг не просто так, вдруг что-то в виду имели…
